Распутник - Сара Маклейн

Он решительно отогнал эту мысль. Он мужчина тридцати лет, а не двенадцатилетний мальчишка. И не должен вожделеть свою жену, которая сейчас покачивается перед ним, испытывая на прочность ткань своей ночной рубашки, а заодно здравость его рассудка.

И вообще он вернулся сюда не в порыве страсти. А потому что пришел в ярость. Разозлился на нее за то, что она едва не вышла замуж за Томми. И не сказала ему правду.

Она прервала его мысли, и ему пришлось схватить ее за талию, чтобы она не упала.

— Мы сегодня поженились, — напомнила она. — Или, может быть, ты забыл?

— Я помню. — Она просто не даст об этом забыть.

— Правда? А ты меня бросил.

— Это я тоже помню.

Он вернулся, чтобы подтвердить их брак. Чтобы сделать ее своей и зачеркнуть все сомнения в том, что они женаты, что Фальконвелл принадлежит ему.

Что она принадлежит ему. Ему, а не Томми!

— Невесты не ожидают, что их оставят одних в первую брачную ночь, Майкл. — Он не ответил, и Пенелопа расхрабрилась, схватившись за его предплечья. Он почувствовал ее ладони даже через слои одежды. — Нам это не нравится. В особенности если ты отказываешься провести вечер с нами ради одной из твоих... черноволосых красоток.

Она несет какую-то бессмыслицу.

— Рассказать тебе, чего еще невесты не любят в свою первую брачную ночь?

— Будь так добра.

— Нам не нравится сидеть дома. В одиночестве. Пенелопа прищурилась, отпустила руки и качнулась назад. Он крепче сжал ее талию, чтобы удержать ее... чтобы ощутить нежное тепло под рубашкой, напоминающее о том, как она таяла в его объятиях... от его поцелуев... от него самого.

— Ты надо мной насмехаешься.

— Клянусь, что нет.

— Еще нам не по душе, когда над нами смеются. Нужно срочно взять себя в руки, пока окончательно не утратил рассудок.

— Пенелопа.

Она улыбнулась:

— Мне нравится, как ты произносишь мое имя.

Он решил не обращать внимания на ее слова и на этот неожиданный флирт. Она просто не понимает, что делает.

— Почему ты не в своей постели?

Пенелопа склонила голову набок, размышляя.

— Мы поженились по совершенно неправильным причинам. Или по совершенно правильным... если речь идет об удобном браке. Но в любом случае мы женились не ради страсти. Я имею в виду — только подумай об этом! На самом деле там, в Фальконвелле, ты меня по-настоящему не скомпрометировал.

Тут же вспыхнуло воспоминание о том, как она извивается под ним, как вжимается в его руки и его губы. Ее вкус. Ее тело.

— Я совершенно уверен в обратном.

Она помотала головой:

— Нет. Ничего подобного. Видишь ли, я знаю достаточно, чтобы понимать механику процесса.

— Понятно.

— Я знаю, что есть... больше.

Намного больше. Так намного, что ему хочется показать ей все. Много всего, что он собирался показать ей, вернувшись домой. Но...

— Ты выпивала?

— Совсем чуть-чуть. — Она вздохнула и посмотрела поверх его плеча в темноту комнаты. — Майкл, ты обещал мне приключение.

— Верно.

— Ночное приключение.

Его пальцы крепче сжали ее талию, привлекая ее ближе. А может быть, она просто качнулась в его сторону. Так или иначе, он этого не остановил.

— Я обещал тебе экскурсию по моему клубу.

Она покачала головой:

— Сегодня я этого не хочу. Успеется.

У нее такие красивые голубые глаза. Мужчина может в них утонуть.

— А чего же ты хочешь взамен?

— Мы сегодня поженились. Я твоя жена.

Он провел ладонями по ее спине вверх, пальцы запутались в золотых кудрях, сжали голову, наклонили ее так, чтобы он смог прильнуть к ее рту, напомнить ей, что он ее муж.

Он и никто другой.

Он наклонился, легко и дразняще скользнул губами по ее губам.

Она вздохнула и прижалась сильнее, но он отпрянул, не желая, чтобы она взяла над ним верх. Она вышла за него замуж. Дала шанс вернуть свое доброе имя и земли.

И сегодня ночью он ничего так не хотел, как в порядке благодарности приобщить ее к миру наслаждения.

— Пенелопа.

Ее глаза открылись.

— Да?

— Сколько ты выпила?

Она помотала головой:

— Я не пьяная. Думаю, я выпила достаточно, чтобы набраться храбрости попросить о том, чего хочу.

Значит, слишком много. Он это видел, хотя от ее слов желание снова пронзило его, как копьем.

— И чего же ты хочешь, милая?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Я хочу свою первую брачную ночь.

Так просто, так откровенно. Так неотразимо. Он снова прильнул к ее губам, хотя и знал, что не должен этого делать, и поцеловал ее так, словно перед ними расстилалось все блаженство мира. Оказаться в ней. Сделать ее своей. Он всосал ее нижнюю губу, начал лизать и ласкать ее языком, и она гортанно застонала от наслаждения.

Он отпустил ее рот, чмокнул в щеку и прошептал:

— Назови меня по имени.

— Майкл, — без колебаний сказала она. Слово затрепетало у его уха, пронзив удовольствием.

— Нет. Борн. — Он слегка прикусил мочку ее уха, потеребил ее, отпустил и произнес: — Скажи это.

— Борн. — Она покачнулась и прижалась к нему, умоляя о большем. — Пожалуйста.

— После этого возврата не будет, — предупредил он, прижавшись губами к ее виску. Руки блаженствовали, ощущая ее прелести.

Голубые глаза распахнулись, неправдоподобно светлые в темноте. Она прошептала:

— Почему ты решил, что я захочу повернуть назад?

Услышав этот вопрос, искреннее недоумение в ее голосе, он замер. Это говорит алкоголь. Только так. Немыслимо даже предположить, что она не понимает, что он имеет в виду.

— Я не тот человек, за которого ты собиралась выйти замуж. — Следовало бы сразу сказать ей о Томми, но Борн не хотел произносить имя другого мужчины в эту минуту. В этом месте.

Пенелопа улыбнулась, едва заметно и немного печально.

— И все же ты именно тот мужчина, за которого я вышла. Я знаю, что не интересую тебя, Майкл. Знаю, что ты женился на мне только ради Фальконвелла. Но уже слишком поздно оглядываться назад, правда? Мы обвенчаны. И я хочу свою брачную ночь. Думаю, после всех этих лет я ее заслуживаю. Пожалуйста. Если ты не очень против.

Его руки скользнули к вырезу ночной рубашки, и одним мощным рывком Майкл разорвал проклятое одеяние пополам. Пенелопа ахнула, глаза ее широко распахнулись.

— Ты ее испортил.

Борн застонал, услышав обещание в этих словах. Блаженство, заключенное в них.

Он хотел испортить не только рубашку.

Он медленно провел ладонями по ее плечам, и рубашка сползла вниз, к коленям, оставив Пенелопу обнаженной. Бледная кожа словно светилась в пламени свечи. Слишком тусклом. Он хотел видеть ее целиком... видеть, как чаше начинает биться пульс от его прикосновений, как она будет трепетать, когда он проведет руками по ее бедрам, как она прижмется к нему, когда он в нее войдет.