Бабушкин внук и его братья - Владислав Крапивин

– Просто дело в том, что он очень добрый человек, – твердо сказал Ивка.

«Он-то – да! Но почему эта доброта вылилась именно на меня? Я-то чем ее заслужил? Чем я хорош? Не герой, не талант, не какая-то там благородная личность… Вот если бы Ивка – это понятно. На него взглянешь – и сразу ясно: вот кто не умеет кривить душой! А я… Ведь мне порой стыдно заглядывать внутрь себя…»

И тем не менее врач Игорь Васильевич так возился со мной да потом еще не взял никакой платы… А отец Арбуза подарил рамку, над которой работал целый месяц.. А сегодня – вот что!..

Конечно, каждый случай по отдельности можно объяснить вполне разумно.

У Игоря Васильевича было хорошее настроение, он пожалел напуганного пацана, дал ему кое-какой урок и, усмехаясь, наградил десяткой (сумма для зубного врача ничтожная).

Гошкин папа слегка размяк после выпивки и, к тому же, был счастлив, что отыскали его бродячего младшего сына…

А Геннадий Маркович, возможно, думает не только об устойчивости в нынешней жизни, а еще и о том, что мы позаботимся об Арунасе.

Это, наверно, так. Но это – не всё…

В голове у меня толкалась колючими углами запутанная геометрия пространств, причин и следствий. Разобраться в ней мне было не под силу. Ее, наверно, легко разгадал бы приятель Демида, ученый Федор Полянцев, но он, говорят, ушел по Дороге. А что могу я? У меня тройка по физике и математике…

Между двумя случаями, как между двумя точками, можно провести линию. Например, между Игорем Васильевичем и Стебельковым-старшим… А сегодня – еще одна точка. Если точек три, через них уже проходит плоскость…

Да, это хорошая плоскость! Площадь Доброты!

Но почему на этой площади оказался именно я? Разве я гожусь для нее? Или кто-то решил показать мне, что кругом – не только Озм?

Мы вернулись домой и все рассказали бабушке. Про мастера и про Арунаса. Мне было почему-то неловко, словно я провинился. И говорил я, кажется, сбивчиво. И когда замолкал, бабушка смотрела на Ивку. Он-то дополнял мой рассказ ясно и просто.

Когда мы кончили, бабушка с минуту протирала очки полою кофты. И, не надев их, сказала:

– Я очень хочу познакомиться с Геннадием Марковичем.

– Да это запросто! – почему-то обрадовался я.

– И кроме того, я хочу увидеть этого мальчика. Арунаса. Чем скорее, тем лучше. Приведите его.

– Ба-а! Завтра приведем! Утром!

Мы заехали за Арунасом, как договорились, в десять. А незадолго до одиннадцати – вместе с ним – опять были дома.

В трамвае Арунас вел себя нормально, а перед бабушкой притих, даже съежился.

Майка его была выстирана и выглажена, штаны заново заштопаны, но все равно пыльные и мятые, и левая штанина съежилась от крупных стежков на колене.

– Бабушка, вот это и есть Арунас, – сообщил я. Тоже с неловкостью.

– Я поняла. Здравствуй, Арунас. – бабушка была спокойна. И деловита. – Ивка и Алик, идите-ка, мои ненаглядные, мыть посуду. Арунас и я побеседуем в моей комнате… – Она уловила опасливый взгляд Арунаса. Объяснила без улыбки: – Ты мне расскажешь о себе. А Ивке и Алику второй раз слушать незачем, пусть похозяйничают на кухне. Идем…

Она взяла Арунаса за плечо, и он послушался.

Грязной посуды после завтрака было немного. Мы вымыли тарелки и кружки, вилки и ложки, вытерли насухо, расставили и разложили. И все прислушивались: не откроется ли бабушкина дверь – знак, что беседа кончилась.

Но беседа не кончалась. Я нервничал: не слишком ли бабушка из Арунаса «вытягивает жилы».

Наконец не выдержал, стукнул в дверь:

– Ба-а! Ну, скоро вы?

Дверь тут же распахнулась.

– Что значит «скоро»? Мы можем и до ночи разговаривать. По-моему, мы, как собеседники, понравились друг другу. Так ведь, Нэлик?

– Ага… – сказал он из-за бабушки. Негромко, но без прежней робости. И вышел к нам. Лицо его было повеселевшее. Ну, не просто повеселевшее, а словно он хорошенько умылся холодной водой и крепко вытерся шероховатым полотенцем и теперь доволен этим, хотя вначале идти к умывальнику не хотел.

Бабушка деловито сообщила:

– Молодые люди, вы поразвлекайтесь дома, а я схожу в магазин. Ненадолго. Без меня – никуда…

– Почему? – набычился я.

– Потому. Не хочется оставлять квартиру без присмотра. Боюсь, что приду, а часов нет. Окажется, что приснилось…

Бабушка хитрила. И ясно было, что ее не переспорить.

