Ключ Сары - Татьяна де Росней

Доктор сказала мне, что для принятия решения у меня осталось не так уж много времени. Срок беременности составил уже шесть недель. Если я решусь на аборт, то сделать его необходимо не позднее следующих двух недель. Следует сдать кое-какие анализы, подыскать подходящую клинику. Она предложила, чтобы мы с Бертраном обсудили эту проблему с консультантом по брачно-семейным отношениям. Нам обязательно нужно поговорить об этом, и поговорить открыто.

— Если вы сделаете аборт против своей воли, — предостерегла меня мой доктор, — то никогда не простите его. А если вы его не сделаете, то помните: он признал, что подобная ситуация для него неприемлема. Вам нужно как можно быстрее разобраться в происходящем и решить, что вы намерены делать.

Она была права. Но я не могла заставить себя поспешить с решением. Каждая минута, которую я выгадывала, означала лишние шестьдесят секунд жизни для моего ребенка. Для ребенка, которого я уже любила. Он был едва ли больше горошины, а я уже любила его так же сильно, как и Зою.

Я поехала в гости к Изабелле. Она жила в небольшой, но очень уютной двухэтажной квартире на рю де Тобиак. Я чувствовала, что просто не в состоянии вернуться домой после конторы и ожидать возвращения Бертрана. У меня не хватало духу на это. Я позвонила Эльзе, приходящей няне, и попросила ее подменить меня. Изабелла приготовила для меня crottin de chavignol[48] и на скорую руку соорудила какой-то фруктовый салат. Ее супруга не было, он уехал в командировку по делам.

— Ну, что же, cocotte,[49] — сказала она, усаживаясь напротив и выдыхая дым в противоположную от меня сторону, — попробуй представить себе жизнь без Бертрана. Просто возьми и представь. Развод. Адвокатов. Последствия. Какое впечатление это произведет на Зою? На что станет похожа ваша жизнь? Отдельные квартиры. Раздельное существование. Зоя, уходящая от тебя к нему. Возвращающаяся от него к тебе. Настоящей семьи больше нет. Никаких совместных завтраков, рождественских обедов, отпусков и каникул. Ты готова пойти на это? Ты можешь себе все это представить?

Я молча смотрела на нее. Все это представлялось мне немыслимым. Невозможным. Тем не менее, такое случалось очень часто. Зоя оставалась, наверное, единственным ребенком в своем классе, чьи родители прожили вместе вот уже пятнадцать лет. Я сказала Изабелле, что больше не могу говорить на эту тему. Она угостила меня шоколадным муссом, а потом мы вместе посмотрели на DVD-плейере мюзикл «Девушки из Рошфора». Когда я вернулась домой, Бертран принимал душ, а Зоя уже пребывала в объятиях Морфея. Я тихонько улеглась в постель. Мой супруг после душа отправился в гостиную смотреть телевизор. К тому времени, когда он добрался до кровати, я уже крепко спала.

Сегодня был день посещения Mamé. Впервые я едва не позвонила в дом престарелых, чтобы отменить визит. Я чувствовала себя измученной и опустошенной. Мне хотелось остаться в постели. Но я знала, что она будет меня ждать. Я знала, что она специально наденет свое лучшее платье бледно-лилового цвета, накрасит губы ярко-красной помадой и обязательно воспользуется своими любимыми духами «Шалимар». Я не могла подвести ее. Когда ровно в полдень я появилась в доме престарелых, то на парковочной стоянке обнаружила «мерседес» своего свекра. Его вид сразу же выбил меня из колеи.

Он приехал, потому что хотел видеть меня. Свекор никогда не навещал свою мать в одно время со мной. У каждого из нас был свой график посещений. Лаура и Сесиль приходили по выходным, Колетта — по понедельникам после обеда, Эдуард — по вторникам и пятницам, я с Зоей — по средам, а одна — по четвергам, в полдень. И все мы строго придерживались этого графика.

Ну и, конечно, он сидел в комнате со своей матерью, строгий и подтянутый, выпрямив спину и слушая ее. Она только что покончила с ленчем, который здесь подавали до смешного рано. Внезапно я занервничала, как провинившаяся школьница. Что свекру понадобилось от меня? Неужели он не мог поднять трубку и позвонить, если ему вдруг захотелось поговорить со мной? К чему ждать, пока я приеду сюда?

Постаравшись скрыть под теплой улыбкой свое недовольство и страх, я расцеловала его в обе щеки и присела рядом с Mamé, взяв ее за руку, как делала всегда. Собственно, подсознательно я ожидала, что свекор уйдет, но он остался, весело и с удовольствием, как ни в чем не бывало глядя на нас. Неприятное положение, доложу я вам. У меня было такое чувство, будто он вторгся в мою личную жизнь и что каждое слово, которое я говорю Mamé, оценивается и взвешивается на невидимых весах.

