Меч и его Король - Татьяна Мудрая

— Бросайте клубки, хоть бы пришлось каждому из нас отрубить себе правую руку! — воскликнул Бран при виде этого.

Но при первых признаках его гнева попрыгали его спутники за борт. Корабль стал в вершке от мелководья, и юноши резво поплыли назад, к семьям, ибо тяга их к оседлой жизни и ее радостям пересилила желание скитаться и далее — без надежды вернуться на землю, откуда все они когда-то вышли.

Бран остался на корабле один, а его нить натянулась так, что грозила порваться; ведь желание странствовать было у него сильнее, чем прочие земные чувства.

Тогда королева намотала нить не на пальцы, а на тонкое своё запястье, потянула вновь — и в единый миг перелетела в объятия Брана.

Тогда корабль, наконец, отделился от побережья и сам собой вырулил в широкий океанский простор…

…Снова безумное чаепитие в компании мессера. На сей раз он принес ларчик с каким-то совершенно особенным напитком, что и на чай-то не вполне похож. Разогнать мою тоску.

— Это не листья, а почти так же засушенные цветы.

— Я уже употреблял, с вашей подачи, ферментированные хризантемы и вяленый гибискус, так что…

— Попробуйте.

Из вежливости он всякий раз, наполнив обе чашечки, немного отливает из моей в особую скляночку и дегустирует. Хотя я давно и думать не думаю, что он способен отравить хотя бы мышонка.

Окунаю губы.

Ароматный, сладкий с легкой горечью, но что-то… что-то совсем простое.

— Кипрей. Цветок руин и пустошей. И дикий лесной мед из борти. Оценили?

— Хм. Снова вы на что-то намекаете? Нет чтобы сказать прямо, четко и откровенно.

— Только на то, что необходимое вам решение скорее всего будет самым вероятным их возможных. И самым примитивным.

— Снова образ вместо неложных речей. Снова изящное иносказание вместо душевной прямоты.

— Я никогда не говорю прямо и четко с владетелями. Это недостойно такого умного человека, как вы. И к тому же я не ваш конфидент, чтобы откровенничать с риском остаться непонятым.

— Допустим, вы уже он, — ответил я чуть резче. — Почти. Ваши действия?

Дарвильи усмехнулся и поставил на место чашечку.

— Тогда так. Некто очень серьёзно не хочет ребенка вашей Фрейи от наследника престола. Того, кто уже рожден, как я слышал. Здоровенький… но девочка, ведь так? И по древнему готийскому закону, также может наследовать отцу. Во Франзонии и Вестфольде девушка держит престол для будущего мужа, а вдова — для малого сына. Однако и Фрейра, и вас этот человек явно не хочет трогать.

Именно еще и поэтому некто хотел бы убрать обеих принцесс из Вертдома, пускай и на тот свет. И весьма раздражен тем, что малютка стала теперь недосягаема, а сам приговор по прежнему хоть и подписан, и скреплен поверх подписи вашей личной печатью, но рядом с ней стоит слово «cunctacio». То есть — «ждать, поелику возможно».

— Если вы полагаете, что я…

— Я не полагаю, что вы, ваше величество, настолько ловки и быстры, чтобы распорядиться этой маленькой жизнью. Но что это смелое деяние сотворило из вас почти такую же лакомую мишень, как из вашей приемной дочери, — это бесспорный факт.

— Назовите, кто эти люди.

— Первый — голова. Мало ума, много претензий. Второй — шея. Управляет головой, но не полностью осознает, какие в ней ныне зарождаются мысли. Есть еще черная кость заговора, но она не стоит августейшего внимания.

— Имена, я сказал.

— Нет. Иначе вы еще менее склонны будете мне довериться. Я же хочу, чтобы вы ко мне прислушались хотя бы отчасти.

— В чём же?

Я резко стукнул пустой чашечкой о столешницу.

— Когда ваш истинный конфидент… когда в Ромалин придут те, кого вы прекрасно знаете, вместе с теми, кто покажется вам смутно знакомым, примите их с нарочитым уважением и почетом. Они предназначены разрубить узлы тем способом, который ничего не нарушит в естественно сложившемся порядке — и в то же время будет совершенно неожидан. Впрочем, я думаю, вы и без меня бы так поступили.

И снова удалился восвояси…

Я кивал ему вдогонку, будто и впрямь соглашаясь.

Вот ещё бы понять, что всё это значит!

И, конечно, снова в моих наглухо закрытых покоях встречает меня мое любимое привидение. Хотя нет: добрый домашний дух. Хельмут как-то оплотнился и вроде даже помолодел: безмятежная райская жизнь сказывается, наверное.

— Привет тебе, потомок.

— И тебе то же самое, дед. С чем пожаловал? Догадаться можно, что понапрасну не потревожишь. Снова с россказнями?

— Снова. Я говорил тебе, как я для гильдии свой шедевр выполнил?

— Дед, это когда же?

— Ну, не я сам.

— Не сподобился.

— А ведь затейливая история, однако. Вообще-то как это делают по обычаю? Дожидаются какого-нибудь простого приговора и ставят тебя, пока еще первого подмастерья, заглавным мейстером. С именем на таких настенных афишках, что лепят на стены рынка и ратуши. Только что двое старых и опытных мейстеров вместе с тобой по ступеням поднимаются и уже служат самому тебе. Не подручными, однако, а более того доглядчиками.

Ну а как решили они меня в дело ввести на первых ролях, так и работа объявилась.

Были в наших краях такие пожилые сеньор и его крепостной. Семейство дворянина давно оскудело, родители померли, младшие братья порассеялись, а еще и черная лихоманка навестила деревню. Теперь-то изобрели, как от нее избавляться, с нашей, кстати, палаческой помощью. Мы ведь не только исцеляли, но и за нечистью всякой смотрели, изучая ее повадки. Вот и предложили гражданам и сервам: черных крыс травить, зараженные дома жечь, а людей переселять на чистый воздух в палатки и каждое утро парить в поставленной тут же бане с едкими травами. Сразу меньше умирать стали, как нас послушались, а не лекарей-кровососов.

Так вот, этот дворянин уже давно отпустил своего вассала на сервьет — иначе оброк. Тот занялся не землей, а торговлей и разбогател, знаешь, вскорости так, что его сюзерен неплохо одной его десятой долей пробавлялся. Или даже меньшей.

— Он что — выкупиться захотел, а дворянин не дал?

— Наоборот. Хозяин его от себя вроде бы даже гнал, а тот — ни в какую. Ваша матушка, дескать, перед смертью с меня клятву взяла, что в беде не покину. И прочие сопли. Смеялись все над этим. Эти двое постепенно даже примелькались: заходят в лавку, хозяин выбирает товар, а слуга кошелем трясет. Или наоборот: серв по деревням собирается в двуколке проехать, непряденый лен скупить или шерсть домашней крутки, а дворянин с пером за ухом и чернильницей на поясе бок о бок с ним на кляче трусит, как заправский секретарь. Чисто неразлучники: у обоих, кстати, семейства так и не завелось, о чем тоже разговоры ходили.