В глухом углу - Сергей Снегов

— Ничего! — утешал он себя. — Хуже быть не может. Я на дне, дальше падать некуда.

Однако в этот вечер Виталию пришлось убедиться, что некоторые пропасти бездонны. Георгий первым уселся за стол и предложил Виталию занять место напротив.

Семен широко раскрыл глаза, увидев, чем они собираются заниматься. Саша улегся и не поднимал головы, дух его был сломлен.

— Итак, продолжим наши бдения, — сказал Георгий, тасуя колоду. — На какой сумме мы остановились, Вик?

— Я против карточной игры, — строго сказал Семен. — Этого одного не хватало у нас!

— Не игра, а шуточки, — возразил Георгий. — Небольшое судебное дельце по старым счетам. В качестве свидетелей привлекаются валеты и дамы, коронованные старички и некоронованные тузы, десятки и девятки и прочая шестерня.

— Начинается с шуточек, а кончается резней на зарплату.

— Не волнуйся, Семен, никакой зарплаты на наши шуточки не хватит.

В этот вечер Виталий играл лучше. Был момент, когда он отыграл прежние обязательства и на столе появился костюм. Каждый перетаскивал его в свою сторону, он опять возвратился к Георгию. За костюмом поплыли новые долговые расписки, Виталий выпускал их по сотне тысяч рублей в бумажке, но и они не спасли. Через часок Виталий был сокрушен.

— Ты проиграл ровно пять миллионов, — подвел итог Георгий. — Интересно, сколько лет тебе потребуется прожить, чтобы покрыть задолженность? Жаль, что в наше время не существует благородного обычая платить карточные долги в трехдневный срок. Вот бы пришлось тебе побегать!

Виталий в отчаянии попросил:

— Сыграем еще.

— Можно, Вик. Но только шагнем дальше. Мелко возиться с миллионами, когда способен на миллиарды. Я хочу внести ясность в обстановку. Ты, конечно, понимаешь, что сам по себе уже не существуешь? Я выиграл тебя со всеми потрохами.

— Признаю, — тихо ответил Виталий. Георгий сказал ему лишь то, о чем он сегодня так горестно размышлял.

— Но ты, надеюсь, не служитель культа личности? — продолжал Георгий. — Я имею в виду собственную твою личность, мою ты должен отныне суеверно обожествлять, как символ жестокого хозяина. Так вот, я хочу сделать тебе предложение. Играем на твоих потомков, на все грядущие поколения, начало которым положишь ты. Первое поколение я оцениваю в миллион, второе в десять миллионов, третье в сто и так далее — понимаешь?

— Понимаю, — сказал Виталий. В нем заговорила совесть. — На детей и внуков я не играю. Только на себя.

Георгий удивился.

— Ты в своем уме, Вик! А что есть в тебе собственного? Нет, кроме твоих несуществующих внуков, у тебя ничего не остается.

Воля Виталия была парализована, после недолгого сопротивления он сдался, и еще через некоторое время совершилось непоправимое. Виталий проиграл своих детей, внуков, правнуков, а лотом обрушились в кабалу следующие генерации. Одни правнуки десятого колена отчаянно сопротивлялись, они выручали неоднократно и себя и своих отцов, дедов и прадедов, но в конце концов и их прихлопнула несчастная карта.

— Теперь — конец! — удовлетворенно сказал Георгий. — Больше играть не на что. Все, что можно было добыть, добыто. Остаются пустяки — обеспечить равномерное поступление выигранного, так сказать, стрижку поколения за поколением. А, Вик? Не вздумай оставаться холостяком, ты обязан произвести потомство. И — не откладывая, я не хочу долго ждать. Придется тебя женить. Так как ты моя вещь, то я приставлю тебя к жене, которую сам выберу, а твое дело маленькое — производить моих детей и передавать их мне по мере подрастания. — Георгий, помолчав, с унынием покачал головой. — Мне пришла в голову страшная мысль, Вик. Что, если ты втихомолку пренебрежешь обязанностями мужа, как я тебя проконтролирую? По науке рабский труд малопроизводителен, даже если раб работает в качестве производителя. Достаточно любовь вменить в обязанность, как она перестанет быть увлечением. О, эта проблема из проблем!

Он подумал и лицо его прояснилось.

— Знаешь, Вик, еще не все потеряно, мы можем играть дальше. Мы играли на твоих потомков, но не на те достижения науки и техники, которых они добьются. Я не хочу пустяков, всяких там пластмассовых сердец и электронных легких. Нет, я захватываю шире! Человек завоевывает космос, не может быть, чтоб твои потомки в десятом поколении не овладели какой-нибудь звездой. Звезды будут отводиться людям, как дачи, за личные заслуги. Итак, кто-то из твоих родичей колонизировал Сириус. Я беру эту звезду, потому что она всех ярче и, по слухам, приносит несчастье. Я давно хотел с ней разделаться. Вот мое предложение: ставь свою несчастную семейную звезду против всего, что ты до этой минуты спустил.

Виталию оставалось согласиться. На листочке бумаги был нарисован кружок с лучами — это и был прославленный Сириус. Против него Георгий воздвиг целую гору расписок.

. — Ходи со звездами, Вик! — воскликнул Георгий. — Вот это игра!

