Закат Западного мира. Очерки морфологии мировой истории - Освальд Шпенглер

С. 906 сл. Невозможно не заметить внутренней связи с египетской администрацией Древнего царства и с китайской – наиболее ранней эпохи Чжоу.

1030

С. 507 сл. Clerici в этих счетных палатах являются прообразом современных банковских служащих (англ. clerk).

1031

Натре. Deutsche Kaisergeschichte. S. 246. Великий Гогенштауфен покровительствовал Леонардо Пизано, чья «Liber abaci»{772} (1202) сохраняла свой высокий авторитет в деле купеческого счетоводства еще много лет после Возрождения. Это Пизано помимо арабской цифровой системы ввел еще отрицательные числа для дебета.

1032

С. 580 сл.

1033

Sombart. Der moderne Kapitalismus II. S. 119.

1034

Близкородственным нашей картине сущности электричества является процесс клиринга», при котором положительная или отрицательная денежная позиция нескольких фирм (центров напряжения) выравнивается с помощью чисто мысленного акта и истинное состояние оказывается символически представленным с помощью бухгалтерской записи. Ср. т. 1, гл. 6; см. с. 439.

1035

Т. 1, гл. 1; см. с. 104.

1036

С. 589.

1037

Кредит страны основывается в нашей культуре на ее потенциальной экономической отдаче и политической организации последней, придающей финансовым операциям и записям в бухгалтерских книгах характер действительного «деньготворчества», а не на сложенной где-либо золотой массе. Лишь подражающее античности суеверие возвышает золотой резерв до реального показателя кредита, потому что его величина зависит теперь не от желания, но от умения. Находящиеся же в обращении монеты являются товаром, имеющим свой курс, соотносящийся с кредитом государства: чем хуже кредит, тем выше поднимается золото, вплоть до момента, когда оплатить его невозможно и оно исчезает из обращения, так что теперь его оказывается возможным получить лишь за другие товары. Так что золото, как и всякий товар, измеряется в единицах бухгалтерского учета, а не наоборот, как на то намекает выражение «золотой стандарт», и в случае небольших платежей служит иной раз их средством, как бывают им при случае и почтовые марки. В Египте, денежное мышление которого поразительно напоминает западное, в Новом царстве тоже не было ничего, что бы хоть как-то напоминало монеты. Письменного перевода бывало совершенно достаточно, и с 650 г. до эллинизации, произошедшей в связи с основанием Александрии, попадавшие в страну античные монеты, как правило, разрубались и учитывались как товар, по весу.

1038

Так что для нашего вещного права его вплоть до настоящего времени не существует.

1039

Предположим, рабочие взяли управление заводом в свои руки: от этого не изменится ровным счетом ничего. Одно из двух: они оказываются ни на что не способны, и тогда все погибает; или же они что-то могут – тогда они сами делаются предпринимателями внутренне и помышляют лишь о том, как утвердить свое могущество. Никакая теория не в состоянии отменить этот факт: так уж устроена жизнь.

1040

Лишь начиная с 1770 г. банки как кредитные центры становятся экономической силой, которая на Венском конгрессе впервые начинает вмешиваться в политику. Прежде банкир занимался по преимуществу учетом векселей. У китайских и даже египетских банков иное значение, а античные банки, в том числе и в Риме Цезаря, следовало бы назвать скорее кассами. Они собирали налоговые поступления в наличных деньгах и ссуживали наличные деньги в обмен на компенсацию; так, «банками» становятся храмы с их запасами металлов в виде посвятительных даров. Храм на Делосе столетиями ссуживал под 10 %{773}.

1041

Понятие фирмы сформировалось уже в позднеготическое время как ratio или negotiatio, и оно не может быть передано никаким словом на языках античности. Negotium означало для римлянина конкретный процесс («обделать дело», а не «иметь» его).

1042

Pöhlmann v. Griech. Gesch. S. 216 f.

1043

Gercke A., Norden E. Einl. in die Altertumswiss. III. S. 291.

1044

Kromayr в Hartmann. Röm. Gesch. S. 150.

1045

Римляне были «евреями» той эпохи (с. 765 сл.). Напротив того, евреи были тогда крестьянами, ремесленниками, мелкими производителями (Parván. Die Nationalität der Kaufleute im römischen Kaiserreich, 1909; также Mommsen. Röm. Gesch. V. S. 471), т. е. они обращались к занятиям, сделавшимся в готическую эпоху объектом их торговых операций. В том же положении находится сегодня «Европа» по отношению к русским, чья всецело мистическая внутренняя жизнь воспринимает мышление деньгами как грех (странник у Горького в «На дне» и весь вообще мир идей Толстого – с. 698, 791). Здесь сегодня, как в Сирии во времена Иисуса, простираются один поверх другого два экономических мира (с. 698 слл.): один – верхний, чужой, цивилизованный, проникший с Запада, к которому, как подонки, принадлежит весь западный и нерусский большевизм первых лет после революции; и другой – не ведающий городов, живущий в глубине среди одного лишь «добра», не подсчитывающий, а желающий лишь обмениваться своими непосредственными потребностями. К лозунгам, оказывающимся на поверхности, надо относиться как к голосам, в которых простому русскому, занятому всецело своей душой, слышится воля Божья. Марксизм у русских покоится на ревностном непонимании. Высшую экономическую жизнь петровской Руси здесь только терпели, но не создавали ее и не признавали. Русский не борется с капиталом, нет: он его не постигает. Кто вчитается в Достоевского, предощутит здесь юное человечество, для которого вообще нет еще никаких денег, а лишь блага по отношению к жизни, центр тяжести которой лежит не со стороны экономики. «Ужас прибавочной стоимости», доводивший многих перед войной до самоубийства, представляет собой непонятое литературное обличье того факта, что приобретение денег с помощью денег является для не знающего городов мышления в «добре» кощунством, а если его переосмыслить исходя из становящейся русской религии – грехом. Между тем как города царского режима приходят сегодня в упадок и люди обитают в них словно в деревне, под тонкой коркой мыслящего по-городскому, стремительно исчезающего большевизма происходит и освобождение от экономики. Апокалиптическая ненависть (господствовавшая также в эпоху Иисуса и в простом иудействе по отношению к Риму) направилась против Петербурга не только как города – местопребывания политической власти западного стиля, но и как центра мышления в западных деньгах, отравившего жизнь и направившего ее по ложному пути. Сегодня глубинной Русью создается пока еще не имеющая духовенства, построенная на Евангелии Иоанна третья разновидность христианства, которая бесконечно ближе к магической, чем фаустовская, и потому