Она ушла, а я включил видик и поставил кассету со старым фильмом «Остров сокровищ». Тем самым, где артист Черкасов и песня про сундук мертвеца.

Фильм шел полтора часа. Кончился, а бабушки все не было. Я не стал выключать кассету – после фильма шла запись с мальчишечьим хором, с песней про аистенка.

Ивке, как и мне, песня очень нравилась. А Арунасу… Я не понял. Он сидел с неподвижным лицом, не шевелился, только скреб пальцами заштопанную коленку. Но когда песня кончилась, он сказал шепотом:

– А можно еще раз?

– Конечно, можно!

И мы прослушали песню снова, втроем, теперь уже… как бы это сказать? С полной одинаковостью чувств!

А когда песня кончилась опять, пришла бабушка. Молча поманила Арунаса в свою комнату. Он пошел, оглянувшись на нас. Мы подождали минуту и просочились следом, поскольку прямого запрета не было.

Арунас, ежась и вздыхая, в одних трусиках стоял перед бабушкой. Она прикидывала на него желто-красную клетчатую рубашку. На столе среди растрепанной упаковочной бумаги и шпагатов лежала стопка всякой одежды. Бабушка глянула на нас и небрежно сообщила:

– Я тут кое-что подобрала в «Детском мире» для Арунаса. На первое время…

Арунас смотрел в пол и переступал босыми ногами. Выговорил – и с неловкостью, и с радостью:

– Ничего себе «кое-что». Целый вагон… гуманитарной помощи.

– Ты не прав, – заявила бабушка, прикидывая на Арунаса сперва сизые джинсы, а потом коричневые шортики и футболку шоколадного цвета с мультяшным котом в сапогах на груди. – Совершенно не прав, друг мой. Гуманитарная помощь полностью бескорыстна, а ты… разве ты забыл, что обещал мне?

Ивка и я приоткрыли рты от любопытства. Бабушка значительно сообщила:

– Оказывается, мы оба любим кошек. И Нэлик сказал, что раздобудет для меня симпатичного котенка. Теперь-то уж я могу завести кота без всякой опаски.

Ивка заулыбался, он не понял последних слов. А я хотел возмутиться: «Опять ты про свое!»

Но в этот миг затрезвонил телефон. Звонил Арбуз:

– Алька! В театре Демида пожар!

И мы трое рванули к Демиду.

ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ

Оказывается, театр загорелся перед рассветом. С двух сторон. Это был наглый поджог. Кто-то выбил стекла и бросил в окна склянки с горючкой.

К счастью, синьор Алессандро и Демид ночевали в театре. Они часто оставались там, засидевшись за работой до ночи. Огнетушителем они сразу сбили пламя в зрительном зале, у левого края сцены. Хуже дело обстояло в мастерской, в ней сильно пострадали декорации. Но и там Демид и Алессандро управились до приезда пожарных.

…Мы сидели на обугленных табуретках у закопченного камина и рассуждали: каким гадам это понадобилось?

– Ведь не фирма же здесь, не коммерческий магазин! – с сердитым пыхтением доказывал Арбуз. – Нет же у театра никаких конкурентов!

– Ну, ни капельки не понятно, кому это все могло мешать! – согласилась с ним Настя. – Это, скорее всего, просто бессмысленное хулиганство! Называется «немотивированное», потому что без причины.

Демид послушал наши бестолковые восклицания и возмущения, потом обстоятельно разъяснил, что случайности тут нет никакой.

– Поджечь мог кто угодно. Во-первых, так сказать, по идейным соображениям. Городской союз «Офицерская слава» в своей газете возмущался, что мы в спектакле «Огниво» издеваемся над генералами и «воспитываем в детях негативное отношение к армии…». Несколько всяких «независимых предприятий» по-прежнему разевают рот на наше помещение. А фирма «Восход» очень даже мечтает устроить в нашем доме цех по выпуску моющих средств. А под этим соусом – и самодельного коньяка…

– В милицию заявляли? – хмуро поинтересовался Вячик.

– Заявляли, – покивал Демид. – Там обещали разобраться, как мы выполняем правила пожарной безопасности. «У вас, – говорят, – наверняка произошло самовозгорание, а теперь вы пытаетесь найти виноватых, чтобы оправдаться».

Вячик одними губами сказал нехорошее слово. Настя заметила, глянула. Он покраснел и надулся.

Ивка говорил мало. Арунас вообще молчал. Он сидел рядом со мной на уцелевшей от огня высокой скамейке (сделанной «под старину») и болтал перемазанными сажей ногами. Недавно он активней всех (потому что новичок) работал тут, вытаскивал на двор обгорелые остатки декораций. При этом изрядно пострадали его обновки. Теперь он то вытаскивал из вельветовых шортов мелкие щепки-занозы, то помусоленным пальцем стирал с плетеных сандалеток золу и пыль.