Спустя полчаса он поднялся, взглянув на часы. После чего подарил мне странную улыбку.

— Мне нужно поговорить с вами, Джулия, если не возражаете, — пробормотал он, понизив голос почти до шепота, чтобы не услышала Mamé. Я обратила внимание, что он вдруг занервничал, переступая с ноги на ногу и с нетерпением глядя на меня. Поэтому я поцеловала Mamé на прощание и последовала за свекром к его машине. Он жестом пригласил меня садиться, сам опустился на сиденье рядом со мной, повертел в руках ключи, но включать зажигание не стал. Я молча ждала, нервные движения его пальцев изрядно удивили меня. В салоне машины висело молчание, тяжелое и давящее. Я огляделась по сторонам, окинула взглядом мощеный дворик, сестер милосердия и сиделок, которые вкатывали и выкатывали своих немощных постояльцев на креслах-каталках.

Наконец он заговорил.

— Как поживаете? — поинтересовался он с вымученной улыбкой.

— Нормально, — откликнулась я. — А вы?

— У меня все в порядке. У Колетты тоже.

Снова воцарилось молчание.

— Вчера вечером, когда вас не было, я разговаривал с Зоей, — признался он, избегая смотреть мне в глаза.

Я молча рассматривала его чеканный профиль, римский нос, твердую линию подбородка.

— И что? — устало выговорила я.

— Она сказала мне, что вы занимаетесь расследованием…

Он умолк на полуслове, вертя на пальце брелок с ключами.

— Расследованием этой истории с квартирой, — закончил он и взглянул мне прямо в лицо.

Я кивнула.

— Да, мне удалось установить, кто жил в этой квартире до вас. Зоя наверняка рассказала вам об этом.

Он тяжело вздохнул и замер, опустив голову на грудь, отчего складки у него на шее закрыли воротник рубашки.

— Джулия, я ведь предупреждал вас, помните?

Сердце сильнее забилось у меня в груди, разгоняя кровь по телу.

— Вы просили меня больше не задавать вопросов на эту тему Mamé, — невыразительным голосом сказала я. — И я выполнила вашу просьбу.

— Тогда почему вы продолжаете ворошить прошлое? — спросил он. Лицо его покрылось смертельной бледностью. Он дышал тяжело, с трудом, как будто этот процесс причинял ему физическую боль.

Итак, все встало на свои места. Теперь я знала, для чего ему понадобилось поговорить со мной.

— Я лишь выяснила, кто жил здесь раньше, — с жаром продолжала я, — и больше ничего. Я должна была узнать, кто они такие. Больше мне ничего неизвестно. Я не знаю, какое отношение ваша семья имеет к этому делу…

— Никакого! — выкрикнул он, не дав мне закончить. — Мы не имеем никакого отношения к аресту той семьи.

Я хранила молчание, во все глаза глядя на него. Его буквально трясло, вот только я не могла сказать, отчего — от гнева или от чего-то еще.

— Мы не имеем никакого отношения к аресту той семьи, — снова повторил он, пытаясь взять себя в руки. — Их забрали во время облавы на «Вель д'Ив». Мы не выдавали их полиции, никогда не делали ничего такого, вы это понимаете?

Потрясенная, я не сводила с него глаз.

— Эдуард, я и подумать не могла ни о чем подобном. Никогда!

Отчаянным усилием он попытался успокоиться и несколько раз провел по лбу дрожащей рукой.

— Вы задаете слишком много вопросов, Джулия. И проявляете излишнее любопытство. Позвольте рассказать вам, как все произошло. Послушайте меня. Все дело в этой concierge, мадам Руайер. Она поддерживала приятельские отношения с нашей concierge, еще когда мы жили на рю де Тюренн, неподалеку от рю де Сантонь. Мадам Руайер очень уважала мою мать. Та, в свою очередь, была очень добра с ней. Именно она первой сообщила моим родителям о том, что эта квартира освободилась. Квартплата была вполне приемлемой и невысокой. Эта квартира была больше той, в которой мы жили на рю де Тюренн. Вот так все и было. Так мы и переехали в нее. И это все!

Я молча смотрела на него, а его сотрясала дрожь. Мне еще не доводилось видеть его в таком отчаянии. Он выглядел усталым и разбитым. Я нерешительно коснулась его руки.

— С вами все в порядке, Эдуард? — спросила я. Его дрожь передалась мне. Я даже успела подумать, уж не заболел ли он.

— Да, вполне, — ответил он чужим и хриплым голосом. А я все никак не могла взять в толк, отчего он так разволновался.