Над океаном - Владимир Смирнов

— Эй, штурман! Витек!

Штурман молчит, глядя на планшет.

— Эй, ты живой там? Или помер со страху?

— Планшет поломал, — сипло кашлянув, негромко отвечает штурман. — Жалко...

— Ты когда родился? Когда именины гуляешь? Штурман!

— Я в апреле! — счастливо кричит стрелок.

«Пешка» идет в наборе высоты, стремясь к верхней кромке тумана — спасшего их тумана.

— Врешь, сукин сын, сегодня!

— Се-го-дня! — вопит стрелок.

Штурман, сопя, извлекает порванную карту из-под целлулоида и с трудом, сглатывая слова, сипит:

— Еще домой дойти надо...

— Ты чего, ангину прихватил? — кричит капитан. — Дойдем! Мы теперь куда хошь дойдем! Ну, расчухался, навигатор? А сколько мы там всего... Резвились?

Штурман медленно, не веря себе, шевелит сухими губами:

— Ребята, а ведь... Шесть минут. Всего. Шесть...

— Ну да?! — изумляется капитан. — Я думал, минут пятнадцать.

— А я так думал — поседею! — радостно сообщает стрелок. — Полжизни прожил, ей-ей!

— Ты давай штурвал держи, — оживает штурман. — Разорались...

Он потер лицо, глубоко, прерывисто вздохнул и включил РПК-10[9]; стрелка-лопаточка РПК, крутнувшись в будто тесном ей секторе, легла в правую его половинку; штурман поглядел в карту, покосился на шкалу РПК и негромко приказал:

— Ворочай вправо почти двадцать градусов. Еще... Стоп, хорошо.

Стрелка, следуя движению самолета, послушно передвинулась на отметку «0», показывая направление на родной аэродром.

Штурман включился в связь и тихо, словно боясь еще чего-то, позвал:

— Стрелок, дай мне «Ладогу». Стрелок!

— Момент... — В наушниках щелкнуло. — Есть «Ладога».

— «Ладога», — все так же негромко вызвал штурман, — «Ладога», я «Урал Десятый». Связь?

— «Урал-десять», я «Ладога», слушаю тебя, — отозвался с готовностью чистый женский голос.

— «Ладога», я прошу «Прибой». Дайте мне мой «Прибой». — И штурман потер отчего-то занемевшие щеки перчаткой.

— «Урал-десять», ваш «Прибой» — девяносто шесть, повторяю, девяносто шесть градусов. Как понял?

— Понял, девяносто шесть. Спасибо.

Командир нажал кнопку связи:

— «Ладога», я «Десятый Урал». Спасибо, родная. Выручила.

— Идите, мальчики, идите домой, — слышно дрогнув, сказал тот же голос. И дрогнули руки у командира, штурмана, стрелка. — Возвращайтесь, всегда возвращайтесь...

— Э-э-эк!.. — странно крякнул штурман и сердито сказал: — Командир! Поставь наконец постоянную скорость и смотри за ней — ведь невозможно работать!

Капитан, протянув руку через плечо, не глядя, сунул сидящему справа за его спиной штурману латунную самодельную зажигалку из пулеметного патрона:

— Курни, успокойся, я разрешаю, а то ты нас приведешь... Только пару затяжек!

А туман вроде светлел — они вышли к его верхней кромке...

...— Товарищ генерал!

Он очнулся.

— Кучеров... Пятьдесят третий на связи, товарищ генерал. Приемку топлива закончил. Следует в точку рандеву с караваном.

Он отшвырнул давно погасшую, ставшую волглой сигарету и шагнул в дверь КДП.

— ...на двенадцать тысяч, — быстро говорил Тагиев в микрофон. — Отработаете задачу, но ниже двух тысяч не ходить, повторяю, нижний предел — две тысячи! Сопровождение до точки с координатами... Затем выход на эшелон двенадцать, разворот на курс двадцать семь — и домой. Домой! Как понял?

