Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля - Агнета Плейель

Неистовствовали бури, бушевали ураганы, и трудно было предсказать их направление и последствия. Многие, подобно глухонемому Сульту, исследовали их исходные причины. Но «кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать»[29] – что мне возразить против этой истины? Единственное, что я могу сказать: никому не укрыться от ветра, несущего с собой перемены.

Однако подобно тому, как бриз, морщащий морскую гладь, не колеблет камень, ветры перемен оставляют в разных сердцах неодинаковые разрушения. Все зависит от конкретных обстоятельств.

Прошло почти два года, прежде чем Абель получил очередное письмо от брата. Из послания следовало, что дела Оскара вовсе не так блестящи. Поначалу Абель ничего не заметил. Оскар, по своему обыкновению, шутил, спрашивал, не забросил ли Абель школу и какова она, эта Эстрид. Но между размашистых тесных строчек сквозило что-то еще, что нагнетало беспокойство Абеля от слова к слову, пока наконец, перевернув страницу, он не прочитал главного: Оскар болен.

Его мучили приступы странной лихорадки, каждый раз накатывавшие внезапно. Вероятно, ничего серьезного, писал Оскар, хотя порой ему бывает трудно устоять на ногах. А картина, которую он наблюдает по утрам в зеркале, и вовсе неутешительная: это сам дьявол пялится на него оттуда или смерть, потому что под прозрачной кожей просвечивает череп.

Друзья советуют ему вернуться домой.

Однако Оскару не следует делать это, во всяком случае – сейчас. Для начала он должен позаботиться о небольшом капитале, который наскреб с таким трудом, – например, поместить его в ценные бумаги. Заодно избавиться от пары-тройки парней, которые лебезят перед ним, однако не упустят случая нанести удар исподтишка. Так что кое-кому будет жарко, пообещал Оскар.

Перечитывая эти строки, Абель чувствовал кое-что еще: смертельную усталость, словно Оскар задыхался, убегая от кого-то. Что его так изводит, одиночество? Ведь он намекал – как бы между прочим, но тем не менее, – что скучает по брату. «Иногда мне жаль, что рядом со мной нет тебя», – писал Оскар. Это было нечто новое. Так что же произошло?

И по мере того как Абель снова и снова пробегал глазами листок, недосказанное, скрытое на втором плане, проступало все явственней. Сидя за мольбертом в художественной школе, он уже отчетливо представлял себе лицо брата – красное от лихорадки и с каплями холодного пота на лбу. Оскар пыхтел, как будто за ним кто-то гнался. Неужели и вправду смерть?

Занятия были в самом разгаре, чуть слышно скрипели карандаши, товарищи сосредоточенно работали, а в душе Абеля поднимался необъяснимый ужас, так что скоро стало трудно усидеть на месте. Он заметил в глазах Оскара знакомый огонек, тот самый, что пульсировал там много лет назад, во время одной незабываемой сцены. В памяти всплыло, как глухонемой в рубашке, забрызганной краской, колотил кулаками в стены, будто сошел с ума, как бушевал, извергая леденящие душу звуки, которых сам не мог слышать. Абель вспомнил дикие глаза Анны и их с Оскаром, прижавшихся друг к другу в темном углу под столом. Он думал, что они с братом должны в такой момент поддержать друг друга, но Оскар схватил его за шею и несколько раз ударил лбом об пол, так что выступила кровь. Вероятно, он сам не понимал, что делает. Тогда в глазах брата и заиграли эти огоньки, словно два оскалившихся хищных зверька.

Но Оскар отвел взгляд, и зверьки спрятались. Больше Абель их никогда не видел. И вот сейчас, во втором письме брата из Сурабаи, Абель снова почувствовал их присутствие. Они скалили острые зубки, просовывая злые мордочки между завитками букв, и Абель уже знал, кто улыбался Оскару из зеркала.

Он один видел это.

Анна не замечала зверьков, потому что Оскар все время отводил взгляд в сторону. Он рано повзрослел и отпустил усы, которые приглаживал указательным пальцем. Он ухмылялся, блестя глазами, и слова извергались из него потоком, непослушные, как горные козы.

И еще: Оскар приносил домой деньги, которые Анна прятала в карман юбки. И когда она спрашивала его откуда, Оскар хватал ее за талию и начинал кружить там же, у очага, так что у Анны все плыло перед глазами. А если она проявляла настойчивость, поднимал ее в воздух, так что мать смеялась и визжала.

И при этом ни разу ей не ответил.

А потому, продолжал Оскар в письме, которое на этот раз было не просто приветом, но имело вполне практическую цель, вполне вероятно, что через полгода или позже он прибудет домой на лечение. Но не от лихорадки, в которой никто ничего не понимает, а от другой болезни, которая имеет вполне определенное название – дизентерия. По-видимому, у него особо тяжелый случай тропической дизентерии.