Звезда, в самом деле, была неудачной — Виталий продул ее со второго захода. Георгий бросил карты и потянулся. Соседи спали, было уже за полночь.

— Конечно, я мог бы сыграть с тобой еще на всю вселенную, Вик, или на какую-нибудь провинциальную галактику. Но что мне делать с такой массой светил? Кончаем на этом игру. Для порядка я попрошу тебя заменить всю эту заваль одной распиской.

И Георгий продиктовал покорному Виталию следующий текст:

«Я, Виталий Кумыкин, в расцвете здоровья, ума и памяти, проиграл Георгию Внукову один миллион миллиардов рублей (в скобках единичка с пятнадцатью нулями, Вик!) и звезду Сириус. Означенный проигрыш должен быть вручен Внукову в руки в наикратчайший срок, для чего будут использованы жизнь, труды и технические достижения десяти поколений моих потомков, в чем и расписываюсь». И подпиши, Вик, обязательно с росчерком, а рядом — дату!

Георгий любовно посмотрел на расписку и спрятал ее в бумажник.

— Это — документ, не стыдно погордиться! Вряд ли кому так повезло в истории, как мне, а? Пятнадцать нулей денег и лучшая звезда в придачу — размах, правда? Теперь так. Поскольку ты моя собственность, ты станешь ко мне, конечно, приставать, что есть, в кого влюбляться, во что одеваться? Заниматься такими пустяками мне не по величию. Делаю тебя вольноотпущенником. Ты не знаешь, что это такое? Ну, управителем собственной судьбы. После смерти письменно отчитаешься, как справился.

Виталий робко спросил:

— А вещи мои? Как с ними?

— То есть не твои, а бывшие твои? — уточнил Георгий. — Вещами ты можешь пользоваться, это не возбраняется. Даже костюмом, Вик. Кроме вот этой штучки, конечно.

Он взял колоду и хладнокровно изорвал ее — карту за картой — на глазах не осмелившегося спорить Виталия.

— Теперь все, Вик. С картами покончено во всем твоем потомстве до десятого колена — не забудь поставить их в известность об этом запрете. Ясно тебе?

— Ясно, — прошептал Виталий, опустив голову. Измученный потрясениями последних дней, он заснул сразу, как залез под одеяло.

7

От Чударыча пришло письмо из Красноярска, что библиотеку свою он упаковал и вылетает в Москву, а затем прибыл самолет, нагруженный одними книгами. Лена видела, как его разгружали — ящики складывали в штабель, штабель удлинялся и рос, а рабочие аэропорта все таскали и таскали грузы с надписью: «Книги», Молодой летчик подмигнул Лене.

— Ваше хозяйство, девушка? Увесисто писали товарищи: тысяча четыреста килограммов книжат. А что — содержание такое же тяжелое, как и вес?

Лене не понравились его остроты.

— Вы, очевидно, признаете лишь шпионскую литературу? О подвигах наших разведчиков здесь ничего нет, так что вам не интересно.

Летчик оказался конфузливым — он покраснел и отошел.

Усольцев для перевозки книг в поселок выделил трактор и сани. Трактор проработал двое суток, пока перетащил весь груз к бараку, где помещалась библиотека. В комнату со стеллажами вместилась лишь четверть ящиков, остальные расставляли в коридорах. Усольцев, осматривая их, улыбался и качал головой.

— До лета не собирались расширять библиотеку, — сказал он Лене. — А теперь выхода нет: придется что-то выкраивать. Вы будете дожидаться Иннокентия Парфеныча или сами заинвентаризируете это богатство?

— Кое-что потихоньку я сама перепишу, — ответила Лена. — Но со всем не управлюсь, пожалуй.

Над первым же распечатанным ящиком она задумалась. Книги были неожиданны. Чударыч, очевидно, раскладывал их в ящики по разделам, чтоб потом не возиться при инвентаризации. В этом первом ящике была собрана философия. Лена доставала старые, пожелтевшие, зачитанные тома со странными названиями «О четверояком корне закона достаточного основания», «Разыскания истины», «Богословско-политический трактат», «Критика чистого разума», «Критика силы суждения», «Мир как воля и представление», «Опыт о человеческом разуме», «Закат Европы» и даже «Трагическая диалектика». Имена авторов были знамениты — Аристотель, Бекон, Декарт, Спиноза, Кант, Шопенгауэр, Гегель, — но произведения невразумительны. Лена убедилась в этом, перелистав несколько книг: любое слово в отдельности было понятно, но они соединялись в таких сочетаниях, что каждое предложение приходилось перечитывать по три раза, чтоб что-то в нем понять, а уж несколько предложений составляли совершенно непостигаемый текст. Только «Метафизические размышления» Декарта заинтересовали ее: пытливый человек, вероятно, юноша, решил докопаться до истины и для этого усомнился во всем, что поддавалось сомнению, особенно же во внушенных ему предвзятых мнениях. И когда он последовательно применил сомнение, оказалось, что нет вокруг него ничего твердого — все заколебалось, зашаталось, стало сползать и обрушиваться. Было забавно читать, как Декарт с усилием продирался потом сквозь развалины и обломки устроенного им обвала мысли. Еще Лене понравились произведения Платона, это были скорее живо написанные пьесы, чем философские работы — их было легко читать. Но в целом книги были неинтересны.