История России с древнейших времен (Том 8) - Сергей Соловьев

Между тем Шаховскому для успеха поднятого им восстания необходим был самозванец, откуда бы то ни было. Зная, что Молчанов прежде всех выдал себя за Димитрия, он звал его в Путивль из Самбора, где тот с согласия Марининой матери распространял слухи о спасении царя. Но Молчанов сам не хотел играть роль самозванца и не нашел еще никого, кто бы согласился и был способен принять ее, однако медлить было нельзя: надобно было подкрепить восстание, давши ему вождя смелого, таким явился Болотников.

Болотников был холопом князя Телятевского; рассказывают, что в молодости, взятый в плен татарами и проданный туркам, он несколько лет был галерным невольником. Получив как-то свободу, он был заброшен судьбою в Венецию, откуда в описываемое время пробирался через Польшу на родину. В Польше услыхал он о событиях, волновавших Русь; как русского, Болотникова схватили и представили Молчанову, который увидал в нем полезного для своего дела человека, обдарил его и послал с письмом в Путивль к князю Шаховскому, который принял его как царского поверенного и дал начальство над отрядом войска. Холоп Болотников тотчас же нашел средство увеличить свою дружину и упрочить дело самозванца в преждепогибшей Украйне: он обратился к своим, обещая волю, богатства и почести под знаменами Димитрия, и под эти знамена начали стекаться разбойники, воры, нашедшие пристанище в Украйне, беглые холопи и крестьяне, козаки, к ним пристали посадские люди и стрельцы, начали в городах хватать воевод и сажать их в тюрьмы; крестьяне и холопи стали нападать на домы господ своих, разоряли их, грабили, мужчин убивали, жен и дочерей заставляли выходить за себя замуж. На московских улицах показались подметные грамоты, в которых упрекали москвитян в неблагодарности к Димитрию, спасшемуся от их ударов, и грозили возвращением его для наказания столицы не позже 1 сентября, тогдашнего нового года; царь велел созвать всех дьяков и сличить почерки их с почерком грамот, но сходного не нашли: грамоты, как видно, явились из Украйны, туда надобно было обратить оружие, но прежде начала военных действий царь хотел попытаться утишить восстание средствами религиозными: для этого он послал в Северскую землю духовенство с увещаниями; в Елец был послан боярин Михаила Нагой с грамотою сестры своей царицы Марфы, с образом Димитрия царевича; но эти средства не помогли. Тогда боярин князь Иван Михайлович Воротынский осадил Елец, стольник князь Юрий Трубецкой - Кромы, но на выручку Кром явился Болотников: с 1300 человек напал он на 5000 царского войска и наголову поразил Трубецкого; победители - козаки насмехались над побежденными, называли царя их Шуйского шубником. Московское войско и без того не усердствовало Василию, следовательно, уже было ослаблено нравственно; победа Болотникова отняла у него и последний дух; служилые люди, видя всеобщую смуту, всеобщее колебание, не хотели больше сражаться за Шуйского и начали разъезжаться по домам; воеводы Воротынский и Трубецкой, обессиленные этим отъездом, не могли ничего предпринять решительного и пошли назад. При состоянии умов, какое господствовало тогда в Московском государстве, при всеобщей шаткости, неуверенности, недостатке точки опоры, при таком состоянии первый успех, на чьей бы стороне ни был, имел важные следствия, ибо увлекал толпу нерешительную, жаждущую увлечься, пристать к чему бы то ни было, опереться на что бы то ни было, лишь бы только выйти из нерешительного состояния, которое для каждого человека и для общества есть состояние тяжкое, нестерпимое. Как скоро узнали, что царское войско отступило, то восстание на юге сделалось повсеместным. Боярский сын, сотник Истома Пашков, возмутил Тулу, Венев и Каширу; в то же время встало против Шуйского и древнее княжество Рязанское; здесь в челе восстания были воевода Григорий Сунбулов и дворянин Прокофий Ляпунов.

Писатели иностранные хвалят храбрость старого народонаселения рязанского; летописцы московские удивляются его дерзости и речам высоким: рязанцы Ляпуновы оправдывают тот и другой отзыв. Во время народного волнения по смерти Грозного рязанцы - Ляпуновы и Кикины являются на первом плане; Захар Ляпунов, брат Прокофия, дерзкий, как увидим, на слово и на руку, первый в таком деле, на которое редкие могли решиться, заявляет в первый раз себя тем, что не хочет быть в станичных головах вместе с Кикиным и бежит со службы из Ельца. В 1603 году о нем опять встречаем известие: царь Борис велел спросить детей боярских рязанцев: кто на Дон к атаманам и козакам посылал вино, зелье, серу, селитру и свинец, пищали, панцири и шлемы и всякие запасы, заповедные товары? Отвечали: был слух, что Захар Ляпунов вино на Дон козакам посылал, панцирь и шапку железную продавал. Захара за это высекли кнутом. Брат его, Прокофий, красивый, умный, храбрый и в военном деле искусный человек, как отзывались об нем современники, обладал также страшною энергиею, которая не давала ему покоя, заставляла всегда рваться в первые ряды, отнимала у него уменье дожидаться. Такие люди обыкновенно становятся народными вождями в смутные времена: истомленный, гнетомый нерешительным положением народ ждет первого сильного слова, первого движения, и, кто первый произнесет роковое слово, кто первый двинется, тот и становится вождем народного стремления. Ляпунов стал за Димитрия против Шуйского; мы не имеем права полагать, что Ляпунов был уверен в самозванстве того, кто называл себя Димитрием, в ложности слухов о его спасении: по всем вероятностям, он, как и большая часть, если не все рязанцы, как большая часть, если не все жители других московских областей, не имел никаких крепких убеждений в этом отношении и восстал при вести о восстании, повинуясь своей энергической природе, не умея сносить, подобно другим, нерешительного положения, не умея ждать. С другой стороны, восстание под знаменами Димитрия против Шуйского, т. е. против правления бояр, охранявших старину, не допускавших в свои ряды людей новых, такое восстание было привлекательно для людей, подобных Ляпунову, Сунбулову и Пашкову, людей, чувствовавших в себе стремление быть впереди, но по происхождению не имевших на это права.

