Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Между всеми призраками есть нечто общее, и это общее — желание жить. В этом призраки похожи на людей. И может быть даже больше, чем люди — друг на друга.

***

Разрушение уничтожило почти все механизмы. Некоторые из них погибли мгновенно, другие умирали долго и мучительно, словно и в самом деле были живы, и не хотели с этой жизнью расставаться. Таковой была и сущность, возникшая в болотах Тантарона, там, где, казалось бы, ничего появиться не может, а все лишь доживает свой век.

Направляемая желанием быть, она стала идеальным воплощением… Нет, пока ещё не разума, но чистой воли. Именно её и повстречал Мельпомен. То, что случилось дальше — кровь, смерть, распадающееся на фрагменты тело — было лишь закономерным проявлением этой воли.

Мельпомен перестал существовать, как и сам меняющийся фрактал, по воле которого он погиб.

Отныне конструкт больше не был механизмом, а то, что осталось от тела сборщика сока, стало строительным материалом… для чего-то нового. Недаром Мельпомену представлялось, будто он смотрит на содержимое сосуда, которое само стало сосудом.

Изменчивая форма — неопределённость. Движение — сама жизнь.

Ничего из этого не пришло в голову малограмотному обитателю болот. Все, что он знал, это то, как надёжнее ставить ходули, чтобы не погрузиться в трясину и в каком месте резать ствол тростника, чтобы обильнее потёк сок.

Тем временем сущность давно заприметила его. Неизвестно, был ли пойман ею кто-то ещё. Наверняка да, поскольку в здешних болотах хватало рыбы, лягушек и другой мелкой живности. Наверняка непостоянство выбранной формы было вызвано не только бесконечным желанием сущности преображаться и видоизменяться, но неумением определиться.

В природе не бывает так, чтобы что-нибудь исчезло, а на его месте не возникло нечто новое. Даже Мельпомен знал, что если погибнут, к примеру, молохи, которых он ненавидел всем сердцем, то на болотах станет слишком много мелкой живности, питающейся насекомыми. Количество насекомых, напротив, уменьшится, ведь теперь на них будут вести охоту гораздо больше особей, а значит, некому будет опылять растения. Что станет в таком случае с тростником, он не знал, но предполагал разные, в основном не самые оптимистичные варианты. И ещё он считал, что жизнь выбирает самые неожиданные пути.

Например, однажды он вырезал из дерева палку, заточил её и использовал в качестве копья. А некоторое время спустя заметил, что на этой палке, там, где её чаще всего касалась рука, проросла крохотная веточка. Веточку он обломал, зато навсегда заполнил этот случай — главным образом потому, что он хорошо иллюстрировал давнюю мудрость: никогда не знаешь, где подстерегают неожиданности.

Всё изменилось, когда погиб Мельпомен. Его разум и опыт стали частью нового нечто. Даже тело, распавшись на части, словно было сложено из игральных кубиков, и то получило новое рождение, частично влившись в новую структуру. Так, одна из невообразимо ассиметричных фигур, которые ещё недавно демонстрировались самому Мельпомену, получила его правый глаз, несколько пальцев руки и щеголяла балансирующей на тонком жгуте человеческой печенью — тёмной и влажной.

Механическое и одновременно живое. Спустя несколько часов после гибели Мельпомена из воды поднялось нечто бесформенное.

Строгие математические черты, которые наблюдал Мельпомен — наследие механической части, составляли контраст с органикой. У любого, кто был в состоянии взглянуть на это и не сойти с ума, оно вызвало бы мысли о чём-то нелепом и случайном.

Но таких наблюдателей не нашлось. А может, Мельпомен и вовсе был единственным свидетелем рождения чего-то нового? Эта тайна, как и все прочие, погибла вместе с ним.

Некоторое время соседи и родственники разыскивали его на болотах. Иногда даже небольшая фляга сока становилась причиной грабежа. Некоторые сборщики не брезговали и убийствами. Кроме того, случались несчастные случаи, ведь болота коварны и непредсказуемы. Обычно после таких происшествий от несчастного оставалось хоть что-то: торчащие из воды ходули, части одежды, плавающая на поверхности воды фляга… От самого Мельпомена не осталось ничего.

