Санкт-Петербург. Автобиография - Марина Федотова

Императрица Екатерина писала о наводнении профессору Ф. Гримму:

Я очень рада, что вчера в полдень возвратилась в город из Царского. Была отличная погода; но я говорила: «Посмотрите, будет гроза», потому что накануне мы, с князем Потемкиным, воображали себе, что берем крепость штурмом. Действительно, в девять часов пополудни поднялся ветер, который начал с того, что порывисто ворвался в окно моей комнаты. Дождик шел небольшой; но, с той минуты, понеслось в воздухе все что угодно: черепицы, железные листы, стекла, вода, град, снег. Я очень крепко спала. Порыв ветра разбудил меня в пять часов. Я позвонила, и мне доложили, что вода у моего крыльца и готова залить его. Я сказала: если так, то отпустить часовых с внутренних дворов; а то, пожалуй, они вздумают бороться с напором воды и погубят себя; сказано – сделано; желая узнать поближе, в чем дело, я пошла в Эрмитаж. Нева представляла зрелище разрушения Иерусалима. По набережной, которая еще не окончена, громоздились трехмачтовые, купеческие корабли. Я сказала: «Боже мой! Биржа переменила место, графу Михаилу придется устроить таможню там, где был эрмитажный театр». Сколько разбитых стекол! Сколько опрокинутых горшков с цветами! И как будто под стать цветочным горшкам, на полу и на диванах лежали фарфоровые горшки с каминов. Нечего сказать, тут-таки похозяйничали! И к чему это? Но об этом нечего и спрашивать. Нынче утром ни к одной даме не придет ее парикмахер, не для кого служить обедню и на куртаге (царском приеме. – Ред.) будет пусто... Обедаю дома, вода сбыла, и, как вам известно, я не потонула. Но еще не многие показываются из своих берлог. Я видела, как один из моих лакеев подъехал в английской коляске; вода была выше задней оси, и лакей, стоявший на запятках, замочил себе ноги. Но довольно о воде, поговорим о вине: погреба мои залиты водою, и Бог весть, что с ними станется. Прощайте; четыре страницы довольно во время наводнения, которое с каждым часом уменьшается.

Известно, что в разгар наводнения Екатерина приказала дворцовому священнику служить молебен, причем сама усердно молилась. Когда вода схлынула, императрица призвала во дворец обер-полицмейстера Н. И. Чичерина. В «Русском архиве» приводятся такие подробности этой аудиенции:

Когда он явился, то императрица дала себе труд встать, поклониться в пояс и изволила сказать:

– Благодарствуй, Николай Иванович! По милости твоей погибло несколько тысяч моих добрых подданных!

Этот неожиданный и иронический выговор от великой государыни до того тронул генерала Чичерина, что с ним тут же во дворце сделался удар. Его чуть живого отвезли домой, и он вскоре умер.

После того как вода схлынула, императрица поручила подготовить «гидрографический план» Санкт-Петербурга «предупреждения ради и наилучшей защиты от наводнений». Кроме того, согласно указу Екатерины, Адмиралтейская коллегия учредила «систему знаков и сигналов» для извещения об уровне воды в реках Петербурга.

Екатерина II, Петр I и «Медный всадник», 1782 год

Этьен Фальконе, «Запись» о дне открытия памятника

В царствование Екатерины уважение к Петру I, его деяниям и его памяти сделалось чем-то наподобие государственного культа. Сама императрица всячески подчеркивала свое преклонение перед Петром, постоянно носила медальон с его изображением и уже в 1763 году высказала пожелание возвести первому российскому императору новый памятник.

При этом при дворе постепенно складывался и культ Екатерины – сначала как наследницы и продолжательницы деяний Петра, а впоследствии – как нового воплощения императора. Французский посол Л.-Ф. де Сегюр писал о Петербурге до Екатерины и после: «До нее Петербург, построенный в пределах стужи и льдов, оставался почти незамеченным и, казалось, находился в Азии. В ее царствование Россия стала державою европейскою. Петербург занял видное место между столицами образованного мира, и царский престол возвысился на чреду престолов самых могущественных и значительных».

