История человечества. Россия - Владимир Сядро

Однако возвращенный Павлом из сибирской ссылки писатель А. Н. Радищев назвал эти времена иначе и точнее: «Столетье безумно и мудро». Таков был и «российский Калигула», сын великой Екатерины, умный, просвещенный и добрый человек, загнанный бесчеловечной русской историей в тупик политического безумия и истерической тирании, самый одинокий, несчастный и непонятый деятель XVIII столетия.

Царствование императора Павла I стало последней неудачной, суматошной и трагикомической попыткой завершить дело Петра Великого, то есть «сверху», силой навязать разудалой, вконец избаловавшейся при снисходительной императрице Екатерине II России правильные европейские формы и прусский порядок во всех сферах ее привольного и бескрайнего бытия. Однако этого мало кто хотел, и о Павле современники с сожалением говорили: «Царствование его для всех было чрезвычайно тяжело, особливо для привыкших благодетельствовать под кротким правлением обожаемой монархини». Хотя романтическому императору-рыцарю больше пристало бы имя российского Дон Кихота, данное ему ироничным Наполеоном.

Но даже слова Бонапарта покажутся лестью на фоне сложившегося общепринятого мнения. Хрестоматийный облик Павла I небогат привлекательными чертами: школьные учебники привычно обвиняли девятого российского императора в безумии, ограниченности и жестокости. Но банальные истины имеют свойство оправдываться с точностью до наоборот. Архивные документы заставляют задуматься: а не является ли знакомый исторический портрет злой карикатурой? Французский дипломат Дюран в 1773 году делился своими впечатлениями о молодом Павле: «Воспитание цесаревича пренебрежно совершенно, и это исправить невозможно, если только природа не сделает какого-нибудь чуда. Здоровье и нравственность великого князя испорчены вконец». Еще более определенно высказывался английский посланник Витворт: «Император буквально сумасшедший». Эту точку зрения впоследствии разделяло большинство участников убийства

несчастного императора. Однако вряд ли мнение убийцы о жертве может считаться объективным. Кроме того, презумпция невиновности – закон правосудия. Врачи, чтобы поставить правильный диагноз, пытаются тщательно выяснить anamnes vitae – историю жизни больного. Что ж, последуем примеру медиков…

Каким же человеком на самом деле был «гатчинский отшельник», что им руководило, что за путь он видел для себя и Российской империи? Самодержец он или игрушка судьбы? Был он новым великим реформатором России или архитектором воздушных замков и прожектером?

«Загадка Павла» напрямую связана с обстоятельствами его кончины. Как известно, Павел был убит заговорщиками, проникшими в казавшийся абсолютно надежным Михайловский замок. Но был ли погибший тираном, от которого спасли Россию бесстрашные герои, или же толпа полупьяных дебоширов оборвала жизнь романтического и честного правителя, угрожавшего своими реформами их корыстным интересам? Каким на самом деле видели царя его современники? В зависимости от того, на какую сторону – заговорщиков или их жертвы – становились современники и будущие исследователи, личность Павла оказывалась наделенной совершенно разными, иногда абсолютно противоположными чертами.

Какие тайны хранит загадочный и окруженный мрачными легендами Михайловский замок, место, где начался и завершился земной путь императора Павла?

И безусловно, не дает покоя вопрос: какое отношение к Павлу I имели загадочные масоны и мальтийские рыцари? В массовом сознании все: и масоны, и мальтийцы, и заговорщики – все они одним миром мазаны. Но так ли это, и что думал Павел I по этому поводу?

Благословенный внук и ненавистный сын

Эта история начинается 20 сентября 1754 года‚ когда в семье наследника русского престола произошло давно ожидаемое и даже необходимое событие: у дочери Петра I русской императрицы Елизаветы Петровны родился внук – великий князь Павел Петрович, родился к величайшей радости своей венценосной бабушки и всей России: его рождением обеспечивалось престолонаследие в роду Петра Великого.

Но кто был этот младенец? Чьим сыном он был? До сих пор никто этого не знает наверняка. Сам Павел был убежден, что Петр III (бывший герцог Карл Петер Ульрих Голштейн-Готторпский), злополучный император, и года не пробывший на русском троне и потом задушенный одним из гвардейцев в 1726 году, действительно был его отцом. Другие сомневались в этом, предполагая, что отцом Павла был граф Салтыков, любовник Екатерины. Иные уверяли, что от красивого Салтыкова не мог родиться этот курносый мальчик и что Екатерина родила мертвого ребенка, которого заменили новорожденным чухонцем из деревни Котлы, расположенной недалеко от Ораниенбаума. Однако слухи о том, что отцом Павла был не Петр III, скорее всего не имеют под собой оснований.