— Нет! — жестко сказал генерал и подошел к планшету. — Поскольку они там, пройти поисково по... — Он повернулся к планшету, секунду раздумывал и ткнул пальцами, всей сжатой ладонью, в светящуюся сетку: — Здесь, здесь и здесь. Задача ясна?

Тагиев крутнулся с креслом, длинно посмотрел на генерала, перевел взгляд на Царева и ясно, отчетливо возразил:

— Они устали.

И это прозвучало как категорическое «нет».

— Да, — сказал генерал. — Они устали. Но это — две части одной работы.

— Они устали! — упрямо, громче повторил Тагиев.

— Другой экипаж?

Царев молчал. Потом негромко, словно советуя, сказал:

— Тагиев, они уже там. Они и пройдут. Это — смысл.

Тагиев сжал губы, смерил Царева взглядом, развернулся к пульту и пригнул к себе «шею» микрофона:

— Девять пятьдесят третий! Вызывает «Барьер». Связь?

— На связи, — донеслось издалека сквозь треск и посвистывание помех.

— Перенацеливание. Повторяю: перенацеливание. Разворот на двести тридцать четыре. Занять эшелон пять. Пройти поиском квадраты... Выполняйте! Окончание квадратов докладывать немедленно. У меня все.

Он оттолкнул микрофон и, ни на кого не глядя, стал быстро заполнять журнал, время от времени демонстративно шумно прихлебывая давно остывший чай...

...Истекал девятый час полета. Корабль, переваливаясь на разворотах, широким плоским зигзагом поиска шел над ночным океаном, спящим под тяжелым мокрым одеялом тумана, предрассветно сгустившегося над волнами.

«Ну, это, в общем-то, правильно, — думал Кучеров, глядя, как заколдованно-вкрадчиво покачивался перед ним штурвал, сами по себе синхронно двигались педали — машину вел Николай. — Конечно, правильно: не гнать же сюда еще один экипаж, который к тому же и не успеет».

Кучеров посмотрел за борт, но увидел на стекле лишь едва заметное свое отражение, расплывчатое и разноцветное в тусклых отсветах приборов. Даже жутковато: будто твой двойник, уже покойник, повис там, прилипнув тухлым, синим носом к стеклу снаружи, и таращится тебе в глаза кошмарной сине-желтой мордой.

Мрак...

Планета — сонное море, черный необъятный океан — плывет во мраке и тишине. И лишь отдаленным, низким эхом катится басовитое гудение летящего где-то в вышине, во мраке, самолета, и его не видимый и не слышимый никому щупалец-луч радиолокатора гладит, гладит ласково, вкрадчиво и неощутимо воду, скользит бесшумно во мгле, прощупывая холодную пустоту, насыщенную лишь пара́ми воды; датчики газоанализаторов настороженно-хищно «нюхают» ночной воздух — не проходил ли тут кто, не прячется ли во тьме; настороженно шарит повсюду не ведающий усталости мертво-живой инфракрасный глаз ночной оптики.

Гул, низкий и ровный, негромкое, ровное эхо — оно никого не тревожит и не будит, здесь некого тревожить...

Вот из-под прозрачного колпака-обтекателя антенны сорвалась в ночь и даль спрессованная кодом стая цифр и знаков. Корабль летит — тяжело и мощно. На бессонном КДП приняли с поста дальней связи очередную дешифрованную умницами машинами радиограмму, где абракадабра головоломных символов легла успокоительными строчками: все в порядке, полет протекает нормально, продолжаем выполнение...

Машков сосредоточенно — у него сейчас самая работа — колдует с цифрами и картами под счастливыми круглыми глазенками девчушки; Агеев неотрывно следит за неутомимо бегущим по пульсирующему зеленому полю индикатора кругового обзора изумрудным лучиком, искрящимся и таинственно-хитрым, и время от времени монотонно докладывает: