Ратибор и сыны Одина - Александр Фомичев

страшные жёлтые глаза, подёрнутые дымчатой пеленой безумия. Зрелище было не для слабонервных! Беззубый рот владелицы тех ужасных очей то заходился диким хохотом, то перетекал в детский плач, тут же сменявшийся чудовищным воем с последующим зловещим молчанием. Какофония адских звуков не один час, как молотом по наковальне, гремела в голове молодого богатыря, в конце концов, укатив гулким эхом куда-то вдаль. С трудом разлепив поутру никак не хотевшие подниматься веки, Ратибор, кряхтя, как бабка дряхлая, сел и грязно выругался:

— Что это было за дерьмо, молот Сварога тебе промеж булок?!. Ведьма, не иначе… Этого только не хватало для полного счастья! Кажись, подружка Мельванеса объявилась… Вовремя, ничего не скажешь, да чтоб она с нужника не слазила до конца жизни…

К горлу славного витязя вдруг начал подкатывать утробными рывками большой тягучий, вонючий ком, и вскоре Ратибора знатно вырвало гнилью да сукровицей. Точь-в-точь такими же, как уже давненько сочились у него из царапин, оставленных тёмным волхвом.

— Вообще прекрасно… — сплёвывая остатки гадости и вытираясь, рыжий воитель побрёл к ручейку. Его знатно пошатывало. — Надо признаться, не чувствовал себя так хренова́тенько, даже когда по бурной молодости осушил в одно рыло бочку медовухи…

Зачерпнув бурдюком водицы из родника, Ратибор пополоскал рот, а после жадно пил до тех пор, пока полностью не осушил походный мех. Стало чуть легче. Кое-как вскарабкавшись на отдохнувшего Балагура, могучий гигант с первыми лучами солнца двинулся в путь, на пятый день своего путешествия въехав-таки с весело заголосившими деревенскими петухами в Зябкино. Неказистая избушка Благаны располагалась на самом краю селения, у кромки леса. Старая знахарка уже давно стояла у крыльца, нетерпеливо поджидая рыжеволосого странника. Одета она была в простой серый, длинный сарафанчик, исписанный древними рунами, да лёгкие сандалии на босу ногу. При виде подъезжающего витязя целительница аж руками нервно всплеснула да шустро попелёхала в его сторону, вместо приветствия зло выпалив:

— Ну ты и баран!.. Как тебя ещё назвать, а⁈

— Можно козлом и ослом, мне в последнее время не привыкать… — Ратибор, прищурившись, сверху рассматривал потешно мельтешащую внизу старушку. Выглядела она точь-в-точь как при их последнем расставании: лет на семьдесят-восемьдесят, не меньше. Правда, двигалась поживее да побойчее и глаза вновь горели знакомым зелёным пламенем; ведунья явно отлично себя чувствовала. Если, конечно, так можно сказать о даме, которая, по всей видимости, разменяла уж не одну сотню лет.

— Слазь давай, еле в седле уже держишься! — нетерпеливо прошамкала седая ворожея. — Или ты верхом на коне собрался ко мне в избушку заехать?

— А можно? — вяло поинтересовался Ратибор.

— Конечно, само собой!.. Иголку аршинную в рыжий зад словить можно, коли не заткнёшься да не спрыгнешь, наконец, с бедной животинки, остолоп упрямый! Скакуна своего пожалей! Такую тушу медвежью на хребте таскает, как не крякнул ещё!..

— Смотрю, молодость восстановить не удалось? — дюжий воин решил не препираться с вредной колдуньей и не без труда спешился. При этом его знатно болтануло. Невероятная слабость свинцовым грузом разлилась по всему телу, а в голове вовсю клубился туман тягучий, мешая ясно мыслить. Ратибор вдруг с неприятным удивлением осознал, что ещё день-два, и с рысака уже мог бы просто-напросто грохнуться наземь, аки куль с навозом.

— И не пыталась, косолапый! — после того, как рыжеволосый витязь привязал Балагура к одному из брёвнышек, подпиравших крылечко, врачевательница мигом сграбастала его за руку и нетерпеливо потащила в свой дом. — Природу ведь не обманешь! Зато сил каждодневно знаешь, сколько расходуется на поддержание этой самой молодости⁈ Ух, тебе и не снилось! А ведь куда с большей пользой её можно растратить, силушку-то магическую… Недавно к этому пришла, обмозговывая своё противостояние с Мельванесом… Э-эх, все мы крепки задним умом… Мне, кстати, пересмешник на ушко начирикал, что ты навсегда зажмурил-таки коршуна чёрнокрылого? — довольно проворчала ворожея, втаскивая за собой в хату совсем расклеившегося ратника. — Башку пригни свою огненную, а то избушку жалко; может не выдержать твоего гранитного лобешника да развалиться на дровишки…

— Угу, завалил поганца… Не без помощи со стороны, как я кумекаю… — рыжебородый исполин покосился на Благану, лишь едва улыбнувшуюся уголками губ в ответ. — Похоже, кто-то ему как минимум пару раз ох как вовремя невидимый гвоздик в стопе туды-сюды потеребонькал…

— Поди, просто пятку свело тёмному дуралею от натуги! — еле слышно проворчала Благана, чуть при этом зардевшись. Видно, заслуженную похвалу она не умела принимать, точно так же, как и молодой богатырь.

— Угу, я так и понял… Благодарю, уважаемая! Ты уж прости, что без букета лютиков к тебе да пряников с вареньем пожаловал…

— Заткнись, медвежонок, не зли меня!

— Как скажешь, почтенная. Как скажешь… — мало кому Ратибор позволял так с собой разговаривать, но на пожилую ворожею, как отметил про себя, не серчал вовсе. Даже в мыслях.

Проследовав за ворчливой ведуньей в её обветшалую лачугу, Ратибор огляделся. В нос ударил резкий, терпкий, пряный запах, как будто луговыми цветами аль лесом лиственным повеяло с порога. К нему примешивался откровенный смрад, тянувшийся откуда-то справа. Обстановка в избушке была очень скромная; в лёгком полумраке, царящем в доме, кроме оберегов да славянских рун, начертанных углём на полу и стенах, никаких других амулетов, а уж тем более украшений разглядеть дюжему ратнику не удалось. Зато тут и там всё мало-мальски свободное пространство двухкомнатной небольшой халупы с кухней да парой подсобных помещений вроде чулана и погребка заполнили собой шкафы разного размера, забитые под завязку всевозможными высушенными травами да банками с мазями непонятного происхождения. Несколько полок было заставлено толстенными, потрёпанными древними фолиантами явно магического толка.

— Сюда плюхайся! — кивнула Благана на единственную кровать в комнате чуть поменьше, служившей, по всей видимости, опочивальней своей хозяйке. Старая койка тоскливо заскрипела под весом могучего гиганта, не без труда, но выдержав опустившуюся на неё увесистую тушку здоровенного детины. В помещении оказалось очень жарко; несмотря на то, что на дворе стояло лето, расположившийся у противоположной стены комнатушки камин вовсю пыхтел, аки самовар. Над задорным, весело пляшущим огоньком был подвешен на пару железных штырей металлический чан средних размеров; в нём булькало некое странное варево неопределённого цвета, источавшее такой «бесподобный» аромат, что у Ратибора аж глаза слезиться начали да в носу защипало. Теперь стало ясно, откуда исходило почуянное ещё на входе зловоние.

— Что тут у тебя? Подорожник?.. — не дожидаясь ответа, ворожея