Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки - Треваньян

— Слушай, да я отдам свой билет в первый ряд, который для меня в аду забронирован, лишь бы только узнать, что такое вокруг происходит.

Джонатан долго смотрел на него, потом спросил:

— Можно на завтра одолжить твой «лендровер»?

— Конечно. Далеко собрался?

Джонатан оставил этот вопрос без внимания:

— Будь любезен, окажи мне услугу. Пусть кто-нибудь из твоих людей зальет полный бак и поставит в багажник еще две канистры с бензином и одну с водой.

— Это имеет отношение к тому типу — Меллафу?

— Да.

Некоторое время Бен мрачно молчал.

— Ладно, Джон, для тебя — все что угодно.

— Спасибо.

— Благодарить меня вовсе не обязательно. Я всего лишь помогаю тебе на собственную жопу приключений искать.

— Тот дробовик, о котором мы вчера говорили. Пожалуйста, заряди его пулями и положи в «лендровер».

Не в состоянии спать, Джонатан глубокой ночью сидел в своей кровати и с натугой работал над всё той же статьей о Лотреке, которая на протяжении почти месяца вбирала в себя все то время, которое ему нечем было занять. В дверь заскреблась Джордж, и это послужило ему оправданием отказа от бесплодных трудов. Как обычно, на ней были джинсы и хлопковая рубашка, воротник которой скрывался под ее распущенными черными волосами, а три верхние пуговицы — расстегнуты. Ее ничем не стесненная грудь туго натягивала рубашку над джинсами.

— Ну как ты сегодня, Джордж?

Она села на краешек кровати и игриво посмотрела на него большими черными глазами.

— Видела, как мы с Беном сегодня на гору забрались? Это было нечто, правда?

Она сбросила туфли, поднялась, расстегнула джинсы проворными движениями человека, которому некогда заниматься пустяками, — предстоит серьезное дело.

— Похоже на то, что завтра-послезавтра я уеду. В некотором смысле, Джордж, я буду по тебе скучать. Вильнув задом, она опустила джинсы на бедра.

— Никто не мог бы сказать, что ты засоряешь наши чистые отношения липкими сантиментами и ненужной — болтовней. Я это ценю.

Она на секунду замерла, полы ее рубашки касались оливковых бедер. Потом она принялась расстегивать рубашку; ее безмятежные глаза неотрывно смотрели в глаза Джонатана.

— У меня есть идея, Джордж. А не прекратить ли нам этот пустой треп и не заняться ли любовью?

Он едва успел убрать с кровати свои записи и выключить свет, как она уже оплела все его конечности.

Он лежал на животе, раскинув ватные руки поперек кровати. Каждый мускул его тела был расслаблен настолько, что пребывал как бы в жидком состоянии. А Джордж водила пальцами ему по спине от копчика до затылка, словно тоненькой струйкой воды.

Он изо всех сил барахтался на самом порожке сна, стараясь не упустить те водоворотики наслаждения, которые она творила ноготками, скользящими, едва-едва касаясь, по талии, по бокам и разбегавшимися в разные стороны по плечам. Чтобы выразить свою благодарность, он пару раз мурлыкнул от удовольствия, хотя ему и не очень хотелось расходовать на это силы.

Она перестала гладить его, и он начал сползать за порожек.

— Ой!

Он ощутил нечто вроде осиного укуса в плечо. Джордж выпрыгнула из постели и съежилась в самом темном углу комнаты. Он нащупал выключатель, нажал и, жмурясь от внезапного света, осмотрелся. Джордж, совсем голая, зажалась в угол, не выпуская из рук шприц. Большие пальцы обеих рук лежали на поршне, а игла была направлена на него, словно это был пистолет, которым она могла от него защититься.

— Вот сучка! — сказал такой же голый Джонатан, надвигаясь на нее.

