Классические психоаналитические труды - Карл Абрахам

Тогда несомненно, что, хотя здравый смысл будет диктовать очевидное направление отказа от любых признаков перфекционизма, односторонняя ситуация анализа предоставляет аналитику при тенденциозном сосредоточении на анализе пациента широкие возможности для уклонения от любых реакций на реальность. Он всегда может утверждать, что если пациент отмечает: «У вас дырка в носке», то действительное наличие дырки не так важно, как тот факт, что у пациента имеется или враждебная, или проективная, или символическая причина привлечь внимание к данному факту. И он может, если пожелает, задать очевидный аналитический вопрос: «Какие мысли вызывает у вас представление о дырке в моем носке?» Если же он придерживается такой политики, то он должен согласиться с последствиями молчаливого подразумевания того, что у него нет недостатков – тогда переносы Супер-Эго пациента никогда не будут разрешены полностью. Лучшей долгосрочной политикой для аналитика является никогда не отрицать справедливость достаточно обоснованной критики и допускать определенную долю возможных белых пятен относительно собственных недостатков. Тем самым у него будет гораздо больше свободы вернуться к анализу проекций своего пациента.

Ранее я утверждал, что в такой проективной работе пациент обнаруживает себя как первый из нравственных реформаторов, и здесь я хочу предположить, что при наличии какой-либо бессознательной необходимости аналитик в своей работе мог применять проекцию в такой же искусной манере и мог рационализировать данную склонность на основании терапевтической необходимости. Я думаю, что мало аналитиков признали бы или имели профессиональное мужество признать сознательное желание «реформировать» своих пациентов, но замаскированные признаки такого желания Супер-Эго, вероятно, могут время от времени получать свое выражение. Они могут, например, реагировать на гомосексуальность или другие перверсии как на любопытные артефакты и ощущать удовлетворение при любых признаках того, что они были изменены или устранены. Часто говорилось, что самым лучшим результатом анализа является уход пациента с облегчением его симптомов, но без ощущения им какой-либо благодарности, которое, возможно, на самом деле имеет тенденцию принизить серьезность своей первоначальной жалобы. Смешно ожидать от аналитика равнодушия по поводу успешных результатов анализа, но, по крайней мере, мы можем обеспечить, чтобы такое удовлетворение не являлось результатом проецированного импульса к самореформированию.

Едва ли надо дополнять, что существуют ловушки и в противоположном направлении. Существует предположение, что объясняющие подбадривания, которые время от времени должны даваться в анализе для преодоления проявлений тревоги, могут быть весьма похожи на утонченный процесс рационализации со стороны аналитика со склонностью искать оправдания своему собственному бессознательному интересу путем постоянного отношения объясняющей терпимости каждый раз, как пациент оказывается в специфическом затруднении. Нет нужды говорить, что любая склонность к чрезмерному или выборочному объяснению должна подвергаться сомнению. Существует, однако, и более коварный способ, которым аналитик может выразить свой бессознательный интерес – а именно: избеганием интерпретаций на рационализируемой или чисто бессознательной основе в случаях, когда показано определенное вмешательство. Наконец, склонность выражать согласие с мнениями и отношениями пациента может скрывать желание моделировать систему Супер-Эго пациента по своему собственному образу. В конце концов, существенное перемоделирование должно осуществляться и осуществляется самим пациентом. Наша задача заключается в облегчении данного процесса путем предоставления необходимых условий безопасности, заинтересованности и терпимости, а также, в конечном счете, в устранении препятствий для такого перемоделирования с помощью аналитических интерпретаций. Очень часто бывает удобно «идти» вместе с пациентом: такая уступка, однако, должна всегда обусловливаться неким «но», рассчитанным так, чтобы направить пациента в сторону его собственных бессознательных реакций.

Механизмы, которых мы коснулись к настоящему моменту, были взяты с разных стадий развития Эго и либидо – список никоим образом не следует считать исчерпывающим, и можно легко допустить, что действие некоторых таких механизмов будет достаточно открытым, чтобы не остаться незамеченным аналитиком или пациентом. У пациентов, в конце концов, следует допустить достаточную психологическую проницательность. Тогда как данный метод подхода к проблеме контрпереноса не может быть избегнут, он может привести к некоторому непониманию. Не преувеличивая результаты тренинговых анализов, можно со всей справедливостью отметить, что сильные реакции не составляют главной трудности. Скачок садистического переживания нетрудно распознать как таковой, тогда как повторение одной фразы типа «Это явно является сопротивлением», или «Вы сопротивляетесь», или даже вопрос в виде допроса «Да?» может скрывать от себя, хотя необязательно от пациента, сдерживаемое садистическое отношение. Сопротивлению, в конце концов, лучше всего противопоставить эффективную интерпретацию. Таким же образом с помощью исследования разных незначительных признаков реакции с нашей собственной стороны мы наилучшим образом можем распознать предварительные признаки позитивного контрпереноса. Легкая склонность соглашаться с приводимыми пациентом объяснениями, давать какие-либо советы, быть удовлетворенным на любой из стадий анализа прежде, чем состоится самая последняя сессия, расценивать превышение обычных временных границ сессии как добродетель – это лишь некоторые из неисчислимого количества намеков на состояние наших собственных реакций. Негативные контрсопротивления, с другой стороны, могут быть чрезвычайно трудны для обнаружения даже многоопытными аналитиками, и они требуют от аналитика самой непрестанной бдительности, чтобы быть выявленными до того, как они предвзято повлияют на ход анализа.

