Прикосновение - Колин Маккалоу

— Пойдем-ка проведаем мою старую кобылку, — предложил Александр, поднимаясь и подавая руку Руби.

Час спустя ошарашенная Руби вернулась к себе, чтобы переодеться в платье, которое приберегала к возвращению Александра — бархатное, оттенка свежего апельсинового джема, элегантное и вполне достойное жены министра. Или владелицы отеля «Кинросс».

Жила. Он сказал, что в его земле есть золотоносная жила.

Отрешенным взглядом Руби окинула свое отражение в зеркале. «Нет, тридцати одного года мне не дашь. Двадцать пять, не больше. Хорошо, что кожа не обожжена солнцем. До чего жаль бедняжек, которые день-деньской мотыжат свои огороды, пока мужья горбатятся на приисках! А все от того, что на считанные гроши, которые зарабатывают какой-нибудь Хэ По или Лин Пу, овощи на рынке не купишь. Да еще мелюзга цепляется за юбки, а в печке подгорает хлеб… Руки загрубелые, хуже, чем у рудокопов. Не знаю, как они все это терпят, я бы ни за что не стала. Наверное, любят мужей. Но если это любовь, значит, я никогда никого не любила — ни Суна, ни Александра. А ведь кое-кто из этих женщин в молодости был красивее меня. Вот именно — был.

Вспомни-ка свои тридцать с лишним лет, Руби!

Я наглядный пример того, что за грехи надо платить. Махни я на себя рукой, опустись, как эти бессловесные рабыни на своих огородах, — и никто из мужчин, которые сейчас помогают мне, на меня бы и не взглянул. Говорят, рождением человека управляет судьба — да, судьба, а еще тысячи нищих женщин, их гораздо больше, чем женщин, которых способны обеспечить мужья. Вот и Александр рассказывает, что девушки в наше время учатся в университетах, но лишь те, кого посылают туда богатые родители, оплачивающие учебу. А меня мать могла послать лишь в одно место — в паб, за кувшином пива. Отца я в глаза не видела, знаю только, что этого мерзавца звали Уильям Генри Морган. Скотокрад, закоренелый преступник и сын арестанта. Он был женат, потому на моей матери не женился, и она вышла за другого уголовника. И умерла от гангрены, по пьяни сломав ногу. Все мои сводные сестры пьют горькую и торгуют собой, сводные братья сидят по тюрьмам или промышляют грабежами и разбоем.

А почему я не такая, как они? Откуда у меня взялись силы, чтобы выкарабкаться, как-то устроить свою жизнь?

Братец Монти изнасиловал меня, когда мне было одиннадцать, — ну, это даже к лучшему. Цветок сорван — беречь нечего. Никаких тебе окровавленных простыней наутро после первой брачной ночи, но и никаких надежд на удачное замужество. Мужчины, которые женятся, хотят быть первыми. И Александр Кинросс такой же, руку даю на отсечение.

Чего я всегда боялась до смерти, так это сифилиса. Всю жизнь он таится где-то совсем рядом, подстерегает меня. Когда Монти взял меня, он был еще здоров, а через год заразился. Но я не стала ждать: как только мой цветок сорвали, сбежала в Сидней и сделалась содержанкой одного богатого старика. Его вечно приходилось ублажать губами, сам он ничего не мог. Радости, конечно, мало, зато и залететь не боишься. А еще он завещал мне пять тысяч — ух и взбесились же его родичи, когда узнали! Объявили, что мне не перепадет ни гроша. Но я прочла им письма моего старичка, заявила, что, если понадобится предъявлю их в суде, и они остыли. Расплатились без звука. Даже работа языком бывает прибыльной.

С деньгами я осела в Хилл-Энде, занялась единственным делом, в котором кое-что смыслила — открыла пивную и бордель, — и влюбилась в Суна. В красавца. Князя. Но по-житейски мудрого, как Александр. А он сделал мне бесценный подарок — Ли. Моего сыночка, мою надежду, мое будущее. Ли никогда не узнает, что по материнской линии происходит от преступников и пропойц. Благодаря Александру Кинроссу Ли избежит позорного клейма.

Знает ли Александр, что я его люблю? Разве поймешь! Может, он даже любит меня. Хорошо еще, что о браке между нами и речи быть не может. Александр хочет, чтобы я принадлежала ему, а я не желаю быть чужой игрушкой. Его будущую жену можно только пожалеть, но я заранее ненавижу ее — за кражу.

Жила. Он клянется и божится, что она где-то здесь, уверяет, что нынешние мои доходы — капля в море по сравнению со сказочным богатством, которое меня ждет. А я? Верю я ему или нет? Да, тысячу раз да! Потому выполню все его условия, построю из настоящего кирпича отель «Кинросс» и буду добропорядочной горожанкой».

Руби встала, взмахнув пышным шлейфом, и сошла вниз, к ужину.

— В Литгоу можно закупить отличный кирпич, — сообщил за ужином Александр, — и перевезти его поближе к Кинроссу на грузовых платформах. К тому времени, как мы достроим отель, в городе наладится водоснабжение — самотеком, от плотины. Будет и канализация. Я как раз нашел местечко для огородов, которые мы будем орошать сточными водами, для его обработки нам вполне хватит китайцев. Это очень выгодный и дешевый способ выращивания овощей — да-да, грядки поливают водой с предварительно очищенными человеческими нечистотами. Мало того, ветер дует от города в сторону этого участка, так что страдать от вони мы не будем.

«Своей нескончаемой болтовней об этом треклятом Кинроссе он кого угодно сведет с ума, — думала Руби. — Его манит не столько золото, сколько возможность им распорядиться».

Материнскую жилу Александр нашел в феврале 1874 года. За три месяца до этого начались проходные работы на расстоянии мили от водопада, причем Александр бдительно следил, чтобы горизонтальная штольня не выходила за границы его участка. В узком тоннеле высотой в человеческий рост он работал сам — взрывал, крепил, рыл, а единственными его помощниками оставались порох, двухфутовые рельсы и одна вагонетка, на которой он вывозил и сбрасывал в отвал за пределами штольни отработанную породу.

Углубившись в основание горы на пятьдесят фунтов, Александр наткнулся на кварцевую жилу в конце тоннеля — там, где очередной взрыв прозвучал глухо и невнятно. Ширина жилы превышала два фута, она уходила вверх влево и вниз вправо. Просеивая обломки породы при тусклом свете керосиновой лампы, Александр нашел крошащиеся в руках комки золота вперемешку со сланцами и кварцем. Эльдорадо! Но откуда он знал, где копать? Быстро и ловко он погрузил простую породу в вагонетку, оставив сбоку место для золотоносной. Зажав в кулаке кусок породы, он нетвердой походкой направился к выходу из штольни, залитому сияющим солнечным светом, и замер как загипнотизированный. Боже мой! Почти половину куска породы составляло золото!

Он перевел взгляд на гору, улыбнулся, пошатываясь на ослабевших ногах. Жила уходит в обе стороны, ее протяженность может быть огромной. И таких жил здесь может найтись десяток — значит, Кинросс поистине золотая гора. Незаконнорожденный сын неизвестного отца станет хозяином этой земли, которую купил; правительство подчинится ему… Улыбка погасла, он заплакал.