Заложники любви - Эльмира Нетесова

  На следующий день Яшка сам пришел в девичью комнату. С цветами и тортом, с конфетами, он вошел без стука, уверенный, что ему обрадуются все, но тут же услышал недовольное:

   —  Без стука входят приглашенные. А тебя кто здесь ждет? Почему вваливаешься, словно к себе домой? Это неприлично! — услышал недовольный голос Фаины. Другие девчонки зашикали на нее, вступились за Яшку, и Фаина, вскоре собравшись, ушла из комнаты. Яшка долго ждал ее. Девчата ему порядком надоели. И он, не выдержав, спросил, куда могла уйти их соседка и вернется ли в общагу сегодня?

   —  Да кто ее знает? У нее подруги имеются в городе. Может у них заночевать. Такое было. Случалось, по два-три дня не ночевала!

   —  Хахаля имеет? — спросил Яшка вкрадчиво.

   —  Кто ее знает!

   —  С нами она не кентуется. Только соседствует. Мы о ней ничего не знаем.

   —  А к ней приходит кто-нибудь?

  —   Сюда никто не возникал при нас!

  —   Зато вниз, в вестибюль вызывали. Кажется, раза два или три. Она всегда возвращалась зареванная. Спрашивали, кто обидел, она ничего не ответила!

  —   И вообще про себя молчит! Ничего не говорит, видно, есть что скрывать!—добавила ехидная Ирина.

  Яшка просидел допоздна. Ушел от девчат почти в полночь. Фаина так и не пришла.

  Человек вышел на улицу подышать свежим воздухом на ночь, смотрел на редких прохожих, всматривался в лица, но никто из них не сворачивал к общежитию, не обращал внимания на Яшку, и тому стало грустно:

  —   Хоть бы знал ее номер телефона, поговорил бы, услышал голос,— поймал себя на мысли, что часто думает о Фаине. И оборвал себя:

  —   Хватит дуреть! Кто она есть, чтобы всегда помнить ее? — вернулся в свою комнату.

  Ребята уже спали, похрапывали, сопели, и только Яшка не мог уснуть. Перед глазами, как наказание, стояло ее лицо.

  Задремал он уже под утро. Разбудил его громкий смех. Ребята смеялись над ним:

  —   Это ты с чего во сне бредил. И все базарил:

  —   Фаина! Я люблю тебя!

  —   Да уж какой по счету в любви клянешься? А через неделю, слышим, уже другую на уме держишь, новое имя твердишь! Вставай! А то на работу опоздаешь! Про любовь вечером вспомнишь, если силы останутся.

  С Фаиной Яшка встретился после смены на проходной:

   —  Где сегодня ночевала, крошка? — попытался взять под руку. Но та не позволила и на вопрос ответила едко:

  —   А на каком основании спрашиваешь? Ты кто мне: муж, любовник, родственник? Такие вопросы задают только близким людям. Ты на них прав не имеешь.

  —   Фаина! Подожди! Поехали в общагу вместе,— предложил Яшка.

   —  Нам не по пути! — вскочила в маршрутку и вскоре уехала.

  —   Не ускользнешь,— клялся Яшка самому себе. А в выходной спустился в вестибюль и увидел Фаину. Она была не одна. Худощавый мужчина в сером замызганном костюме и куртке, в нечищеных ботинках, взъерошенный и небритый тащил женщину к выходу и бурчал:

   —  Хватит выпендриваться! Поехали домой! Там работы прорва, а ты дуру тут валяешь. Сколько свой норов будешь праздновать? Всех извела и измучила! Поехали, говорю! — дергал за локоть, за плечо, за руки.

   —  Костя! Отстань! Я никуда не поеду!

  —   Хахаля здесь завела?

   —  Нет никого! Но и к тебе не вернусь! Все прошло, слышишь? Нам ничего не вернуть. Мы чужие!

   —  Поехали! Так и быть, распишусь с тобой!

   —  Нет, не надо! Я не хочу. Не дергай, отстань от меня! Слышишь, найди другую дуру! Я навсегда ушла, не приезжай, не хочу тебя видеть. Ты противен! Я не люблю тебя больше. Уходи! — просила человека, но тсуг был настырен:

   —  Мне плевать на твою любовь! Стерпишься, смиришься и снова свыкнешься. Поехали, говорю! Сколько; тебя уламывать? Мамка вконец надорвалась на хозяйстве, а у тебя совести нет совсем. Кончай дурь выставлять! Про какую любовь лопочешь, вспомни, сколько тебе лет, старая мандолина! Уже двадцать восемь! Кому ты нужна? Радуйся, что я за тобой приехал!

   —  Подумаешь, честь оказал! То я лентяйка, неряха, и обжора, теперь требуешь вернуться, потому что мать не справляется! А мне какое дело до вас? Вы мне чужие! Иди отсюда, чеши по ветру кренделем!

   —  Файка, дура! Мать новячую машину нам с тобой купила! «Ауди»! Слышь, она вон у подъезда стоит! Гля, серебристая, как хотела! Давай беги одевайся и покатим!

   —  Никуда я не поеду! Хоть «Мерседес» подгони. Ничего не хочу. Глаза никого не видят. Всю душу вы мне отравили. Уезжай, я не вернусь.

