Русский вопрос на рубеже веков [сборник] - Александр Солженицын

Нет, у нас в России для русских нет места, нет средств, отказ: наша самодовольная, безответственная Государственная Дума затруднила им и возврат российского гражданства! (В законе о возврате российского гражданства даже и термин русские не упомянут в числе мигрантов.)

Это — и предательство своих и унижение передо всем миром: кто ещё в мире поступает так? Посмотрите, как тревожатся и хлопочут западные страны о двух-трёх своих подданных, застрявших где-либо в опасности. А мы — 25 миллионов отбросили и забыли.

Меру нашего унижения и слабости мы можем ощутить и по непреклонным приговорам, которые нам выносят с Запада. Хельсинкское соглашение, толковавшее (по вынуждению СССР, защитить свои захваты в Европе) о нерушимости государственных границ, западные государственные деятели бездумно и безответственно перенесли на границы внутренние, административные — да с такой неоглядчивой поспешностью, что подожгли в Югославии многолетнюю истребительную войну (где фальшивые границы нагородил Тито), да и в распадающемся СССР — в Сумгаите, в Душанбе, Бишкеке, Оше, Фергане, Мангышлаке, Карабахе, Осетии, Грузии (однако заметим: не в России и не русскими вызваны те резни). А на самом-то деле: не границы должны быть незыблемы, а воля наций, населяющих территории. — Президент Буш мог бестактно вмешаться перед украинским референдумом: выразить сочувствие отделению Украины, при ленинских границах. (Стал бы он что-нибудь этакое высказывать, например, о Северной Ирландии?..) — Американский посол в Киеве Попадюк имел авантаж заявить, что Севастополь есть подлинно украинская территория. По какой исторической эрудиции или на каких юридических основаниях он вынес это своё учёное суждение? — не пояснил. Да и не надо: тотчас же и Госдепартамент подтвердил мнение г-на Попадюка. Это — о Севастополе, которого и сумасбродный Хрущёв не догадался «подарить» Украине, ибо он исключён был из Крыма как город центрального подчинения. (А спрашивается: какое дело Госдепартамента вообще высказываться о Севастополе?)

Несомненна живая заинтересованность многих западных политиков в слабости России и желательном дальнейшем дроблении её (такое настойчивое подталкивание уже который год несёт нашим слушателям американское радио «Свобода»). Но скажу уверенно: эти политики плохо просматривают дальнюю перспективу XXI века. Ещё будут в нём ситуации, когда всей Европе и США ой как понадобится Россия в союзники.

Следствием краха коммунизма в СССР должно было стать, как вгоряче объявлено в те августовские дни, — немедленное установление демократии. Но на 70-летней тоталитарной почве какая демократия может вырасти мгновенно? По окраинным республикам — мы слишком в полноте наблюдаем, что там выросло. А в России? Только в виде язвительной насмешки можно назвать нашу власть с 1991 — демократической, то есть властью народа. Да наша ублюдочная система, когда половина мест в Думе отдана анонимам из «партий», а не полномочным народным представителям, уже тем и отравлена: неизвестно какими финансами содержимые партии определяют всю атмосферу в Думе. (Если верить в парламентарную систему, то несомненно: ото всех избирательных округов выборы должны происходить одномандатные, тогда сочтём их «избранцами народа». Если же не верить в неё — то всё равно, какую декорацию изберут, хоть и — партийную. В 1990 году в «Обустройстве» я предложил совсем иную систему выборов, основанную на русской традиции и обеспеченно демократическую. Добротность её — в прямом личном знании и доверии между смежными звеньями; но она устанавливается терпеливо медленно, у нас же хотели проявить мгновенную зрелость к западному образцу.) Демократии у нас нет уже потому, что не создано живое нескованное местное самоуправление: народ у нас — никак не хозяин своей судьбы, а — игрушка её. На местах — настроение отчаяния: «о нас никто не думает», «мы никому не нужны», — и ведь верно. На народ ложатся всё новые тяготы и тяготы — а коммунистическая номенклатура, ещё с горбачёвской подготовки, извернулась, отлично приспособилась и в «демократы», и не пострадала так, как жизненный фундамент страны. (А «золотые сынки» номенклатуры, комсомольские вожди и выкормыши привилегированных коммунистических институтов, либо прямо пошли в управление страной, либо, по охотке, утекли в Америку, которую их отцы проклинали, даже и стуча ботинком по пюпитру; да и другие подготавливают себе на Западе посадочные площадки.)