И он хочет, писал далее Оскар, чтобы брат в осторожных выражениях подготовил родителей к тому, что их старший сын не совсем здоров. О лихорадке им знать не обязательно, а вот о дизентерии надо рассказать. И еще Оскар был бы благодарен Абелю, если бы тот расспросил знакомых, есть ли среди стокгольмских докторов более-менее сведущие в тропических болезнях.

С братским приветом, Оскар.

Абель ответил, и в следующие несколько месяцев между братьями завязалась оживленная переписка. Но в этих письмах Оскар был такой, как обычно. Страх выветрился. Он рассказывал обо всем, что приходило в голову в редкие минуты, свободные от конторской работы. И в первую очередь, конечно, о том, что могло быть интересно Абелю.

Оскар описывал, не без тайного умысла, насколько понимал Абель, красоты яванской природы, отмечая, что здесь есть чем поживиться живописцу. О возможностях, которые открываются для европейца в этой стране, об особенностях местного судостроения и мореплавания и о многих удивительных обычаях народов архипелага. Единственное, о чем он больше никогда не упомянул, – это о своей лихорадке.

А Абель, который последний год занимался в декораторском классе, делал большие успехи в живописи. Мастер отметил, что он на редкость талантлив. Абель навещал Эстрид и ее мать, живших на Брюннсгатан, и познакомился с братом Эстрид Иваром, таким же милым и спокойным, как и его сестра. Вскоре они с Иваром подружились, и вопрос об их Эстрид будущем встал особенно остро.

Зимой в их отношениях с Эстрид наступило затишье. «Вероятно, это к лучшему», – думал Абель. Эстрид, похоже, не особенно расстраивала его медлительность. Тем не менее именно теперь, похоже, все прояснилось окончательно. Они принадлежали друг другу. Абель понял, что нужен Эстрид. До сих пор, встретившись с ним взглядом, она краснела, и в глазах у нее появлялся радостный блеск.

Но картины вроде той, что он написал, читая объявление о смерти Сары в мастерской отца, больше не появлялись. Тот пылающий пейзаж Абель выставил на чердак и с тех пор к нему не возвращался. Теперь у него внутри снова завывал ветер и мучил, опустошая душу и раздувая злобу на Анну и Сульта.

Абель хотел писать, но словно выбирал объездной путь, не вполне уверенный в том, стоит ли ему это делать. Разве не потому он медлил, ничего окончательно не решая с Эстрид? Как ему было вырваться на свободу из сетей необходимости, найти ту единственную точку, опершись на которую он смог бы творить, давая выражение всему необъяснимому и темному, что таилось в его душе? Как ему было достичь свободы и примирения с самим собой?

И чем было ему усмирить этот бешеный ветер?

В феврале вернулся Оскар.

Город стоял пустой и серый. На домах и оградах тонким слоем лежал снег, и ветер сдувал его с воем, словно срывал кожу. Гранит и железо испускали холодное серое свечение. Сползая с крыш, льдистая корка закручивалась вокруг краев, оставляя на стеклах и рамах серо-белые пятна и полосы. Несмотря на холод, море еще не сковало льдом, и город лежал, окруженный черной шевелящейся массой.

Оскар прибыл поездом из Амстердама, и все семейство вышло встречать его на вокзале: отец, мать, Абель и даже дедушка. Они пришли слишком рано. Анна стояла в поношенном черном пальто, прижав к груди сложенные в замок руки, слезы на ее ресницах быстро превратились в ледяные жемчужины. Глухонемой вглядывался в даль, опираясь на трость и щурясь от холодного ветра.

Абель поддерживал деда под локоть. Старый капитан страдал подагрой и нетвердо держался на ногах. Не так уж часто выезжал он в город последние несколько лет, но сегодняшний день – особенный. Внук вернулся из краев, которые сам Старина знал вдоль и поперек. Им было о чем поговорить.

По настоятельной просьбе брата, как позже узнал Абель, невеста не явилась. Оскар боялся обнаружить свою болезнь в ее присутствии. Он вышел из дальнего вагона, но так выделялся в толпе, что его сразу заметили. Оскар двигался неуклюже, волоча за собой тяжелую кожаную сумку, и был не по сезону легко одет. Абель тотчас побежал ему навстречу.

Оскар похудел, загорел и постоянно кашлял. Тем не менее, по своему обыкновению, так и сыпал шутками. Когда он обнял Абеля, тот почувствовал чужой, экзотический запах. Оскар схватил Анну и поднял ее в воздух, как бывало раньше, а потом с молчаливой улыбкой остановился напротив Сульта. Отец обнял сына за шею и пристально посмотрел ему в глаза. И Оскар выдержал этот взгляд, все так же улыбаясь.