В годы правления Екатерины было приобретено первое крупное собрание картин для Эрмитажа, отдано распоряжение оградить Летний сад со стороны Невы решеткой (проект Юрия Фельтена), построили Большой Эрмитаж, здание Академии художеств, Малый Эрмитаж, Большой Каменный театр, Эрмитажный театр, Мраморный дворец и многие другие здания. «Воздвигнутые ею здания, – писал статс-секретарь царицы А. Грибовский, – соделали Петербург наипрекраснейшим городом в свете. В нем собрала она превосходные произведения во всяком роде». А немецкий путешественник Г. фон Реймерс отзывался обЭрмитаже так: «Храм, который Екатерина воздвигла ради общественного отдыха и непринужденных развлечений. Он, возможно, единственный в своем роде среди всех, предназначенных для этой цели. Всякое духовное устремление найдет здесь свой алтарь, на коем возвышенная проповедница сего храма с ее мудрым выбором и чувством меры поддерживает священный огонь, у которого собираются избранные ее доверенного круга. Сокровища искусства и труда их здесь окружают».

Князь И. М. Долгорукий посвятил императрице стихотворение «Судьбе»:

А нынче, посмотри на северну столицу!Царевичи, цари, послы толпой валят;Где знали прежде дебрь, вседневны дива зрят,С тех пор, как я на трон послала к ним Фелицу.

И каждое здание, каждый памятник, связанные с Петром, осмыслялись как памятники самой Екатерине. В 1768 году по проекту Антонио Ринальди началось строительство Исаакиевского собора в честь святого Исаакия Далматского (в день его памяти Петр родился), а А. П. Сумароков сочинил «надпись», в которой Екатерина приравнивалась к «Великому Петру»:

Исакию день к славе учрежден,В день памяти его Великий Петр рожден:Сие брег Невский восклицает:А с стен Петровых громВесь воздух проницает;Премудрость Божеству сооружает дом,И воссияет он подобьем райска крина;Великолепие в честь дню сему,Дает ему,Великая Екатерина.

Заочное состязание с Петром достигло кульминации в 1770 году, когда на Сенатской площади был воздвигнут памятник основателю Российской империи – знаменитый «Медный всадник» (с легкой руки А. С. Пушкина) работы Э. Фальконе. Сам скульптор так описывал собственное видение:

Памятник будет выполнен просто. Не будет ни Варварства, ни Любви народа, ни символа Нации. Эти фигуры, может быть, добавили бы больше поэзии литературному произведению, но в моем деле и в мои пятьдесят лет надо упрощать работу, если хочешь завершить ее. Добавьте к этому, что Петр Великий сам по себе и сюжет, и его символ: надо только это показать. Я стою поэтому за статую героя, которого представляю не великим полководцем и не завоевателем, каковыми, без сомнения, он был. Надо показать человечеству более прекрасное зрелище – фигуру основателя, законодателя, благодетеля своей страны... Мой царь не держит в руках жезла; он простирает свою благодетельную руку над страной, по которой он проносится. Он поднимается на скалу, которая служит ему основанием, – эмблема трудностей, которые он преодолел. Итак, эта отеческая рука, эта скачка по крутой скале – вот сюжет, который Петр Великий мне дает. Природа и сопротивление людей представляли для него наибольшие трудности, сила и упорство его гения преодолели их. Он быстро осуществил то благо, которого не хотели. <...> Эта аллегория (змея под копытами коня. – Ред.), не служа поводом к дурным толкованиям, придает предмету всю свойственную ему силу, которой он не имел прежде. Пренебрежение эмблемою простою, ясною, выразительною, необходимою равнозначительно непониманию своего предмета. Петру Великому перечила зависть, это несомненно, он мужественно поборол ее, это точно несомненно: такова участь всякого великого человека. Если бы я когда-либо делал статую Вашего величества и если бы композиция это позволила, то я бросил бы зависть внизу пьедестала.

В архивах «Конторы строений», руководившей работами по созданию монумента на протяжении шестнадцати лет, сохранились записи о дне открытия памятника.

7-го числа августа был день для открытия назначенный.

Место для присутствия при сем торжестве ее императорским величеством избрано в Сенате с балкона, а для первых двух классов с фамилиями из покоев оного, для прочих же разных чинов зрителей сделаны галереи вкруг площади, выключая стороны от Невы.

Помраченное тучами небо, сильный ветер с беспрестанным дождем, который и до того еще во всю ночь продолжался, не подавали надежды, чтобы в сей день торжество могло с желаемым успехом происходить. Но вскоре после полудни, как будто бы само небо хотело очевидно показать участие, которое оно принимает в празднестве, уготовленном в честь памяти великого человека, солнце открылось и все время была ясная и тихая погода.