Исполнительная и так называемая законодательная власть — полтора года изнурительно, до взаимного бессилия, сражались друг с другом — на позор всей стране. (И тут не упустим отметить парадоксальную ситуацию: Верховный Совет, сторонники тоталитарной власти, по тактическим расчётам изо всех сил вынуждены были отстаивать «принципы демократии»; а «демократы», из таких же тактических соображений, стояли грудью за авторитарность власти. Столь тверды были принципы тех и других.) Обе борющиеся стороны безответственно, наперебой, заигрывали с сепаратизмом автономных республик, толкнули негодующие области и края объявлять и себя республиками, какой оставался им выход? И если бы этот балаган двоевластия не окончился — Россия бы уже распалась на куски. («Федеративным договором» Ленин ещё раз кусает нас из мавзолея. Но Россия никогда не была федерацией и не создавалась так.)

А когда этот кризис разрешился — кровью, избиением посторонних, и опять на позор стране, — демократия потекла не снизу, а сверху, от центрального парламента, и по худшему руслу — через «партийные списки», там партия решит, кто именно будет радетель вашего избирательного округа; и это — при роскошных привилегиях парламентских депутатов и опять-таки нищете страны. Наше закоренелое несчастное русское свойство: снизу мы всё никак не научимся организовываться — а склонны ждать указаний от монарха, или вождя, или духовного или политического авторитета, — а их вот нет как нет, — мелюзговая суетня наверху.

Шалопутные «реформы» Ельцина раскололи население России на сословия преуспевающее и бесправно-нищее (ещё резче, чем «Указ о вольности дворянства» 1762 г.). Самое-то страшное следствие этих безумных «реформ» — даже не экономическое, а психологическое. Беззащитный ужас, потерянность, которые охватили нашу народную массу от гайдаро-чубайских реформ и зримого торжества резвых акул беспроизводственной коммерции (в безумии самодовольства они не стесняются выставлять своё ликование и по телевизору), — можно сравнить только с тем, по Глебу Успенскому, «ударом рубля», которого не выдержал пореформенный мужик — и с тех-то пор поползла Россия в Катастрофу.

Самое отчётливое отображение и оценка этих сокрушительных «реформ» — в нашей демографии. Почти по миллиону в год вымирание — и массовые самоубийства мужчин в расцветном возрасте.

Эти допоследние, сокрушительные удары — ещё жёстче, чем по государству, пришлись по народному сознанию. Они взломали последнюю нравственную опору и последние надежды, что могут существовать какие-то контуры справедливости. Тут — и откровенная наглость новых магнатов-грязнохватов, и развязная распущенность их подручных. И тёмная коррупция непробиваемой новой бюрократии. И декорации показной «демократии», прокупленной новыми денежными мешками, — они ещё опошлили и завершили крушение народного сознания.

А во внешней политике — поражающая находка «встреч без галстуков» (и тамошние обещания? каких примеров ещё искать, если добытый нашими предками, за века, в восьми изнурительных войнах, путь и доступ к Чёрному морю — беловежская корова слизнула языком в одну содружную вечеринку?).

Обновлённый (не новый) государственный аппарат образовался при Горбачёве и Ельцине не методическим, осмысленным составлением, не последовательным наращиванием — но в хаотической захватной суете, из многих осколков коммунистической и комсомольской номенклатур, а также активных проискливых сочувственников. Оттого он — пёстр по составу, не объединён государственным мышлением и не подчиняется согласованно единой воле, по своей вязкости, топкости непробиваем никакою молнией.

Наша история сегодня видится как потерянная — но при верных усилиях нашей воли она, может быть, теперь-то и начнётся — вполне здравая, устремлённая на своё внутреннее здоровье, и в своих границах, без заносов в чужие интересы, как мы навидались в начальном обзоре.

Судьба Российского государства зависит от того, потечёт ли и как — оздоровляющее внутреннее государственное строительство. Горе, если мы всё будем бездумно копировать иноземные образцы, не подгоняемые под наш народный характер. Да можно ли вообще копировать уклад жизни? — он должен органически слиться с традициями страны; вот Япония — не копировала, вошла в мировую цивилизацию, не потеряв своеобразия. Как определял Густав Ле-Бон: национальную душу составляет сочетание традиций, мыслей, чувств и предрассудков; этого всего — не отбросить, и не надо.