Обучение женщиной - Александр Медведев

— Наверное, от матери. — ответил я. — Она просто патологически брезглива, и питает к микробам столь непреодолимое отвращение, что моет руки по пятьдесят раз на дню, так что у нее облезает кожа от постоянного мытья.

— Но ты ведь не боишься микробов?

— Со мной все как раз наоборот, — сказал я. — Я могу спать хоть в ботинках, спокойно сажусь на чистую постель, а к микробам отношусь по принципу «к заразе зараза не липнет». Возможно, это у меня от отца. Он никогда не страдал приверженностью к излишней гигиене, а его брат дядя Федя вообще был искренне убежден в том, что если микробы в организм не попадают, то откуда взяться иммунитету?

— Если бы, не вспоминая историю с Морозулей, кто-нибудь спросил тебя, брезглив ты или нет, что бы ты ответил? — поинтересовалась Лин.

— Я бы сказал, что нет.

— Теперь ты видишь, как сознание фильтрует твою модель мира, выдавая желаемое за действительное. Совершенно неожиданно ты наткнулся на не очень приятную правду о самом себе: ты бросил своего друга из-за неосознаваемых тобою, но исключительно сильных убеждений, совершенно не связанных с его отношением к тебе.

Брезгливость матери не могла не отразиться на тебе, и она передалась тебе в трансформированной форме. Ты видел, сколь нелепо ее чрезмерное пристрастие к гигиене, и отвечал противодействием, подсознательно становясь более неряшливым и небрежным, чем это принято. Уверена, что если бы мать с детства говорила тебе, что после туалета ни в коем случае нельзя вытирать пальцы о стену, ты бы занимался именно этим, утверждая таким образом свою индивидуальность и право на свободное волеизъявление, и тогда твой приятель-хулиган вместо отвращения, вызывал бы у тебя уважение, как собрат по убеждениям.

Но поскольку запрет на вытирание пальцев о стену не входил в действия твоей матери, то в этом смысле ты оказался столь же брезглив, как и она по отношению к микробам.

Мне стало стыдно. Только сейчас я понял, что дружба с Морозулей, несмотря на его многие отнюдь не ангельские черты характера долгое время была важна для меня, и в свете того, что объяснила мне Лин, мое поведение выглядело не очень приятно.

— Тогда я этого не понимал, — сказал я, словно пытаясь оправдаться, хотя было очевидно, что оправдания тут никому не нужны.

— Не стоит сожалеть о прошлом, — мягко сказала кореянка. — Ты ничего не сможешь в нем изменить. Главное — понять и увидеть то, чего ты раньше не замечал, и избавить себя от подобных ошибок в будущем. В человеке важно не то, вытирает он пальцы о стену или нет, а его человеческая сущность. Ты должен быть не обличителем, а воспитателем. Если сущность какого-то человека тебе близка, не стоит разрушать ваши отношения из-за каких-то его привычек, неприятных тебе в силу неведомо как сформированных убеждений. Умея общаться с людьми, можно избавить их от многих дурных стереотипов поведения. Изменить сущность гораздо труднее. Для этого нужно изменить слишком многие кирпичики в модели мира.

— Ты расскажешь мне, как это сделать? — спросил я.

— Расскажу в свое время, — сказала Лин. — А теперь вернемся к травмам, когда-то нанесенным тебе женщинами. — Ты помнишь еще что-нибудь?

— Это трудно забыть, — ответил я. — Это случилось вскоре после исчезновения Тани…

Как я потом узнал, в очередной водоворот событий меня втянул одноклассник Беня. Как-то раз в разговоре с одной своей очень красивой и чересчур самоуверенной знакомой он рассказал обо мне, о моих спортивных успехах, между делом упомянув и о том прискорбном факте, что я в своем столь почтенном возрасте все еще пребываю в девственниках.

Вероника почему-то восприняла это, как вызов, и тут же заключила пари на бутылку коньяка, что за одно свидание сделает из меня мужчину.

Не имея понятия о том, что на меня уже делают ставки, я не почуял подвоха, услышав в трубке незнакомый, но приятный женский голос.

— Это Саша? — поинтересовалась незнакомка. — Вы меня не знаете, но нам необходимо встретиться, и как можно скорее. Речь идет о вашей матери.

— О моей матери? — удивился я. — Может быть, вам лучше поговорить с ней самой?

— Нет, — настаивал голос в трубке. — Никому ничего не говорите. То, что я хочу вам сообщить, я могу сказать только ее сыну.

Удивленный и слегка обеспокоенный, я согласился. Углубившись в хитросплетение узеньких улочек старого города, я отыскал небольшой одноэтажный дом с пристроенной застекленной верандой.

