Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Кушнир Александр Исаакович

В качестве постскриптума можно вспомнить, что в том же 1988 году Эвенсон выпустил еще одну пластинку с участием Курёхина — Music Makes the Snow Melt Down, которую компания Soundings of the Planet сейчас даже не указывает в каталогах.

Мои попытки связаться с Дином Эвенсоном и представителями Soundings of the Planet успеха, к сожалению, не имели. И только глава Solyd Records Андрей Гаврилов все-таки добрался до этого загадочного лейбла, на котором, как оказалось, было выпущено еще несколько сборников с участием Капитана. После нескольких лет переписки настойчивый Гаврилов всё-таки получил разрешение выпустить Morning Exercises в России. Также им был найден малоизвестный концерт Курёхина с Эвенсоном в Тусоне, переиздание которого было осуществлено летом 2012 года.

Твист в Америке (часть II)

Лучше бы ее совсем не открывали, эту Америку. Оскар Уайльд

К ноябрю 1988 года, сыграв серию концертов в Филадельфии, Чикаго и Оберлинском колледже, Капитан наконец добрался до Нью-Йорка. Он остановился у журналистки Марины Алби, которая продюсировала всевозможные проекты между Америкой и Советским Союзом и, в частности, альбом Гребенщикова Radio Silence. Познакомившись в Питере с Курёхиным и его другом Африкой, Марина всячески помогала им в Нью-Йорке, будучи радушной хозяйкой и верным другом.

«Курёхин позвонил мне из аэропорта, — вспоминает Марина. — Спросил, можно ли доехать ко мне на такси, мол, после Калифорнии у него закончились деньги. Он приехал и стал жить у меня на диване».

Действительно, в Нью-Йорке Капитан кочевал «из дома в дом, по квартирам чужих друзей». За несколько недель привык к мегаполису, его сумасшедшему темпу и извечному фоновому шуму. «Я влюблен в этот город, я не могу без него жить, — признавался Сергей друзьям. — Не то, чтобы хочу эмигрировать, просто чувствую, что это единственное место, где я могу сейчас жить и работать».

Сергею нравилось разгуливать по Нью-Йорку и заходить в клубы типа CBGB или Village Vanguard. По утрам Капитан пропадал в магазине Tower Records, дефилируя по его этажам в поисках новой музыки. Казалось, в эти минуты Курёхин нашел свой рай и был готов в нем раствориться.

В столице мира Капитана радовало буквально всё: и мощный информационный поток, и огромное количество знакомств, концертов и фестивалей. Четкого жизненного графика у Курёхина не было, поэтому он помногу общался с промоутерами и музыкантами, мечтая об интернациональных музыкальных проектах.

«Сергей был очень активным человеком, но при этом очень ранимым, — вспоминает Марина Алби. — По его лицу всегда можно было узнать, что у него происходит на душе. Его музыка была некоммерческой, и я не думаю, что он планировал стать звездой на Западе. Потому что нет таких звезд, такая музыка предназначена исключительно для интеллигенции. И, думаю, он очень обрадовался, когда у него появилась возможность поиграть с западными музыкантами. Но Курёхин был очень скромным и стеснительным человеком. И для него было сложновато общаться с иностранцами, Сергей стеснялся своего английского, хотя на бытовом уровне говорил неплохо. Мне кажется, он нуждался в какой-то защите, в каком-то менеджере, которого у него, по-моему, никогда не было».

Периодически Курёхин встречался с соотечественниками, находящимися проездом в Нью-Йорке: Гаккелем, Африкой, Драгомощенко и Толей Белкиным, который познакомил Капитана с писателем Василием Аксеновым — накануне их визита на радиостанцию «Голос Америки». Там планировали сделать цикл передач о «Поп-механике», так что самое время вернуться к теме «Курёхин и пресса».

Не успел Капитан оказаться в Америке, как на него набросилась толпа журналистов. И тут Сергей проявил себя с полным интеллектуальным блеском. Он легко менял манеру общения, непринужденно перескакивая с телег на философские рассуждения. В своих монологах Курёхин крайне редко раскрывался до конца, четко выдерживая концепцию человека-сюрприза. Невозможно было спрогнозировать, как он ответит на следующий вопрос корреспондента. К примеру, журналу Interview Капитан порекомендовал «слушать два последних альбома одновременно и на максимально возможной громкости».