Жизнь Павла оказалась не менее загадочной и фантастичной, чем его происхождение. Императрица Елизавета видела в младенце залог будущности своей империи и приняла на себя заботы о его воспитании. Бабушка была гораздо больше обрадована его рождением, чем отец ребенка, племянник императрицы великий князь Петр Федорович, и тем более мать новорожденного, великая княгиня Екатерина. Впрочем последней и не дали возможности порадоваться, сразу же забрав новорожденного в покои Елизаветы. Императрица была женщина добрая, своего новорожденного внучатого племянника обожала, но педагогическими талантами явно не обладала. Мать ребенка, великая княгиня Екатерина, поначалу пыталась спорить, но ее доводы игнорировались.

«Только что спеленали его, – пишет в дневнике Екатерина, – как явился по приказанию императрицы духовник ее и нарек ребенку имя Павла, после чего императрица тотчас велела повивальной бабушке взять его и нести за собою, а я осталась на родильной постели… В городе и империи была великая радость по случаю этого события. На другой день я начала чувствовать нестерпимую боль. Боль эта не давала мне спать, и, сверх того, со мною сделалась сильная лихорадка; но, несмотря на то, и в тот день я не удостоилась большого внимания.

Впрочем, великий князь на минуту явился в моей комнате и потом ушел, сказав, что ему некогда больше оставаться. Лежа в постели, я беспрерывно плакала и стонала; в комнате была одна только Владиславова; в душе она жалела обо мне, но ей нечем было помочь. Да и я не любила, чтобы обо мне жалели, и сама не любила жаловаться: я имела слишком гордую душу, и одна мысль быть несчастной была для меня невыносима; до сих пор я делала все, что могла, чтобы не казаться таковой… Наконец, великий князь соскучился по моим фрейлинам: по вечерам ему не за кем было волочиться, и потому он предложил проводить вечера у меня в комнате. Тут он начал ухаживать за графиней Елизаветой Воронцовой, которая, как нарочно, была хуже всех лицом».

Празднуя рождение внука, императрица Елизавета по-прежнему не щадила материнских чувств Екатерины: для нее на первом плане были лишь «интересы империи». Увидеть сына снова после родов Екатерина смогла только через шесть недель, когда она принимала очистительную молитву. Тогда императрица во второй раз пришла к ней в комнату и велела принести к ней Павла. «Он показался мне очень хорош, – пишет Екатерина, – и вид его несколько развеселил меня, но как скоро молитвы были окончены, императрица тотчас приказала унести его и сама ушла». В третий раз Павла показали матери по ее просьбе лишь весной, по случаю отъезда великокняжеской четы в Ораниенбаум. Екатерина видела сына только в покоях императрицы и только в присутствии последней.

Считается, что Павла мать не любила, ведь это был ребенок от нелюбимого мужа – Петра III. Однако записи в дневниках Екатерины II, сделанные после рождения сына, говорят о том, что она не была равнодушна к сыну, она хотела быть с ним, заниматься его воспитанием, но ее лишали этой возможности. Умная, европейски образованная мать не могла сразу подавить в себе естественной заботы о первенце и издали, со скорбью, следила за воспитанием, которое давала ему добродушная, но придерживавшаяся старозаветных русских традиций императрица. Павла Петровича, как помещичьего сынка, постепенно сдали на руки невежественной женской дворне, со страхом заботившейся только о том, чтобы беречь и холить барское дитя, оставшееся без всякой родительской ласки и внимания: еще до крестин Павел едва не умер от молочницы. «Я должна была, – пишет Екатерина, – лишь украдкой наведываться о его здоровье, ибо просто послать спросить о нем значило бы усумниться в попечениях императрицы и могло быть очень дурно принято. Она поместила его у себя в комнате и прибегала к нему на каждый его крик; его буквально душили излишними заботами. Он лежал в чрезвычайно жаркой комнате, во фланелевых пеленах, в кроватке, обитой мехом черных лисиц; его покрывали одеялом из атласного тика на вате, а сверх того еще одеялом из розового бархата, подбитого мехом черных лисиц. После я сама много раз видала его таким образом укутанного; пот тек у него с лица и по всему телу, вследствие чего, когда он вырос, то простуживался и заболевал от малейшего ветра. Кроме того, к нему приставили множество бестолковых старух и мамушек, которые своим излишним и неуместным усердием причинили ему несравненно больше физического и нравственного зла, чем добра».