Рыжее счастье - Наталия Рощина

Эрнест Павлович смотрел на готовую разрыдаться Мару. Ему хотелось оберегать ее, предостерегать от неверных шагов и в то же время — баловать, делать сюрпризы, и при этом всегда быть рядом. Странные желания. Эрнест Павлович испугался, что он не будет нужен ей так долго, как это необходимо ему. Эта мысль пришла не в первый раз, но сперва она была не такой безысходной.

— Мара!

— Что? — прошептала она, не поднимая глаз. Слезы застыли и грозили скатиться по раскрасневшимся щекам.

— Сколько тебе лет? — Он подумал, что должен прежде всего узнать это.

— Мне скоро девятнадцать.

— Ты так молода. Я помню себя в твои годы. Было столько планов, столько романтических планов. Наверное, у тебя их сейчас не меньше. Я предлагаю тебе реализовать их, начав новую жизнь.

— Что это значит?

— Я должен видеть твои глаза. — Эрнест Павлович смотрел на Мару в упор.

— Хорошо, пожалуйста.

— Завтра же переезжай ко мне.

— К вам? — Мара широко раскрыла глаза и попятилась. Слезы высохли.

— Да. У меня большая квартира. В шести комнатах потеряться можно. Я часто в отъезде, а значит, своим обществом обременять не буду. Это первое.

— Есть и второе?

— Обязательно. Во-вторых, ты увольняешься из ресторана.

— Увольняюсь? — Мара остановилась, почувствовав, что наткнулась на что-то. Оглянулась — это было кресло. В него она и опустилась, чувствуя, что едва стоит на ногах. Встреча приняла такой оборот, которого Мара никак не ожидала. — И что дальше?

— Ты будешь готовиться к вступительным в тот вуз, который тебе по душе. Я возьму на себя репетиторов, все расходы. От тебя нужно только одно — учись, познавай новое, читай, забивай голову полезной информацией. Считай, что с сегодняшнего дня я твой строгий отец, которого не было рядом долгие годы. А теперь он нашелся и пытается наверстать упущенное.

— Эрнест Павлович, зачем вам это нужно?

— Это важно для меня.

— Я вам не верю.

— Оставь, девочка. Важно твое искреннее желание идти дорогой, которую я тебе предлагаю.

— Я должна подумать, — тихо ответила Мара.

— Думай, — кивнул Гурин. Он снова взял сигару, задумчиво посмотрел на нее. — Время безжалостно уничтожает все, и самое непоправимое — невозможность вернуть ни одного мгновения, ни одного поступка. Мы говорим о мелочах, огорчаемся по самым ничтожным поводам, забывая, что растрачиваем самое дорогое — время. Вот мера всему: минуты, секунды. И важно, чтобы они не были праздными, пустыми. Потому подумай хорошенько, но не слишком долго.

— Хорошо. Я отвечу через… через пару недель. И еще мне нужно посоветоваться с Евдокией Ивановной. Она мне как мать. — Мара усмехнулась. — Еще немного, и я, сирота, превращусь в девушку, у которой есть заботливые родители и все, о чем она и мечтать не могла.

— Да, так бывает. Не скажу, что часто, но все-таки бывает. — Серое облако дыма окутало Гурина. — Поговори с Евдокией Ивановной. Она умная женщина и плохого совета не даст… А теперь, если ты готова, я буду задавать вопросы.

— Логичнее было бы сначала спросить, а потом предлагать все, о чем вы только что говорили.

— Почему?

— Потому, что если вам не понравятся ответы…

— Мое предложение останется в силе, — перебил ее Гурин. — Ты готова?

Под пытливым взглядом Эрнеста Павловича Мара отвечала на его вопросы. Она объясняла то, что считала нужным, не приукрашивая свою жизнь, но выбрасывая из нее некоторые детали, по ее мнению, способные огорчить Гурина. Она откровенно рассказала о своем детстве, о смерти бабушки, брата. Но о том, что ее мать стала законченной алкоголичкой, взвалившей на нее вину в гибели Миши, Мара умолчала. Она сказала, что мать умерла, не выдержав горя от потери любимого сына. Маре было приятнее думать о ней как о мученице, сердце которой разорвалось от горя. Она похоронила ее без сожаления, вспоминая о том, какая непреодолимая стена выросла между ними.