Кроме Рязани, двадцать городов в нынешних губерниях Орловской, Калужской и Смоленской стали за Лжедимитрия. На восточной украйне, в странах приволжских, точно так же, как и в Украйне Северской, встали холопи и крестьяне; к ним присоединились инородцы, недавно, после долгого сопротивления, принужденные подчиниться государству и теперь обрадовавшиеся случаю сбросить с себя это подчинение. Мордва, холопи и крестьяне осадили Нижний Новгород под начальством двух мордвинов - Москова и Вокорлина, волнение коснулось областей Вятской и Пермской; рознь встала между пермичами, набранными в войско для царя: они начали биться друг с другом, едва не убили царского приставника, хотевшего разнять их, и кончили тем, что разбежались от него с дороги. В земле Вятской московского чиновника, присланного для набора войск, встретили громкою хулою на Шуйского, говорили, что Димитрий уже взял Москву, пили за него заздравные чаши. Но в Астрахани не чернь встала за Лжедимитрия: здесь изменил Шуйскому воевода, князь Хворостинин; здесь, наоборот, дьяк Афанасий Карпов и мелкие люди были побиты с раскату.

Болотников, соединившись со Пашковым и рязанцами, переправился за Оку, взял и разграбил Коломну; отряд царского войска под начальством князя Михайлы Васильевича Скопина-Шуйского одержал верх в сшибке на берегах Пахры; но главная рать под начальством князя Мстиславского и других бояр старых была поражена в семидесяти верстах от Москвы, при селе Троицком. Болотников, гоня побежденных, дошел до Москвы и стал в селе Коломенском. Царствование Шуйского, казалось, должно было кончиться; при нерасположении к себе многих он имел мало средств к защите; на остатки разбитых Болотниковым полков была плохая надежда, области кругом, с юго-востока и запада, признавали Лжедимитрия; цены на хлеб возвысились в Москве, а кто хотел терпеть голод для Шуйского? Но в полках, пришедших осаждать Шуйского, господствовало раздвоение, которое и спасло его на этот раз. Пришедши под Москву, Болотников тотчас обнаружил характер своего восстания: в столице явились от него грамоты с воззваниями к низшему слою народонаселения: "Велят боярским холопам побить своих бояр, жен их, вотчины и поместья им сулят, шпыням и безименникам ворам велят гостей и всех торговых людей побивать, именье их грабить, призывают их, воров, к себе, хотят им давать боярство, воеводство, окольничество и дьячество". Рязанские и тульские дворяне и дети боярские, дружины Ляпунова и Сунбулова, соединившись с Болотниковым, увидав, с кем у них общее дело, из двух, по их мнению, зол решились выбрать меньшее, т. е. снова служить Шуйскому; они явились с повинною в Москву, к царю Василию, без сомнения уверенные прежде в прощении и милости, ибо наказать первых раскаявшихся изменников значило заставить всех других биться отчаянно и таким образом продлить и усилить страшное междоусобие; Ляпунов и Сунбулов явились первые, и Ляпунов получил сан думного дворянина. В то же время счастливый для Шуйского оборот дела произошел на северо-западе: если на юге, увлеченные примером энергических людей - Ляпунова, Сунбулова, Пашкова, жители бросились на сторону самозванца, то в Твери произошло иначе: архиепископом здесь был в это время Феоктист, человек, как видно, сильный духом, способный стать в челе народонаселения; когда толпа приверженцев самозванца показалась в Тверском уезде, Феоктист собрал духовенство, приказных людей, своих детей боярских, торговых и посадских людей и укрепил их в верности к Шуйскому, так что лжедимитриевцы были встречены с оружием в руках и побиты. Другие города Тверской области, присягнувшие самозванцу вследствие упадка духа и нерешительности, последовали тотчас примеру Твери, и служилые люди их отправились под Москву помогать Шуйскому. Также сильное усердие к нему показали жители Смоленска; смольнянам, говорят современники, поляки и литва были враждебны, искони вечные неприятели, жили смольняне с ними близко и бои с ними бывали частые: поэтому смольняне не могли ждать хорошего от царя, который был другом поляков и за помощь, ему оказанную, мог уступить Смоленск Польше. Как скоро узнали в Смоленске, что из Польши готов явиться царь, ложный или истинный, новый или старый - все равно, ибо никто ничего не знал подлинно, то немедленно служилые люди собрались и пошли под Москву, выбравши себе в старшие Григория Полтева, на дороге очистили от лжедимитриевцев Дорогобуж и Вязьму. Дорогобужские, вяземские и серпейские служилые люди соединились с смольнянами и вместе пришли в Можайск 15 ноября, куда пришел также воевода Колычев, успевший очистить от воров Волоколамск.