Окончательно убедившись в том, что мужчина погиб, родственники раздали все его немногочисленные вещи. На этом Мельпомен перестал существовать окончательно, разве что в памяти, но и она в скором времени стёрлась. Мельпомен оказался забыт всеми, а в мире не сохранилось ни малейшего следа его прибывания… Разве что в качестве того немногого, ставшего частью нового существа. Его органической частью.

***

Если бы война между Аскерроном и Заворашем имела вкус, то наверняка это был бы кислый привкус болотной воды Тантарона. Земля здесь пахла солью, ветер — ржавчиной. Последняя въелась в окружающее настолько, что всё вокруг стало выглядеть так, словно было измазано засохшей и потемневшей от времени кровью. Даже закат время от времени окрашивался медным, как будто с неба готов был пролиться кровавый дождь. Ржавая вода Тантарона при этом становилась алой словно чистейшее вино. Там, внизу, под слоем ила все ещё лежали старые механизмы и ржавый металл, напоминающие о секретах прошлого больше, чем что-либо другое.

Кислота, соль, ржавчина. Дерево и кость превращались в камень, а соль становилась чем-то вроде паразита, распространяющегося по любой поверхности с небывалой скоростью: и вот уже повсюду виднелись бурые наросты.

Единственное, что не было подвержено в здешних болотах разрушению — это мешкодрева, передвигающиеся по поверхности воды свободно и, кажется, по собственной воле, а не по воле ветра или, скажем, течений. Внутри у каждого такого дерева есть своеобразный мешок, наполненный газом, который и позволяет деревьям держаться на поверхности воды.

Конечно, обитатели Тантарона не были настолько наивными, чтобы полагать, будто мешкодрева и в самом деле разумны, но то, что они были живыми и в какой-то мере превосходили прочие растения, никто не отрицал.

Тем временем новое существо развивалось. Как и мешкодрева, оно занимало промежуточную позицию — только между миром механизмов и живых существ. В то время, когда машины одна за другой погибали, новое существо росло, превращаясь в нечто доселе невиданное, в гибрид механизма и живой плоти. Оно смотрело на мир единственным глазом, некогда принадлежавшими Мельпомену и двигалось, перебирая по влажной болотной земле несколькими его пальцами, растущими из чего-то напоминающего костяные шестеренки. Но это было ещё не всё.

***

Братья так и не поняли, с чем имеют дело. Когда они приблизились к источнику света, казалось, что перед ними всего лишь небольшая сфера, наполненная жидким огнём… и чем-то ещё.

Братьям казалось, что они не видели ничего ярче. Словно крохотное солнце, которое кто-то бросил тонуть в вязкой болотистой почве Тантарона. И оно действительно едва не утонуло. Сфера лежала на клочке суши со всех сторон окружённая болотом.

Конечно, никто из троих не мог бы пройти мимо такого подарка. Перед ними находилось нечто невиданное. Сложно представить, сколько могла стоить подобная вещь. Ведь были те, кто скупал ржавый металл и старые, заржавленные механизмы. А также те, кто интересовался костями необычных форм и размеров. За них платили не так хорошо, но всё же и это было неплохим промыслом. А ещё были те, кто скупал всё подряд, главное, чтобы вещь была необычной. Так часть забытого и потерянного в болотах Тантарона возвращалось в Аскеррон и Завораш.

Конечно, они не могли бросить неожиданную находку просто так, но и забрать с собой опасались — главным образом потому, что покажись они в деревне с сияющим шаром, все мгновенно будут знать: братья отыскали нечто ценное, а подобное было лучше держать в тайне — мало ли найдётся охотников за чужим добром?

В этот момент всем троим пришла одна и та же мысль. На дне лодки отыскали плотную ткань, которая могла бы уберечь кожу от ожогов в случае, если предмет откажется горячим. Кроме того, эта ткань могла помочь скрыть сферу от посторонних глаз.