Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме - Ларри Лофтис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Холодным утром, под моросящий дождь она оделась и последовала за охранницей по длинным коридорам к внутренним воротам тюрьмы. Здесь другой охранник провел ее вдоль ряда небольших комнат, построенных вдоль внешней стены, в кабинет.
За письменным столом ее встретил молодой, но очень респектабельный офицер.
«Я лейтенант Рамс, – представился он, выдвинул стул для Корри и закрыл дверь. – Вам не кажется, что в кабинете холодно? Минуту, я разведу огонь. Вы больны, нельзя допустить, чтобы вы снова простудились».
Рамс голыми руками полез в маленькое ведерко для угля и бросил несколько кусков в пузатую печку. «Я надеюсь, что на эту весну таких промозглых дней, как сегодня, уже достаточно».
Подозревая, что доброта немца ничто иное, как ловушка, Корри молилась, чтобы Бог вложил ей в уста нужные слова.
Однако вместо того, чтобы углубиться в допрос, прежде чем перейти к делу, Рамс, казалось, хотел просто поболтать о пустяках, возможно, из вежливости. Они поговорили о цветах, выяснилось, что Рамс лично посадил тюльпаны у тюремной стены. «Лучшее, что я когда-либо выращивал, – похвастался он. – мы дома всегда держим голландские луковицы». Все в этом человеке казалось спокойным и честным, но Корри продолжала беспокоиться, не могла до конца поверить в эту мягкость.
«А теперь расскажите мне, – сказал он, – чем именно вы занимались. Возможно, я смогу что-то сделать для вас, возможно, даже очень многое. Но для этого вы не должны ничего скрывать от меня».
Рамс расспросил о ее причастности к Сопротивлению и о том, какую роль в подпольной системе играл дом и магазин Бейе. Через несколько минут Корри поняла, что гестапо считало Бейе штаб-квартирой для тех, кто совершал налеты на продовольственные пункты. Почти час лейтенант задавал прямые вопросы по этому поводу, но Корри искренне не знала деталей, и это, казалось, убедило его в ее невиновности.
«Чем еще вы занимались, госпожа тен Бум? Что еще вам есть мне рассказать?»
«Чем еще я занималась?.. О, вы имеете в виду… вы хотите знать о моей работе в церкви для умственно отсталых людей!»
Прежде чем Рамс успел ответить, Корри погрузилась в подробный рассказ о своей работе с инвалидами Харлема.
«Разве это не пустая трата времени? – спросил он. – Безусловно, гораздо важнее обратить в веру нормального человека, чем слабоумного».
Рамсу внушили национал-социалистическую философию о том, что пожилых, слабых и неполноценных следует отставлять в сторону, избавляться от них как можно скорее. Корри ухватилась за эту идею.
«Могу говорить с вами откровенно, лейтенант Рамс?»
«Этот допрос, госпожа тен Бум, основан на предположении, что вы окажете мне такую честь».
Корри сглотнула и ринулась вперед: «У Господа Иисуса иные стандарты, не то, что у людей. Библия описывает Его как Бога, обладающего великой любовью и милосердием, в частности ко всем потерянным и презираемым, ко всем, кто ничтожен, слаб и беден. Возможно, в Его глазах умственно неполноценный человек имеет большую ценность, чем вы или я. Для него ценна каждая человеческая душа».
Рамс минуту сидел молча, размышляя, а затем встал. «На сегодня хватит».
На следующее утро Рамс зашел в камеру Корри и повел ее не в свой кабинет, а в сад. «Вам, очевидно, не хватает солнечного света, – сказал он. – Мы можем продолжить допрос и здесь, внутри сидеть не обязательно».
Корри, тронутая его добротой, наблюдала, как Рамс в задумчивости прислонился к стене.
«Я не спал всю ночь, – признался он, – думал о том, что вы сказали мне об Иисусе. Расскажите мне о нем еще».
Ситуация изменилась, подумала Корри. Кажется, немецкий судья, обладающий божественной властью отпускать людей на свободу или отправлять их на виселицу, исчез. Сейчас перед ней стоял мужчина – просто обычный мужчина, – который впервые столкнулся со своим собственным духовным бесплодием.
«Иисус Христос – это Свет, – сказала она, – пришедший в мир для того, чтобы каждый, кто верит в Него, вышел из тьмы. Есть ли тьма в вашей жизни?»
Рамс кивнул. «В моей жизни царит великая тьма. Когда я ночью ложусь спать, я не смею даже думать о том моменте, когда придется просыпаться утром. Проснувшись же, я боюсь наступившего дня. Я ненавижу свою работу. У меня в Бремене жена и дети, но я даже не знаю, живы ли они. Кто знает, возможно, прошлой ночью они погибли под бомбами».
«За ними ежеминутно присматривает Господь, лейтенант Рамс. Иисус – повсеместный свет, свет, который может сиять даже в такой тьме, как ваша».
Рамс пробормотал это так тихо, что Корри едва расслышала: «Что вы можете знать о такой тьме, как моя…»
Они вернулись в камеру Корри, и Рамс задал еще один вопрос. «Я не могу понять, как вы можете верить, что Бог есть, ибо если он есть, то почему Он допустил, чтобы вы, такая храбрая женщина, сидела в тюрьме?»
«Бог никогда не ошибается, – ответила Корри. – Есть многое, чего мы еще очень долго не поймем. Но мне это не важно. Значит, на то воля Божья, чтобы я какое-то время побыла с Ним наедине». Примерно через день Рамс вызвал Корри на еще одно собеседование, на этот раз в свой кабинет. К ее удивлению, у него не было ни одного вопроса о ее причастности к укрывательству евреев или оказанию помощи подполью. Вместо этого он хотел узнать о ее детстве, ее родителях и родственниках.
Она сказала ему, что ее отец совсем недавно умер в Схевенингене, и Рамс пришел в ярость; в досье об этом ничего сказано не было. Корри спросила, почему ее поместили в одиночную камеру, и он зачитал ей ответ: «Состояние заключенного заразно для других».
«Но я больше не заразна! Мне давно существенно лучше, а моя родная сестра находится так близко. Лейтенант Рамс, если бы я только могла один раз увидеть Бетси! Просто поговорить с ней несколько минут».
Рамс раздумывал над ее просьбой, и Корри видела сострадание и боль в его глазах. «Госпожа тен Бум, возможно, я кажусь вам могущественным человеком… Да, я ношу униформу, у меня есть определенная власть над теми, кто находится под моим началом. Но я и сам человек подневольный, дорогая леди из Харлема, заключенный в тюрьме посильнее этой».
Позже на неделе Рамс вызвал Корри на еще одну встречу, снова, чтобы поговорить о духовных вопросах. Он никак не мог понять, почему христиане соглашаются страдать. «Как вы можете верить в Бога? – допытывался он. – Какой Бог позволил бы этому старику умереть здесь, в Схевенингене?»
Корри вспомнила, что говорил ее отец о таких трудных вопросах: «Некоторые знания слишком тяжелы… их невозможно вынести… твой Отец Небесный возьмет их на себя, пока ты не сможешь нести это
