Дело о лазоревом письме - Юлия Латынина

Но Шаваш пришел сюда не из-за карты. Он хотел найти книгу, которая ответила бы ему на вопрос: что такое лазоревое письмо? Он боялся задать этот вопрос Андарзу или его секретарю, потому что трудно было это сделать, не возбудив подозрения. Что же касается книг, – то книги никогда не предавались подозрениям по поводу заданных им вопросов, или, во всяком случае, никому эти подозрения не могли сообщить. Шаваш давно заметил эту особенность книг. Поэтому он и выучился читать.

Через час Шаваш вынул из второго слева шкафа толстый том, называвшийся: «Книга о надлежащих бумагах». Он раскрыл книгу и погрузился в чтение. Он быстро узнал, что, составив накладную, надо верхнюю половинку бумаги класть в правый ящик, а нижнюю – в левый, и что накладная на сыр имеет вверху знак козьей головки, а накладная на сено, – увенчанный рогами кружок. Он узнал, что недопустимо подавать по начальству бумагу, которая скверно пахнет от долгого лежания, или на которую что-то пролили.

Он узнал, что бумага о вступлении в должность наместника должна быть синяя, как камень лазурит, а подданная жалоба должна иметь красную полосу цвета оскорбленного сердца, доносы же можно писать на любой бумаге, лишь бы в словах сквозило чистосердечие и верность государю.

А потом Шаваш перевернул страницу, касавшуюся официальных указов и нашел то, что искал: на лазоревой бумаге имел право писать только царствующий император, – свои частные письма.

Шаваш захлопнул книгу.

– Ты что здесь делаешь?

Шаваш, обомлев, поднял глаза: в проходе над шкафом стоял Андарз. Щека у императорского наставника была слегка расцарапана, и от него несло дешевым вином, какое пьют в кабаках на пристани.

– Ты что здесь делаешь?

– Читаю, – сказал Шаваш.

Андарз наклонился и подобрал книгу.

– Да? И что же ты тут вычитал?

– Ой, – сказал Шаваш, – я очень многое вычитал. Я вычитал, что накладная на сыр имеет знак козьей головки, а накладная на сено, – кружок с рогами, и что если доклад от долгого лежания приобрел дурной запах, надо поставить рядом с ним на ночь стакан с мятой и росовяником…

– Тьфу, – сказал Андарз, – кто тебя научил читать?

– Столб с указами, – сказал Шаваш. – Когда читают новый указ, я его запоминаю, а когда указ вешают на столб и толпа расходится, я стою у столба и сличаю буквы со звуками.

– Прочти последний указ, – сказал Андарз.

Шаваш прочел последний указ Нарая, в котором написание доноса приравнивалось к совершению воинского подвига. Теперь за донос можно было получить не только деньги, но и право носить оружие, чтобы защищаться от родных того, на кого донесли.

– А я и не знал, что его уже вывесили, – сказал Андарз.

Императорский наставник оглянулся, заметил в углу потертое кресло, и сел. Шаваш подошел к нему поближе.

– Ты будешь поумнее иных моих учеников, – проговорил Андарз.

Глаза его были закрыты. Он напоминал больную птицу, слегка, впрочем, пьяную.

– Какой-то вы грустный, господин, – испуганно сказал Шаваш.

– Да, – сказал Андарз, – грустный. Когда государь меняется к человеку, даже собаки на его псарне начинают лаять по-другому.

– А почему государь переменился к вам? – спросил он.

– А ты не знаешь?

Шаваш заморгал, не зная, что отвечать.

Андарз вдруг сказал:

– У государыни Касии и министра Руша был сын, Минна, мальчик десяти лет. Руш всегда надеялся, что Касия отправит государя Варназда в монастырь и укажет государем этого мальчика, Минну, но Касия умерла раньше, чем Руш добился своего. Когда я и государь арестовывали Руша, Минна прибежал в беседку на крики. Я спросил государя, что делать с Минной, и государь сказал, чтобы я забрал его в свой дом. Я увез Минну сюда: он ничего не ел и плакал. Через неделю он умер. С этой поры государь стал ко мне охладевать.

Шавашу стало не очень-то по себе. Он подумал, что человек, убивший сводного брата государя, не очень-то задумается, если ему надо будет убить Шаваша. Ему показалось, что он попал в очень скверную историю.

– Я, – сказал Шаваш, – ни разу про это не слышал.

– Да, – сказал Андарз, – на рынке рассказывают все больше про то, как я дрался с королем ласов, покойником к тому же. Однако, что же ты делал эти два дня?

– Так, – сказал Шаваш, – охотился за болтливыми языками.

– И что же ты выяснил?

– Например, – сказал Шаваш, – мне рассказали, откуда взялся эконом Дия.

Андарз вздрогнул и спросил:

– Откуда?

– Однажды государь послал вам подарок: золото и серебро, и семь персиков, сорванных лично государевой рукой. Андарз нечаянно выронил один персик за окошко, а под окошком в этот миг пробегала свинья. Свинья сожрала государев подарок и тут же превратилась в человека: это и был эконом Дия.

Императорский наставник заулыбался.

– Я, конечно, не знаю, правда это или нет, – продолжал Шаваш, – а только, если Дия в прошлом был свиньей, то немудрено, что ему хочется в город Осую, где никто не спрашивает о прошлом, а спрашивают только о деньгах.

– Откуда ты знаешь, что ему хочется в Осую?

– Я принес ему корзинку с подарками от Айр-Незима, – сказал Шаваш, – и он так обрадовался, словно получил весточку от возлюбленной, и он сказал, что Осуя – это самый прекрасный город на свете, где никому не рубят головы. А в корзинке было двенадцать слив, три персика и пять груш.

– Ну и что, – сказал Андарз.

– Я думаю, что двенадцать слив значит Храм Двенадцати Слив, персики значат день недели, а груши значат час.

Андарз долго молчал.

– Хорошо, – сказал он наконец, – иди и следи за Дией. И если тот действительно встретится с осуйцем в храме Двенадцати Слив, можешь просить у меня все, что хочешь.

Шаваш пошел, но остановился у двери. За окном уже совсем стемнело, посвистывал ветер, и ветки дуба терлись о стену.

– А что за город – Осуя? – спросил Шаваш. – Правда, что там никому не рубят головы?

– Нет на свете таких городов, – сказал Андарз, – где никому не рубят головы. Иди.

Нан выехал из городка с первыми открытыми городскими воротами.

Проезжая предместьями, он с любопытством вертел головой, приглядываясь к домикам с белеными и стенами и зелеными флагами. Из-за беленых стен доносились звонкие голоса постояльцев, пахло свежевыпеченными лепешками. Возможно, Одон был прав, полагая, что Иммани отпустил слуг ради тайной встречи, но Нан почему-то не думал, что Иммани встречался с торговцем или сообщником. Господин Иммани любил две вещи: деньги и женщин. Нан вспомнил темный силуэт на пороге домика, свечку и ласковый голос недавней вдовы: «Иммани! Иммани!».

К полудню Нан добрался до столицы и отправился в дом господина Андарза. Он спросил у конюха, подбежавшего к его коню, не видел ли тот эконома Дию и, получив ответ, направился в глубину сада.