Две жены господина Н. - Елена Ярошенко

Когда Савин рассказал ему о подозрениях против Татаринова и о расследовании, предпринятом партийной комиссией, Манасеенко задал только один вопрос: «Скажи, ты лично убежден, что Николай — провокатор?»

Савин стал говорить, что в этом не остается никаких сомнений, что не только следственная комиссия, но и многие товарищи самостоятельно пришли к выводу, что в партии действует провокатор и этот провокатор скорее всего Татаринов, фактов против Николая много…

Манасеенко перебил его и жестко отрезал: «Значит, его нужно убить!»

— Ну, так какие же у тебя новости? — лениво поинтересовался Азес.

— Татаринова нашли в Варшаве. Ты представляешь, Опанас искал его почти месяц и все безрезультатно. Обшарил Петербург, Киев, а Татаринов преспокойно живет себе в Варшаве, в доме своего отца.

— Остолопы. С Варшавы нужно было начинать! Любите вы идти трудным путем.

— Но никому не могло прийти в голову, что Николай вот так просто поселился у своего папаши. Манасеенко прочесывал те места, где Татаринов мог бы скрываться…

— Ладно, оставь. Нашли — и хорошо. Андрей вернулся в Гельсингфорс, говоришь? Поезжайте-ка с ним обратно в Варшаву и уберите наконец этого слизняка Татаринова. Сколько можно тянуть? Разоблаченный провокатор наслаждается жизнью под крылом папаши и мамаши. Мы бездействуем. Авторитет нашей организации падает…

— Да, все это верно. Но мы решили поставить дело так, чтобы ты не принимал в нем никакого участия. Ты знаешь, Татаринов пытался обвинить в предательстве тебя… Он осмелился утверждать, что провокации — дело твоих рук. Центральный комитет и все члены боевой организации считают это ни на чем не основанной клеветой. И мы решили по возможности избавить тебя от тяжелых забот по убийству оклеветавшего тебя провокатора…

Азес выдержал долгую паузу.

— Борис, ты, кажется, не все правильно понял. Я и не собирался брать на себя подобные заботы. Ты сам знаешь, что это не совсем этично. Все заботы о Татаринове поручаются тебе. И я повторяю: возьми Андрея и, если нужно, еще несколько человек, поезжайте в Варшаву и решите вопрос с Татариновым. Все. Разговор об этом закончен.

В Варшаву Савин решил ехать вместе с Манасеенко и молодой террористкой по кличке Долли, проживавшей в настоящее время по паспорту полтавской мещанки Дарьи Шестаковой. Савин давно знал Долли, он сам когда-то привлек ее к работе в боевой организации.

Долли была потомственной дворянкой из родовитой, но обедневшей семьи, дочерью офицера. У нее не осталось в живых никого из близких родственников, и это было хорошо — она могла смело рисковать собой без оглядки на рыдающих родителей или малолетних детей.

Впрочем, даже одно только присутствие красивой, изящной женщины в месте проведения операции здорово помогало — во-первых, отвлекало внимание посторонних, делало компанию боевиков не такой подозрительной, а во-вторых, просто поднимало всем дух.

У нее была слабость к дорогим тряпкам, шелкам, бархату, модным шляпам, но товарищи по партии легко прощали ей это невинное пристрастие — во всем остальном Долли была совершенно стальной женщиной.

Когда Савин спросил Долли, согласна ли она принять участие в убийстве провокатора, она чуть-чуть повернула к нему свою красиво причесанную головку, — в луче лампы сверкнули бриллианты в сережке, — помолчала, улыбнулась и многозначительно произнесла:

— Я всегда в распоряжении боевой организации.

Но двоих товарищей для выполнения задуманного Савину показалось мало. Он вызвал для участия в операции по ликвидации Татаринова еще трех боевиков из размещенного в Финляндии резерва. Чем больше убийц будет охотиться на Николая, тем больше вероятность успеха и тем меньше доля личной ответственности каждого.

План Савина был простым — в Варшаве Манасеенко и Долли под видом супружеской пары наймут квартиру в каком-нибудь уединенном месте. Савин в качестве старого друга придет в дом Татаринова и пригласит его в эту квартиру. Там будут ждать трое боевиков, вооруженных «браунингами» и финскими ножами.

Долли, по плану Савина, не должна была принимать участия непосредственно в убийстве. Как только все будет готово к встрече Татаринова, Долли и Опанас отправятся на вокзал и первым же поездом покинут Варшаву.

