Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

Утром мы вдвоем с Ульфином позавтракали под большим платаном, росшим рядом с таверной. День обещал быть жарким.

Как ни рано мы поднялись, оказалось, что Бельтан с мальчиком нас опередили. Золотых дел мастер уже установил свой прилавок в выгодном месте у колодца, то есть, попросту говоря, он или, вернее, Ниниан расстелил на земле камышовую подстилку, и на ней теперь были разложены разные пестрые побрякушки, соблазнительные для глаз и кошельков простого народа. А драгоценные изделия покоились, надежно упрятанные, в глубине кожаных мешков.

Бельтан был в своей стихии: он болтал без умолку со всяким, кто хоть на минуту останавливался посмотреть на его товары, и каждую пустячную сделку подкреплял подробным рассказом о тонкостях ювелирного искусства. Его слуга, как обычно, молчал, терпеливо укладывая на подстилку вещицы, которые кто-нибудь взял в руки и бросил назад как попало, принимал деньги или обменные товары — съестное, ткань. А в остальное время сидел скрестив ноги и зашивал порванные ремешки своих сандалий, с которыми в дороге хлебнул горя.

— Или, быть может, вот эту, моя госпожа? — любезно беседовал Бельтан с круглощекой хозяюшкой, у которой на руке висела корзинка, полная пирожков. — Это по-нашему называется перегородчатая или византийская эмаль, красивая вещица, не так ли? Искусству перегородчатой эмали я обучался в Византии, но, поверь, красивее и в самой Византии не найдешь. А вот этот узор, но только в золоте, носят первые дамы королевства, я видел своими глазами. А эта? Эта из бронзы, и цена ей по материалу, а так она ничем не хуже, работа такая же, убедись сама… Ты погляди, какие краски. Подыми-ка ее к свету, Ниниан. Видишь, до чего яркие, чистые, а между одним цветом и другим — медные нити, ишь как сияют… Да, это делается с помощью медной нити, тонкой и хрупкой, ее надо сначала выложить по рисунку, а потом наносятся краски, и нить их удерживает на месте, словно бы как загородка. Нет, госпожа, это не драгоценные камни, разве по такой цене они продаются? Это стекляшки, но, ручаюсь, они ярче любых самоцветов. Я и стекло варю сам, дело требует большого умения, вот в этой маленькой «этне», как я называю мою плавильную печурку. Но я вижу, тебе теперь недосуг, моя госпожа, покажи-ка ей быстро ту курочку, Ниниан, или, может быть, тебе больше понравится лошадка?.. Вон та, Ниниан. Ну скажи, госпожа, разве она не красавица? Право, исходи из конца в конец все наши земли, не найдешь нигде подобной работы. И всего-то за одно медное пенни! Да в этой броши меди не меньше, чем в монетке, которую ты мне за нее дашь…

Тут показался Ульфин с мулами в поводу. Мы условились, покуда Бельтан с мальчиком будут торговать, съездить тут поблизости в Виндоланду, с тем чтобы к утру возвратиться обратно. Расплатившись за завтрак, я поднялся и перешел через площадь проститься с Бельтаном.

— Вы уже собрались в дорогу? — проговорил Бельтан, не сводя глаз с женщины, которая рассматривала брошку, — Что ж, доброго пути тебе, мастер Эмрис, и надеюсь завтра вечером свидеться с тобою снова… Нет, нет, госпожа, твои пирожки нам ни к чему, хотя у них и очень соблазнительный вид. Сегодня цена — медное пенни. Ну вот и спасибо. Ты не пожалеешь о нем, моя госпожа. Ниниан, приколи брошь нашей покупательнице… Ну просто как королева, уверяю тебя. Сама королева Игрейна, первая дама на нашей земле, тебе бы позавидовала. Ниниан, — обратился он к своему слуге прежним привычно раздраженным голосом, лишь только женщина с покупкой отошла, — ну что ты стоишь, слюни глотаешь? Бери монетку и ступай купи себе новую обувь. Мы двинемся дальше на север, а ты что же, так и будешь отставать и спотыкаться в этих сандалиях, которые каши просят? Ступай, ступай.

— Нет! — Я и сам не заметил, что произнес это слово вслух, пока они оба не посмотрели на меня с удивлением. И, неизвестно почему, еще добавил: — Пусть мальчик купит себе пирожков,

Бельтан. С сандалиями успеется, а сейчас он голоден, да и солнце сияет.

Золотых дел мастер прищурился против солнечного света, близоруко заглядывая мне в лицо. Но потом, к моему удивлению, все-таки кивнул и ворчливо приказал Ниниану:

— Ну ладно, иди поешь.

Мальчик посмотрел на меня сияющими глазами и со всех ног бросился вдогонку за теткой с пирожками. Я ждал от Бельтана упрека за вмешательство не в свое дело, но он стал приводить в порядок разбросанные по камышовой подстилке товары, а мне только заметил:

— Ты, без сомнения, прав. Мальчишки всегда голодны, а этот — славный паренек и преданный. Он предпочтет, если понадобится, ходить босой, лишь бы только набить брюхо. Нам не часто достаются сладости, а ее пирожки, спору нет, издавали такой запах, просто объедение.

Когда мы ехали на запад вдоль реки, Ульфин с тревогой спросил меня:

— Что с тобой, милорд? У тебя что-нибудь болит?

Я покачал головой, и он больше не произнес ни слова, но, наверно, он видел, что я лгу, я и сам чувствовал, как на летнем ветру холодят мне лицо две струйки слез.

Мой учитель Блэз принял нас в уютном желтокаменном доме с внутренним двориком; у стен его росли яблони, а вокруг новомодных квадратных колонн вились цветущие розы.

Когда-то давным-давно этот дом принадлежал мельнику — рядом текла речка, сбегая по широким каменным ступеням между отвесными стенами берегов, заросшими папоротником и цветами. Ниже по течению, не далее как в сотне шагов, она совсем пропадала из виду под густой завесой деревьев — буков и орешин. А над ними на крутом склоне позади дома, открытый солнечным лучам, лежал обнесенный стеной сад, где старик взращивал свои зеленые сокровища.

Он сразу меня узнал, хотя мы и не виделись много лет. Жил он один, не считая двух садовников да женщины с дочерью, которые смотрели за домом и варили ему пищу. Женщина получила распоряжение приготовить к ночи постели и отправилась на кухню набирать угли в жаровни и бранить дочку. Ульфин пошел задать корм нашим мулам. И мы с Блэзом остались беседовать с глазу на глаз.

Летом на севере долго не темнеет, и потому после ужина мы перешли на террасу над бегущей водой. Камни все еще дышали теплом минувшего дня, вечерний воздух был напоен запахами кипариса и розмарина. В тени под деревьями кое-где белели мраморные статуи. Посвистывал в отдалении дрозд, подголосок умолкнувших соловьев. А рядом со мною почтенный старец (шаgister artium, как он себя теперь именовал) говорил о прошлом на чистейшей, безупречнейшей римской латыни. Весь этот вечер был словно целиком взят из Италии времен моей молодости, когда я, юношей, путешествовал по дальним странам.