В ее глазах вспыхивали и гасли страх и ненависть. Она замахнулась на него шприцем. Одним ударом тыльной стороны ладони наотмашь он отшвырнул ее вдоль стены в противоположный угол, где она подобралась, как загнанная на дерево пума, а кровь тонкими струйками текла из уголка рта и одной ноздри. Она оттянула губы назад в застывшем злобном оскале, обнажившем ее нижние зубы. Он приближался, намереваясь придать наказанию дальнейшее развитие, но тут звон в ушах переместился в желудок, отчего он и зашатался. Он повернулся к двери, которая теперь стала волнообразно движущейся трапецией, но понял, что дойти не удастся. Он сделал нетвердый шаг к телефону. Колени под ним подогнулись, и он рухнул, повалив прикроватный столик. Комната погрузилась во тьму — стоявшая на столике лампа лопнула с громким взрывом. Пульсирующий звон нарастал и убыстрялся в такт танцующим вспышкам света где-то за глазными яблоками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Дежурный, — отозвался тонкий сердитый голос где-то рядом с ним, на полу, среди кучи битого стекла. — Дежурный.

Он почувствовал несколько кратких болевых ощущений пониже спины и понял, что эта сучка пинает его в беспощадном ритме ярости и страха.

— Дежурный. — Голос был очень раздраженный.

Джонатан не мог парировать удары. Он сумел лишь клубком свернуться вокруг телефона и взять трубку. Удары становились все слабее, переходя в толчки.

— Дежурный.

Язык Джонатана сделался неповоротливым и чужим. Он прижался к микрофону непослушными губами, и ему с трудом удалось выдавить из себя слово.

— Бен! — прохрипел он с дрожащим всхлипом, и слово это булькнулось вслед за ним в теплую черную воду.

АРИЗОНА, 29 июня

По черной воде пробежала искорка света, и Джонатан, лишенный плоти, устремился к ней через многомильное пространство. Он догнал искорку, и та стала расти, пока не выросла в окно, на котором сквозь жалюзи пробивались полоски дневного света. Он был в своем номере. Над ним висел огромный абажур телесного цвета.

— Как делишки, старик?

Он попытался сесть, но волна боли отбросила его на подушку.

— Отдыхай. Доктор сказал, что ты будешь в полном порядке. Только писать пару дней больно будет. Джордж тебя основательно по почкам отходила.

— Дай попить чего-нибудь.

— Пива?

— Чего угодно.

Джонатан медленнейшим образом принял сидячее положение, и с каждым дюймом подъема нарастала головная боль.

Бен весьма неуклюже попытался напоить его пивом, но Джонатан избавил его от этой тяжкой заботы, выхватив у него банку, после того как треть ее содержимого пролилась ему на грудь.

— Где она? — спросил он, как только утолил жажду.

— Я ее запер под присмотром парочки моих людей. Хочешь, чтобы я позвонил в город шерифу?

— Нет, пока не надо. Скажи мне, Бен…

— Нет, еще не уехал. Я догадался, что тебя интересует, уехал ли этот тип, Меллаф. Если он попробует это сделать, дежурный меня вызовет.

— Так это все же был Майлз.

— Джордж так говорит.

— Ладно. Вышло у него неплохо. Давай-ка меня под душ.

— Но доктор сказал…

Предложение Джонатана относительно того, что может доктор сделать со своими советами, выходило за пределы не только обычных методов физиотерапии, но и анатомических возможностей человека.

Бен буквально внес его под душ, и Джонатан включил холодную воду, дав ей вдоволь иссечь себя и смыть из мозгов всю паутину.

— А что, Бен, не так уж я и плох.

— Древнейшая причина в мире, старик, — не слыша его, прокричал Бен, перекрывая шум воды.

— Любовь?

— Деньги.

Вода делала свое дело, но с возвращением чувствительности вернулась и пульсирующая головная боль, и резь в почках.

— Кинь-ка мне бутылочку аспирина. Чем она меня накачала?

— Вот. — Через занавеску душа просунулась огромная лапища Бена с пузырьком. — Доктор сказал, что каким-то родственником морфина. Он говорил название. Но доза была несмертельная.

— И я того же мнения.

Под струйками воды аспирин в руке растворялся и стекал вниз, поэтому Джонатан попросту высыпал содержимое пузырька в рот, а потом запил, наглотавшись воды из-под головки душа. Некоторые таблетки застревали в горле, и он давился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Морфин — это вполне логично. Майлз занимается наркотиками.

— Точно? Но как же это вышло, что он зашел так далеко и при этом не укокошил тебя насовсем? Джордж сказала, будто он обещал ей, что ничего серьезного с тобой не произойдет. Просто хотел тебя припугнуть.