В этом деле их роль была вспомогательной — главная партия отводилась Долли в предстоящем убийстве Дурново. В случае какой-нибудь неудачи в Варшаве полиция могла схватить всех причастных к убийству Татаринова и глупо было бы рисковать всей компанией. Пусть Долли вовремя исчезнет из Варшавы…

В крайности, если за решеткой и окажется кто-нибудь из боевиков резерва, это не так страшно… Савин полагал, что сам-то он в любом случае сумеет как-нибудь вывернуться… А помощь Долли и Манасеенко ему еще пригодится.

Итак, ближе к концу февраля Манасеенко с Долли выехали в Варшаву, чтобы заняться подготовкой убийства Татаринова. Туда же должны были подтянуться и ребята из резерва. Савин договорился с каждым в отдельности о связи, местах встреч, явках и о том, кто куда скроется после убийства, — это тоже нужно было решить заранее, чтобы потом не упустить чего-нибудь в суматохе.

Сам Савин отправился в Москву — может быть, пока в Варшаве все подготовят, он успеет решить вопрос с московским генерал-губернатором. Было бы очень удобно — шлепнуть в Москве Дубасова и сразу же укрыться в Варшаве, где заодно и Татаринова ликвидировать. Слишком уж много дел накопилось, чтобы каждому уделять чрезмерное внимание…

Глава 10

Поздно вечером вернувшись из театра, куда он возил Муру, Дмитрий пил у себя дома чай. Заспанный Василий, втаскивая на стол самовар, позволил себе поворчать на тему, что хорошие господа по ночам спят, а не чаи гоняют. Такие высказывания показались Дмитрию непростительным нахальством, но он был слишком благодушно настроен, чтобы воспитывать слугу. Он просто махнул рукой и с миром отпустил Ваську спать. В конце концов, налить себе стакан чаю Дмитрий способен самостоятельно.

Приятно было пить темную ароматную жидкость и представлять себе, что делает в этот момент Мура, которую он проводил в ее номера.

Может быть, она тоже заказала у коридорного самовар и пьет чай из своей грубой чашки с розовым цветком… А может быть, поленилась возиться с чаем и собирается ложиться спать. Сидит сейчас перед мутным гостиничным зеркалом, расчесывает свои прекрасные волосы и… И думает о Дмитрии, почему бы и нет? Сегодня в театре она была такой красивой, такой восторженной, ее глаза так ярко блестели…

Дмитрий засиделся у стола, хотя стакан с чаем, наполовину недопитый, уже остыл, да и вообще пора было идти спать. Но это так скучно — уснуть, проснуться, увидеть утренний свет за окном и снова окунуться в будничную прозаическую суету. Окружной суд, следственные дела, допросы…

Утром нужно допрашивать прислугу из гостиницы Ечкина, проходящую по делу об убийстве купца Шершнева. Колычев был уверен, что там не обошлось без помощи коридорного, но прислуга наверняка успела сговориться, сейчас начнут крутить и притворяться дурачками, чтобы выгородить своего… Ну зачем приближать такое скучное, неприятное утро? Лучше продлить волшебный вечер, снова и снова воображая себя в театральной ложе и рядом — Муру, с восторгом глядящую на сцену…

Задумавшись, Колычев не сразу услышал, что у входной двери дребезжит колокольчик. Васька с Дусей наверняка видели уже третий сон, их долго не добудишься. Придется идти открывать самому.

На крыльце в тусклом свете газового фонаря стояла заплаканная Мура.

— Прости, Митя. Можно мне войти?

— Да, конечно же! Что случилось?

Но Мура, переступив порог дома, разрыдалась так горько, что просто не в силах была говорить. Колычев отвел ее в комнату, усадил, дал ей платок и стакан воды. И Мура, напившись и вытерев нос, наконец произнесла:

— Митя, меня выгнали из номеров!

— Как это — выгнали? Что ты говоришь?

Мура рассказала, что проживавший в соседнем номере отставной штабс-капитан давно положил на нее глаз и неоднократно позволял себе разные домогательства, а сегодня вечером, когда Мура вернулась из театра, он, вдребезги пьяный, ворвался к ней в комнату и попытался изнасиловать.

Муре пришлось отбиваться, но силы были неравные, и она вынуждена была ударить офицера по голове стеклянным графином, разлетевшимся на штабс-капитанской макушке вдребезги.

— Господи, ты, надеюсь, не убила его?

— Нет, всего лишь оглушила. Но на шум сбежались люди — соседи, прислуга, вызвали управляющего. Мне заявили, что в скандалах и пьяных драках они не нуждаются.

— Но ведь ясно же было, что не ты напала в пьяном виде на штабс-капитана, а он на тебя!