«Я самый серьезный артист в советской культуре, — давясь от хохота, заявил он в эфире радиостанции WKCR. — Возможно, я самый серьезный человек в мире после Ленина. Я нашел себе место в советской культуре. Оно в пятнадцати метрах левее Кремля и немного выше».

Быть откровенным Сергей смог, похоже, лишь однажды, общаясь с редактором Coda Magazine Уильямом Майкором. Посетив несколько концертов, этот критик-интеллектуал пришел к следующему выводу: «Музыка Курёхина воскрешает многие постреволюционные художественные течения: театр Сергея Радлова, театральные симбиозы Мейерхольда с участием атлетов и акробатов, цирка и эффектов мюзик-холла, монументальность Татлина, иконоборчество Малевича и одержимость конструктивистов... Нужно также упомянуть участников классического авангарда, которые появились в 1960-е, — Эдисона Денисова, Альфреда Шнитке и Софию Губайдулину».

Понимая, что в лице журналиста из Coda Magazine он нашел достойного собеседника, Капитан выдавил из себя несколько признаний.

«Мы могли бы говорить о возрождении русской духовной традиции, — откровенничал он с Майкором. — Механизм влияния традиции спрятан где-то в подсознательном. Вы же знаете, я националист-шовинист, и в первую очередь мне важно быть интересным для самого себя».

Помимо журналистов Сергей перезнакомился в Нью-Йорке с кучей авангардистов. Особый интерес у идеологов местной импровизированной сцены вызвал тандем Курёхина с культовым композитором-экспериментатором Джоном Зорном. Их совместные выступления в Knitting Factory привлекли внимание критиков из The New York Times, которые не могли не заметить «взрывоопасную скорость» пианиста из СССР.

«Курёхин, как правило, использовал темы из Шопена и Листа, а потом разрушал их синкопированными пассажами в кулачной манере Джерри Ли Льюиса, — восторженно писал журнал DownBeat. — Сергей подпевал фальцетом без слов или имитировал европейскую оперу. Обладая всеми данными, чтобы шокировать обычно невозмутимую публику, Курёхин в Knitting Factory залез под рояль, перевернулся на спину и поднял его ногами. Публика не успела даже охнуть, когда он резко опустил рояль и крышка с грохотом захлопнулась».

Естественно, американских критиков, не имевших возможности видеть ленинградские «Поп-механики», подобное поведение Капитана шокировало. Даже в рамках авангардистской сцены американцы привыкли к определенным правилам. В случае с Курёхиным правил не существовало вообще. В своем стремлении взбаламутить местные нравы Сергей Анатольевич пошел еще дальше. Капитан не был бы Капитаном, если бы не изобрел приключение, кардинально изменившее шкалу его жизненных ценностей.

История начиналась ординарно. Сергей Курёхин очень любил творчество Телониуса Монка — автора джазовых стандартов, виртуозного пианиста и одного из наиболее уважаемых композиторов XX века. В тот год Бетховенское общество проводило в Вашингтоне Первый международный конкурс Монка и в качестве одного из конкурсантов пригласило Курёхина, который частенько исполнял на концертах произведения родоначальника би-бопа.

В ноябре 1988 года Капитан вылетел из Нью-Йорка в Вашингтон. Он летел побеждать — возможно, в слегка самоуверенном настроении. Со стороны казалось, что Курёхин лучше всех, круче всех и тоньше всех разбирался в творчестве Монка. Накануне конкурса он заявил в одной из радиопередач: «Я без первого места не вернусь».

Но... иногда побеждает не сильнейший. Саксофонист Игорь Бутман вспоминает, как, встретив Курёхина за неделю до конкурса, поинтересовался у него: «Серега, а ты хотя бы готовишься к Монку?» Капитан искренне удивился вопросу и беззаботно ответил: «Не-а, не готовлюсь. Я и так нормально сыграю».

Но сыграть «нормально» не получилось. Казалось, ничто не предвещало беды — до тех пор, пока Курёхина нежданно-негаданно не взбесил пианист, который выступал перед ним. Сергею показалось, что этот музыкант своей игрой позорит творчество Монка. И вместо того, чтобы исполнять запланированный номер, Капитан в состоянии аффекта начал пародировать игру предыдущего пианиста.