Человек в витрине - Хьелль Даль

Туве Гранос, в третий раз за короткое время, легонько сжала ему плечо.

С тех пор они больше не ходили на заседания местного общества садоводов. Зато успели три раза побывать в ресторанах.

Садясь и любуясь ее улыбкой, Гунарстранна понял, что не меньше, чем вкусного ужина, ждет предстоящего разговора.

Глава 24

ДОМ В ЛЕСУ

«Рота, стой!» — мысленно скомандовал себе Фрёлик, вспомнив армейские марш-броски с полной выкладкой. Под моросящим дождем форма промокла насквозь, задубела, липла к телу. От холода сводило мышцы. Оставалось только одно: ждать, стоять неподвижно и ждать, пока небо или офицер не сжалятся над ними. Правда, теперь он не мок под дождем. Они с Евой Бритт ужинали в ресторане. Хотя они уже довольно давно поели, хотя у него была сотня дел, ему подобало хладнокровно ждать. Ева Бритт навязала ему своего рода ритуал, потому что сама она терпеть не могла спешить. Фрёлик ненавидел эту ее черту. Правда, вид он сохранял самый невозмутимый, однако внутри у него все клокотало. Он злился оттого, что ничего не может поделать, и раздражался на себя. Зачем он мучается? Неужели только для того, чтобы подольститься к ней? Он вытянул ноги, снял фольгу с третьей или четвертой зубочистки и огляделся по сторонам. За соседним столиком сидел моложавый, но уже лысый тип и слушал женщину своего возраста, которая активно помогала себе жестикуляцией. Вскоре Фрёлик понял, что она официантка. Она рассказывала своему лысому спутнику о том, какими невыносимыми бывают клиенты; тот с трудом подавлял зевоту и тоже возился с зубочисткой.

Оглядев весь зал, Фрёлик посмотрел на Еву Бритт. Она уже довольно долго болтала без умолку, Франк давно перестал прислушиваться.

«Как я дошел до жизни такой?» — раздумывал он, нарочито не спеша допивая остатки из бокала и глядя в лицо сидящей напротив женщины. Неужели когда-то ему не хотелось отрываться от ее губ? Неужели ее глаза он сравнивал со Средиземным морем? Следом за первым вопросом сам собой пришел второй: «Как мы дошли до жизни такой?» Еще несколько лет назад он бы, не задумываясь, прервал ее болтовню поцелуем. Сегодня она бы разозлилась, обиделась, ей стало бы стыдно за него. Помимо всего прочего, он боялся, потянувшись к ней, опрокинуть бокалы.

Фрёлик вспомнил, какой у Евы Бритт идеально круглый пупок, он становится особенно соблазнительным, когда она потягивается по утрам. Теперь ему приходилось заставлять себя вспоминать о ее прелестях, — они больше не бросаются в глаза.

«Куда подевалась искра?» — думал он, глядя на длинную ногу под столом. Ева Бритт обожала ботфорты, тем более что они ей очень шли. Ботфорты служили для нее своего рода пьедесталом, они подчеркивали ее красоту. Раньше Фрёлик очень любил смотреть на ее ноги…

Теперь он больше не чувствовал в груди прежней искры. Ему казалось, что и Ева Бритт мучается от сознания такой же пустоты внутри.

«Зачем мы притворяемся?» — подумал он.

Они оба заказали филе пинагора. К их столику подошел официант, чтобы забрать пустые тарелки. И пока официант убирал со стола, Ева Бритт вдруг замолчала — впервые за долгое время. На долю секунды Франку почудилось, будто в ее глазах мелькнул испуг. Как только официант отошел, она снова начала болтать. Теперь она рассуждала о телеведущих и о том, какие банальные эти новые сериалы.

— Разве не так? — спросила она, глядя на него в упор.

Фрёлику показалось, что она смотрит враждебно. Может быть, догадалась, что он ее не слушает?

— Мы ведь обсуждали все то же самое вчера вечером, когда говорили о телевидении, — осторожно ответил он. — Исчерпали тему до донышка.

Ева Бритт обиделась. Фрёлик понял, что поступил с ней жестоко. С другой стороны, почему он должен терпеть, слушать одни и те же разговоры день за днем и притворяться, что ему интересно? Раздражение поднималось из глубины его души. Нашла на что обижаться! Он ведь всего лишь осторожно намекнул на то, что ему жаль тратить время на пустую болтовню и ничегонеделание. Да, Ева Бритт обиделась. Она никогда не злилась демонстративно, напоказ. Нет, она уходила в себя — пряталась в укрытие, где ее не задевали никакие внешние перемены. Можно сказать, Ева Бритт уходила в собственную демилитаризованную зону. Там она старалась как можно быстрее разоружиться и найти нейтральную тему. Как обычно, такой темой послужила еда.