Дверь открыла высокая стройная девушка. Ее сильное крепкое тело выдавало пристрастие к спорту.

— Я Вероника, — сообщила она.

Точно с такой же интонацией она могла бы произнести: «я английская королева».

Во взгляде, брошенном на меня, явственно читался высокомерный вызов, приправленный изрядной долей агрессивного женского кокетства.

Предательство Тани сделало меня малочувствительным к специфическим женским взглядам, и я, особо не напрягаясь, спокойно ждал, пока она в течение нескольких секунд оценивала меня, сопровождая это действо соответствующей мимикой.

— Вы хотели поговорить со мной о маме? — наконец, осведомился я.

— Пройдите в комнату и подождите меня. Я сейчас, — приказала Вероника, и изящно развернувшись на каблуках, исчезла.

Я прошел в комнату и остановился у окна, разглядывая обиталище загадочной незнакомки. Погруженный в размышления том, какое отношение все это имеет к моей матери, я не сразу заметил, как девушка очутилась рядом со мной. Когда я понял, что она собирается сделать, было уже слишком поздно.

Раздетая донага. Вероника набросилась на меня, как негр, вышедший из тюрьмы после восьмилетнего заключения, на уличную проститутку. Совершив прыжок, достойный изголодавшейся рыси, она вцепилась в меня мертвой хваткой, пытаясь добраться губами до моего рта, в то время, как ее руки беспорядочно шарили по телу, забираясь под одежду.

От неожиданности у меня перехватило дыхание. Я так и не успел сообразить, что произошло, отреагировав чисто на инстинктивном уровне, как на неожиданное нападение агрессора. Все произошло так быстро, что я даже не успел понять, ударил я ее или просто оттолкнул, но через мгновение я увидел, как она падает на кровать и остается на ней лежать совершенно неподвижно, голая, с нелепо разбросанными руками и ногами. Вероника была без сознания.

Вряд ли я смогу подобрать слова, чтобы описать охвативший меня ужас. С детства воспитанный в глубоком уважении к женщинам, я даже представить себе не мог, что когда-нибудь окажусь способным поднять руку на одну из них. И все-таки это произошло. Я представил, что сказала бы мама и дирекция школы, увидев меня наедине с обнаженной, находящейся без сознания девицей.

Взвыв от ужаса, я ринулся прочь от этого кошмарного места по самому кратчайшему пути — через окно. Высадив своим телом деревянную раму вместе со стеклами, я, как ковбой, вылетающий из окна салуна, кувыркнулся по земле, и, не чувствуя под собой ног, помчался прочь, не разбирая дороги.

Очнулся я лишь у памятника Ленина. Организм уже не выдерживал темпа бешенного галопа, и я, задыхаясь, перешел на быстрый шаг.

Способность соображать постепенно возвращалась. Переживая вновь роковые события, я уже и сам удивлялся тому, что натворил. Мне вспомнилось соблазнительное тело Вероники, которое по горячке я так и не сумел рассмотреть, и которое теперь стояло у меня перед глазами, как навязчивая картинка из «Плейбоя». Видимо, все дело было в испуге от внезапного нападения, к которому я совершенно не был готов. При мысли об упущенной возможности, я сжал зубы и тихо застонал. Вероника была даже красивее, чем Таня. Не знаю почему, но она хотела меня, а я что натворил!

— Это же надо быть такой дурой — ни с того ни с сего набрасываться на человека! — обиженно подумал я. — Можно ведь было сначала поговорить по-людски, а так — чего добилась? Валяется там на кровати, как куль с мякиной.

Погуляв еще часика полтора, чтобы окончательно успокоиться, я решил забыть все происшедшее, как страшный сон, надеясь что мне больше никогда не доведется увидеть эту чересчур темпераментную амазонку.

К сожалению, я ошибался. Проигранная бутылка коньяка, а, главное, ущемленное самолюбие доселе не знавшей мужского сопротивления девицы требовали быстрого и жестокого отмщения. И оно не замедлило последовать, по воле благосклонной ко мне судьбы превратившись, буквально чудом, в веселый фарс.

В книге «Тайное учение даосских воинов» я уже упоминал о страсти местной молодежи к дракам на танцплощадках. Танцплощадка, которую все, уж не знаю почему, называли «Ямой», находилась в центральном парке, и я в школьные годы частенько бывал на ней, правда не для того, чтобы потанцевать. Я ожидал захватывающего момента очередной драки между вечно враждующими группировками подростков, чтобы по бодрящему крику: «наших бьют» включиться в общее веселье.