Можно заметить, что пока мало упоминалось то, что можно назвать молчаливым проявлением контпереноса. Столь же справедливым, как когда мы говорим о пациентах, что их самые эффективные сопротивления анализу в целом более молчаливы, чем относительно кричащие умолчания или паузы в ассоциациях, является и то, что трудности аналитика могут быть эффективно скрыты тем фактом, что он является психоаналитиком. Обычным делом представляется то, что самое длительное и упорное из сопротивлений пациентов скрывается за быстрым интеллектуальным принятием психоаналитической теории, и я думаю, есть общее мнение, что по крайней мере некоторые из будущих аналитиков были привлечены к данной науке подобным интеллектуальным убежищем от внутренних трудностей. Теоретическое принятие в подобных случаях будет разрушаться, когда начинается развиваться «невроз переноса» таких кандидатов – в этот период многие кандидаты уходят в состоянии частичной проанализированности (говоря более строго – непроанализированности), чтобы со временем стать в откровенное противостояние анализу или принять более искусную защиту и рядиться в тогу bona fide (добросовестного), «непредвзятого» аналитика. Но не все кандидаты прерывают свой тренинговый анализ. Некоторые скрывают свои сопротивления неврозу переноса, входя в состояние аналитического застоя, которое может быть дольше самых длительных и целенаправленных усилий их тренингового аналитика. В таких случаях сама продолжительность тренингового анализа обеспечивает прикрытие для сопротивления. Но даже при самых лучших обстоятельствах все практикующие аналитики должны беречься от молчаливого контрсопротивления анализу. Аналитические открытия и убеждения – своего рода анклав на территории науки и в разуме человека, который подвергается поползновениям со всех сторон. Из всех атак самые коварные проистекают изнутри психики человека, и единственный способ защитить то, что может быть в принципе ослаблено, – это неизменная позиция личной бдительности, которую мы описали как «аналитический туалет» [26].

Невроз переноса (I)

Вы можете заметить, что наше обсуждение контрсопротивлений и контрперсноса оказалось между рассмотрением сопротивлений вообще и обзором «невроза переноса», а также что описание стадий анализа резко приостановилось d конце начальной фазы. Выбирая данное направление, я находился под влиянием двух соображений. Первое заключалось в том, что подробный разбор контрсопротивлений аналитика – это полезная корректива для любого разбора сопротивлений пациента. Второе соображение, я думаю, послужит в качестве введения к настоящей теме. Можно с уверенностью сказать, что ни на какой другой стадии анализа реакции аналитика или его убежденность в фундаментальных истинах психоанализа не подвергаются более суровому испытанию, чем на той стадии, когда почва конфликта пациента сместилась с внешних ситуаций или внутренней неадаптированности симптоматического характера на саму аналитическую ситуацию. Это настолько верно, что я считаю оправданным начать обсуждение с напоминания, что главная цель контрсопротивления, как и сопротивления, – это избегание любого настоящего понимания эдиповой ситуации. У аналитика в данном отношении действительно имеется одно защитное преимущество: если его чувствительность к эдиповой ситуации все еще в какой-то степени сохраняется, то он может скрывать от себя этот факт высшей рационализацией, что он является профессиональным психоаналитиком, т. е. тем, чья основная деятельность осуществляется в направлении разрешения эдипова конфликта у других. Я специально говорю «в направлении», потому что интеллектуалистический взгляд на анализ и интерпретации может оказаться для аналитика надломленной тростью так же, как и для пациента. Это не просто желание изгнать родителя, которое заставляет пациента пытаться осуществить свой собственный анализ или лелеять, а иногда и приводить в исполнение фантазию о «прохождении анализа»; он к тому же понял интеллектуалистические возможности защиты, которые существуют в аналитической деятельности. Короче, и для аналитика, и для пациента практическая проверка заключается в ликвидации невроза переноса.