— Я так наелась, — сказала Ева Бритт, надувая щеки и становясь похожей на мяч. — Сейчас лопну. — Она еще сильнее надула щеки. — Как воздушный шар!

Франк Фрёлик мрачно кивнул.

— Эта рыба прямо взрывает вкусовые сосочки!

Фрёлик снова кивнул. Официант принес кофе и ликер. Отпив глоток, Ева Бритт облизнулась:

— М-м-м, как вкусно! Мне кажется, мои вкусовые сосочки сходят с ума.

Фрёлик кивнул.

— В последний раз, когда мы здесь были, мы ели на закуску улиток. Помнишь? И равиоли с шалфеем и маслом… ужасно жирно, но так вкусно! А на горячее — филе-миньон!

Фрёлик кивнул.

— Я тогда так наелась… Сидела как… — Ева Бритт снова надула щеки. Фрёлик заранее предчувствовал, что она скажет дальше: — Как шар!

Он снова кивнул.

Потом он стал смотреть в окно, потому что знал: она еще больше обидится, если он будет то и дело посматривать на часы. На той стороне улицы мерцали часы на ювелирном магазине. Они показывали десять минут одиннадцатого.

Ему удалось еще на час отпроситься у нее на работу, но при условии, что потом он вернется к ней. Приехал он только в полночь. Ева Бритт как раз вышла из ванной. Поскольку она была в ночной рубашке, Фрёлик понял, что Юли уже легла спать. Он устал и тоже отправился в душ. Когда он вышел из душа, Ева Бритт уже ждала его в постели. Она лежала под пуховым одеялом, разомлевшая от тепла и совершенно голая. Едва он лег рядом, она тут же обеими руками ухватила его за мужское достоинство. Они долго занимались любовью в разных позах, но Фрёлику грезилась Анна. Потом он крепко заснул. Во сне он тоже видел Анну. Ему снилось, что она лежит сверху, как в то утро, когда они были вместе, — почти месяц назад. Во сне она села и посмотрела на него в упор, но оказалось, что у нее лицо Ингрид Есперсен. Фрёлик вздрогнул и проснулся. За окном было еще совсем темно. Сон настолько возбудил его, что он снова разбудил Еву Бритт и они снова занимались любовью. Утром Ева Бритт принесла ему завтрак в постель. Нежно улыбаясь, она сказала: ничего, что они живут раздельно, главное, что их отношения развиваются позитивно.

Он отвез Юли в школу и отправился к шведской границе. Занимался новый суровый зимний день. Темные пятна леса и дороги перемежались белыми, покрытыми снегом эстфольдскими полями. Небо над головой напоминало синий пергамент. Деревья протягивали вверх толстые ветви; если бы не мороз, они бы, наверное, были похожи на китайские иероглифы. Зимой же они казались статуями, облаченными в прочные кольчуги из инея и ледяных кристаллов.

Он не сразу нашел нужный поворот; несколько раз пришлось возвращаться. Наконец он увидел впереди покрытое льдом озеро. На поле из-под снега там и сям торчали пучки желтой соломы; вокруг пучков громко ссорилась стая ворон. Судя по их ленивому карканью, ссориться им давно надоело. На ярком солнце искрился и переливался снег. Если бы не холод, самая подходящая погода для лыжной прогулки! За холмом виднелась труба, из которой шел дым. Фрёлик решил, что там и обитает Юнни Стокмо. Он въехал на пологий склон, увидел впереди постройки. По пути к дому пришлось проехать мимо низкого коровника. Под мостом, ведущим к коровнику, стоял трактор «Беларусь» со снеговым плугом. Очевидно, сальник прохудился, потому что на снегу под моторным отсеком натекла черная лужа. Рядом с ржавым пикапом «мазда» стояла бочка солярки. Фрёлик повернул к дому и заметил за окном какое-то шевеление. Едва он затормозил, дверь распахнулась и на крыльцо вышел мужчина в клетчатой рубашке; концы его вислых усов доставали до подбородка.

Внутри пахло по́том, смолой, табачным дымом и прогорклым жиром. Фрёлик огляделся. Стены голые, на полу линолеум. Юнни Стокмо нагнулся и приоткрыл дверцу цилиндрической дровяной печи — не пора ли подбросить поленьев. Заметив, что хозяин ходит по дому в зимних сапогах, Фрёлик с облегчением решил не разуваться.

— Сволочи они последние, — ответил Стокмо, когда Фрёлик спросил, хорошо ли он знаком с Фольке-Есперсенами.

Хозяин уселся в кресло-качалку перед телевизором. Фрёлик направился к дивану, перед которым стоял журнальный столик, заваленный газетами и заставленный грязными пепельницами. Стокмо продолжал бурчать:

— Они последнюю рубашку снять готовы! О Рейдаре я, может, раньше и был высокого мнения, да только с тех пор много воды утекло. Он стал совсем такой же, как они.