Потом Мара говорила о своем приезде в город, о встрече с Евдокией Ивановной. О той удаче, которая нежданно пришла к ней в лице этой удивительной женщины. Гурин слушал, взволнованно курил, изредка задавал уточняющие вопросы и снова задумчиво слушал. Он был тронут ее рассказом. И когда Мара закончила, счел необходимым заметить:

— Столько испытаний, столько боли, и ты выстояла. Разве это не заслуживает награды? Почему же ты говоришь, что в тебе нет ничего замечательного? Это неправда. Ты удивительная девушка, Мара. И я повторяю, что готов помочь тебе шагнуть на новую ступень. Ты можешь забыть свое прошлое, можешь помнить его. Для меня важно, чтобы ты с открытым сердцем шла в будущее. Обещаю, оно будет светлым и радостным…

После недолгих раздумий Мара мысленно приняла предложение Гурина переехать к нему, начать новую жизнь, изменить в ней все! Он коротко, но емко объяснил ей необходимость этого шага, и Мара сразу поняла, что согласна. Показывать это она не собиралась и до конца встречи делала вид, что крайне озадачена, ошеломлена и пребывает в состоянии мечтательной задумчивости. Кажется, и такой она нравилась Эрнесту Павловичу. Он то и дело окликал ее, замечая, что она стала невнимательно его слушать. Потом он решил, что она устала, и предложил подвезти ее домой.

— Я не устала, но, честно говоря, хочется остаться наедине с собой, чтобы хорошенько подумать.

— Я понимаю тебя. Извини, я не смогу поехать с тобой, но можешь быть уверена, что мои орлы доставят тебя в целости и сохранности.

— Я ничего не боюсь, — улыбнулась Мара.

— Вот и славно. До встречи. Я жду твоего звонка. Возьми — вот моя визитная карточка. — Небольшой кусочек картона оказался в руках Мары.

— А завтра мы увидимся? — Мара вдруг вспомнила, что ее каникулы только начались. Проводить их без Гурина уже не хотелось.

— Не хочу быть назойливым. Но не скрою, что буду скучать. Передавай привет Евдокии Ивановне. Кстати, она знает, что ты поехала на свидание со мной?

— Да, знает. — Мара видела, что Гурин так и хочет поинтересоваться, как она отнеслась к этому, но не решается спросить. Потому решила прийти ему на выручку. — Она была удивлена, но не отговаривала. Она очень хорошо отзывалась о вас, Эрнест Павлович.

— Я рад этому, — с облегчением выдохнул Гурин, а может, Маре это только показалось.

Вскоре она уже поднималась по ступенькам своего подъезда. Мара шла как во сне, вспоминая слова, что сказал ей Гурин напоследок:

— Ты только решай поскорее. А разговор с Евдокией Ивановной предоставь мне. Хорошо?

Она кивнула в знак согласия, потому что говорить мешал злосчастный комок в горле. Мару переполняло такое чувство благодарности, полета, невозможной легкости, что впору было опустить окно в машине, выпорхнуть и полететь. Есть теперь у нее крылья! И не будет больше ни Елены Константиновны, ни Ирины Петровны, ничего из того, что делало ее полет невозможным. Она счастлива и, не собираясь задумываться над тем, чем заслужила такой бесценный подарок, Мара твердо решила, что даст положительный ответ. Одно «но» беспокоило ее — тетя Дуся. Важно было сделать так, чтобы это скоропалительное решение не огорчило, не обидело ее. Мара так и не отважилась начать с ней важный разговор, памятуя, что Эрнест Павлович взял вопрос улаживания этой деликатной проблемы на себя. И Мара не смогла долго томить его ожиданием.

В понедельник нужно было выходить на работу. Это означало необходимость действовать. Мара решила, что больше не переступит порог ресторана, по крайней мере в прежнем качестве. В воскресенье днем она позвонила по номеру, указанному на глянцевой визитке Гурина.

— Эрнест Павлович?

— Да, Мара, здравствуй. — Он явно обрадовался ее звонку.

— Я могу ответить на ваше предложение.

— Слушаю.

— Я согласна, — выдохнула она и почувствовала такое облегчение, что тут же пожалела о тех днях, что провела в мучительных раздумьях.

— Я очень рад.

— Я еще не говорила с тетей Дусей.

— Я сделаю это сам, как обещал.

— Что дальше? — Мара не знала, как продолжать разговор, потому что ни с того ни с сего разволновалась.

— Я приеду сегодня вечером. Предупреди ее, пожалуйста.

— И как мне сказать?

— Скажи, что Гурин приедет, — усмехнулся Эрнест Павлович. — Так и скажи. Как же еще?

— Извините, я глупость спросила.

— Все в порядке. До встречи. Я буду в семь.

Эрнест Павлович терялся в догадках: как встретит его Евдокия Ивановна. Они давно не виделись, очень давно. А с тех пор, как она ушла из ресторана в киоск, он вообще перестал даже изредка захаживать к ней. Безжалостное время, что толку вспоминать. Что было — то было, и жалеть не о чем. Все равно из их романа ничего не могло получиться: Евдокия сразу предупредила, что не бросит мужа, не хочет наносить травму сыну. Она разрывалась между чувством долга и любовью, и долго это продолжаться не могло. Да и Эрнест Павлович тоже ничего не собирался менять в своей жизни.