Хроника трагического перелета - Станислав Токарев

Лейтенант Пиотровский, которому обратный перелет не удался (аппарат упал на песчаный берег), появляется все же на аэродроме — прихрамывает, лицо в пластырях, — но, окруженный репортерами, заявляет о намерении совершить теперь перелет Петербург — Париж.

— Качать его! Вот что значит истинный спортсмен — любитель! Не то что профессионалы, которым лишь бы призы, денежки!

Думаю, средь всего этого пыла, жара и фейерверка холоден оставался лишь Ефимов. И не только потому, что камешки о денежках — в его огород: он за четыре дня заработал больше всех. Он знал цену риска и авантюр. Предчувствовал: добром не кончится.

Двадцать третьего сентября капитан Лев Мациевич предлагает подняться с ним в воздух Петру Аркадьевичу Столыпину. Премьер соглашается не без колебаний, ибо страдает стенокардией. Однако полет проходит успешно. 24 сентября Лев Макарович поднимает в воздух начальника Главного морского штаба вице — адмирала Яковлева. 24–го же он устанавливает рекорд высоты этих соревнований. Затем изъявляет желание его улучшить, каковое приветствуется высшими чинами ведомства. У него устала, болит спина, он отдает механику распоряжение нарастить спинку сиденья.

Когда аппарат был на высоте около 1000 метров, по трибуне пронеся вздох ужаса.

Фигурка пилота отделилась от машины и камнем полетела вниз. Вслед, разломанный на две части, рухнул и аэроплан.

Корпуса корабельных инженеров капитан Лев Мациевич лежал, врывшись в землю, прикрыв рукой лицо. Верно, падая, он еще сохранял сознание. Когда труп подняли, в твердой почве осталась вдавлина, точно повторявшая форму тела.

На трибуне, прижав к себе обмершую семилетнюю дочь, билась в истерике жена 35–летнего офицера, ушедшего первым из наших.

Заупокойный молебен был отслужен в Адмиралтейском соборе св. Спиридония. В церкви присутствовали матросы субмарины «Акула», которой командовал покойный, — низкорослые и кряжистые, как все подводники. Гроб, накрытый Андреевским флагом, вынесли военный министр Сухомлинов, исполняющий должность морского министра адмирал Григорович, генерал от кавалерии Каульбарс, видные думцы А. И. Гучков и Г. Г. фон Лерхе. Погребальная процессия заполнила весь Невский. Прах предан земле в Александро — Невской лавре. В момент ружейного салюта над куполом всплыл и сделал круг дирижабль «Кречет».

Версия. Каким образом, откуда она появилась и проникла не только в историческую литературу, но и в науку, автор может лишь догадываться. О ней как о вполне достоверной сообщил автору маститый военный историк. Затем ее следы обнаружились в воспоминаниях одного писателя, бывшего в детстве очевидцем тех событий. В романе другого, основательно занимавшегося, в частности, изучением жизненного пути такого крупного государственного деятеля, как П. А. Столыпин.

«…В сентябре десятого года проводился первый авиационный российский праздник… Столыпин приехал на смотр. И когда в сопровождении свиты, обходил строй монопланов и бипланов, один из летчиков штабс — капитан (?) Мациевич предложил: «Не согласитесь ли, господин министр, совершить со мной полет?» «С удовольствием», — ответил он и тут же забрался в кабину. Накануне, из доклада директора департамента полиции, он узнал, что именно этот офицер, будучи в Париже, весьма тесно сошелся с революцонерами — эмигрантами и вступил в некую боевую террористическую организацию… Петр Аркадьевич был фаталистом: чему случиться, того не миновать… Ревел мотор, бил в лицо ветер. Они сделали большой круг над полем. Мациевич обернулся с переднего сиденья и закричал: «Не желаете ли продолжить?» Хватит, решил он и отрицательно махнул рукой… А через день прочел донесение: при очередном полете Мациевич упал с большой высоты и разбился насмерть. Случай? Или сообщники офицера исполнили приговор — за то, что их сотоварищ не воспользовался моментом?» (В. Понизовский. «Час опасности»).

В настоящее время взгляд на фигуру и роль Столыпина заметно изменился. Не только в среде историков, но прежде всего — некоторых публицистов. Очевидно, попытка, разрушив крестьянскую общину, дать возможность наиболее трудолюбивой, энергичной части крестьянства превратиться в основательных богатых хуторян (попытка, о которой В. И. Ленин писал: «Аграрное законодательство Столыпина… насквозь проникнуто чистобуржуазным духом. Оно… идет по линии капиталистической эволюции, облегчает, толкает вперед эту эволюцию, ускоряет… распадение общины, создание крестьянской буржуазии. Это законодательство, несомненно, прогрессивно в научно — экономическом смысле») оказалась созвучна некоторым современным идеям по части выведения страны из сельскохозяйственного кризиса. Созвучна идее фермерства.

Не вдаваясь в глубину проблемы (это в мою задачу не входит), замечу все же мимоходом, что П. А. Столыпин развивал концепцию, которую до него не удалось воплотить в жизнь С. Ю. Витте. Премьер — министр и министр внутренних дел был, безусловно, мощной, по — своему идейной личностью, патриотом. Не жаловали его в Царском. «Не ндравится нам евойная рожа» («нам» — это характерно), — сказал Распутин дворцовому коменданту Дедюлину после одного из докладов премьер — министра государю. Распутина премьер однажды выгнал вон, Витте в своих воспоминаниях свидетельствует о том, что незадолго до последнего, рокового покушения Николай II прямо сказал главе своего правительства: «Для вас, Петр Аркадьевич, я готовлю другое назначение» (какое, не уточнил). И в Киеве, в оперном театре, стрелял — то террорист Дмитрий Богров, по совместительству агент охранного отделения (существует мнение, что этот молодой человек был исполнителем воли и некоторых международных сил), не в царя, а в Столыпина.

Сказанное выше не противоречит тому, что было за что его ненавидеть, за что покушаться и революционерам. Все так, однако причем здесь капитан (не штабс — капитан, чин — то пехотный) Мациевич?

Если к какой организации и принадлежал культурнейший моряк (механический факультет Харьковского технологического института, затем, без отрыва от военной службы, Морская академия), то не к антимонархической, а националистической — легальному, к терактам не прибегавшему украинскому обществу «Громада», состоя одним из ее старшин. И на собрании «Громады», посвященном памяти Льва Мациевича, речь произнес другой старшина — известный впоследствии Симон Петлюра. Рассказывал, между прочим, что запорожцы, предки покойного, получили дворянство во дни присоединения Малороссии к Великороссии. Что отец Льва Макаровича служил бухгалтером на сахарном заводе Терещенко (возможно, первые опыты запуска моделей планеров подросток Лев производил вместе с сыном заводчика Федором Терещенко).