  —   Ты что, стебанулась? Иль в общаге лучше, чем в своем доме? Мало чего в семьях случается, все брешутся меж собой, а потом мирятся. Ты тоже хвост подмяла выше ушей. Мамку как обозвала! Я ж тебя не упрекаю. Давно забыл и простил. Хоть ты меня отделана хуже некуда. Другой бы измордовал так, что с неделю в сарае валялась бы, а я даже по соплям не заехал, стерпел. Кончай выеживаться, поехали! —дернул за руку, Фаина едва удержалась на ногах.

  —   Сказала, что не поеду и все на том! Отстань от меня! Уходи!

  —   Да что я тебя уламываю! А ну, живо в машину! — схватил Фаину за шиворот, толкнул к выходу, та лицом н дверь вписалась, ухватилась за ручку и внезапно услышала:

   —  Послушай, ты, козел! А ну отваливай отсюда, пока на своих копытах держишься! Не то живо рога обломаю и в сраку воткну. Ишь, деловой нашелся, лапы будешь здесь распускать! Тут тебе не деревня! Живо шкуру сниму с падлы,— тряс Костю в руке Яшка. Он оторвал его от пола и поднял высоко. Костя онемел от страха.

  —   Голову сверну пидеру! — сжимал в руке Костю, ют пытался крутить головой, но ворот рубахи врезался в горло и не давал дышать.

  —   Отваливай, козел мокрожопый! Если еще увижу тебя возле Фаины, порву в куски, как бешеного пса! Слышь, свиная грыжа? Пыли в свою деревуху без оглядки! — открыл двери и выбросил гостя из общежития.

  Костя не посмел вернуться, он встал с тротуара. Отряхнулся от снега и вскоре уехал, как ему посоветовал Яшка, без оглядки и промедления. Случившееся человек понял по-своему, что завела Фаина хахаля, из-за него не захотела ехать в деревню, а и сам хахаль руку приложил, выкинул из общаги, опозорил.

  —   Ладно, найду другую бабу! Свет клином не сошелся на Файке. В ней ничего особого нет! Может, лучше сыщу! А эта тварь пусть тусуется со своим козлом. Мамке так и скажу, что ссучилась. Видать, потому смылась, что приключений захотела, жир в жопе завелся, на перемены потянуло. Ну, и хрен с ней. Теперь она никому не сможет женой стать, жить в семье, любому мужику рога наставит. А нужно мне это растить чужих детей? Да гори она синим огнем та Фаина! Я без нее еще лучше заживу...

   Женщина между тем вернулась на этаж, умылась, положила на переносицу мокрый носовой платок, легла на койку, чтоб остановить кровь, хлынувшую из носа. Уж очень разболелась голова.

   Едва прилегла, тут Яшка постучался. И сразу с порога спросил:

   —  Как ты?

   —  Голова болит. А таблеток нету. И аптеки сегодня закрыты, выходной. Надо подруге позвонить, она принесет,— вспомнила Фаина.

   —  Лежи, не вставай, я сейчас достану. Не выходи! — выскочил из комнаты, а вскоре вернулся с целой пригоршней лекарств.

   Напичкав Фаину таблетками, сел рядом на стуле и отвлекал девку разговорами:

   —  Я в своей жизни редко болел. Бывало, так не хотелось идти в школу, не любил вставать рано и додумался прикинуться больным. Набрехал матери, что голова болит и першит в горле, наслушался от домработницы жалоб на болячки. Ну, и сам стал косить под гриппозника. Ох, как я о том пожалел вскоре! Меня тут же облепили горчичниками, всего как есть, до самых пяток! Они меня заживо сварили в крутую! Из ушей, из носа, из задницы пар пошел клубами. Я в туалет хочу встать, меня не пускают, велят лежать и терпеть! А как? У меня глаза на лоб лезут. Но мать с домработницей держат, обе габаритные! Из-под них не выскочишь. Я воплю во весь голос. На мой вой собака, сжалившись, прибежала. Стала с меня домашних стаскивать. А ведь они, помимо горчичников, натянули на меня теплое белье. Я во всем этом взаправду задыхаться стал. Сам в школу запросился. А уж не верят. И лечат со всех сторон. После горчичников меня в горячую ванну посадили. Едва из нее выскочил, всего водкой натерли и велели чай, прямо с ключа пить, да еще с медом и малиновым вареньем. Представляешь, сколько мук вынес! Так я на следующий день в школу убежал, когда мои мучительницы еще спали. В шесть утра объявился. С тех пор никогда своим не признавался, где что болит. Отучили хворать напрочь. Я с детства запомнил, что самое опасное, попадать на лечение в руки женщин из своей семьи. Они любого здорового больным сделают. Уж если начнут таблетками пичкать, то до тех пор, пока они из задницы не посыпятся! — смеялся Яшка.

   —  Я как-то в детстве сосулек нажрался. Все пацаны грызли и мне захотелось. У друзей обошлось, их пронесло, а у меня температура и кашель начался. Ну, мать гут же врача вызвала. А я, прежнее лечение помня, забился под койку, спрятался там и лежу не дыша. Ну, тут врач пришла, меня, понятное дело, позвали. А я притаился, жить охота! Искать стали. Но под койку заглянуть не догадались. Тогда мать, ох и хитрая женщина, позвала собаку и попросила: