Генезис - Кирилл Клеванский

— Трафарет готов, господин, — в тон петлям проскрипел он и, поклонившись, вышел в коридор.

Сонмар повернулся, и некоторое время мы сверлили друг друга взглядами.

— Вот только не говори, будто не догадался, — вздохнул он и потер брови, словно пытаясь успокоиться, хотя я-то знаю, что спокойнее Сонмара разве что горы. — Ну ладно, раз уж ты не хочешь работать своей головой, располагай моей. Как я уже сказал, ты умудрился пережечь все свои каналы, которые так удачно напоминают некую паутинку. Представь себе картину. Широкий зал, над полом протянута тонкая паутинка, на которую водружена амфора с жидким огнем. А внизу вместо твердого мрамора растеклось целое море из смолы огненного дерева. И вот совсем недавно ты эту паутинку-то и сжег. Так что летит сейчас твоя амфора прямо в смолу. Ну и, как говорят мои студенты, скоро произойдет большой бабах. Единственный способ этому помешать — объединить оба источника, именно для этого в подвале был нарисован трафарет.

— Мм, мм? — промычал я, надеясь, что Сонмар и так уже знает, какие вопросы меня мучают.

— Шансы выжить? — приподнял бровь наставник. — Тим, ты не в том положении, чтобы думать об этом. Так или иначе, в ближайшие пару часов ты вспыхнешь, как сухое полено. В печати у тебя хотя бы вероятность успеха появится. Какая? Ну, может, один к десяти или к двадцати. Не знаю. Техника старая, уже давно не применяется, как раз из-за этих самых рисков.

Если честно, я уже устал вздыхать и проклинать старушку судьбу. У меня к ней и так претензий накопилось столько, что если за каждую выбивать по зубу, то ее не спасет даже акулья пасть. Поэтому, услышав окончание краткой лекции, я просто прикрыл веки и попытался успокоиться. В какой-то момент я ощутил, как плавно поднимаюсь в воздух. Это Сонмар что-то смагичил с покрывалом, которое, обернув меня, подняло над кроватью и понесло в сторону темного коридора.

Спуск в подвал показался мне извращенной копией «Зеленой мили» Стивена Кинга. Казалось, еще пара минут — и меня пристегнут к старому деревянному стулу, на гладко выбритую голову положат мокрую губку и этот вечно хмурый дворецкий, закрепив шлем, дернет за рубильник. Время замедлится, мозг пустит по нервам сигнал опасности. По спине заструится холодный пот и перехватит дыхание. Дыхание смерти тронет волосы, но темнеющее от страха сознание будет все еще тешиться надеждой, что электричество не побежит по тяжелым проводам, что где-то там, за многие мили от места казни, сломается трансформаторная будка. Или неудачливый водила, приняв пару стаканчиков на грудь, врежется в столб и оборвет линию передач. Но нет. Раздается характерный трескучий звук, и мир, на мгновение засияв нестерпимо белым цветом, погружается в предвечную тьму.

Примерно такие же ощущения я испытал, когда Сонмар погрузил меня в центр огромной пентаграммы. Когда, открыв глаза, я увидел мириады линий, символов и знаков, то понял: дворецкий вовсе ее не рисовал, он лишь закончил этот титанический узор. А мне только оставалось гадать, сколько лет чертили этого монстра. Может быть, в те времена, когда на холодный, безжизненный камень легла первая линия, крестьянского паренька по имени Ройс еще на свете не было, а мой первый учитель Добряк предпочитал темному плащу накидку акробата-циркача.

В голове роились еще сотни подобных мыслей. Наверное, это стало моей особенностью, такой неуловимой чертой — пускаться в пространные рассуждения, стоя на пороге хижины Темного Жнеца. Уж сколько раз он приглашал меня на рандеву, а я, показав свою наглую рожу в пределе видимости, успевал уклониться и сбежать. И вот в который раз я вплотную подошел к невзрачному домишке, спрятанному в непроглядной чаще.

— Готов? — спросил Сонмар, прикладывая ладони к кругу.

— Мм.

— Ну, раз не готов, то я запускаю!

Хотелось крикнуть ему что-то оскорбительное. Помянуть род до пятого колена или порассуждать на тему его постельных предпочтений… Но в тот момент, когда сморщенные ручонки прикоснулись к полу, глаза резанула вспышка непонятного цвета, и меня унесло.

Не знаю, что там видят торчки, закинувшись очередной дозой запрещенных препаратов, но меня накрыло весьма неслабо. Сперва мне показалось, будто из тела что-то пытается вырваться. Вслед за этим пришла боль, но я на нее уже не обращал внимания. В последнее время болевой центр в мозгу столь часто подвергается различным испытаниям, что я уже не воспринимаю этот фактор всерьез.

Чуть позже, когда это «что-то» оставило попытки вырваться, оно со сверхъестественной силой потянуло меня куда-то вглубь. Не справившись с давлением, я поддался этой силе и отправился туда, где даже тьма казалась простым штришком акварельной краски. И спустя некоторое время, от силы минуты две, меня осенило. Это пространство некогда являлось моим внутренним миром с бесчисленным множеством энергетических каналов. Но сейчас здесь было пусто и даже несколько одиноко. А сила, не обращая внимания на мою сентиментальность, все тащила и тащила меня в неведомые глубины. Вскоре, когда я устал отсчитывать секунды, вдалеке показался мерно сияющий источник. Теперь он походил на баскетбольный мяч. Постепенно мы нагнали его, и тогда я осознал тот факт, что источник действительно падает. Но сила оказалась быстрее, и вскоре мы оставили его позади себя.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что же я увидел спустя всего пару минут. О да, это была энергия жизни. И здесь не было ни каналов, ни оформленного источника. Чистая энергия в своем великолепии. Бушующее море из светло-серых всполохов. Но стоит присмотреться, и это море сменится ураганом, ветром пламени, обволакивающим тебя, подобно тому, как заботливая мать укутывает в одеяло безмятежно спящего младенца.

А сверху все так же неумолимо приближался шар, созданный энергией мира. Не знаю, что хотел от меня Сонмар и какие техники должны быть применены, но я ничего не сделал: тянущая сила куда-то пропала, и я погрузился в свободное падение. А может быть, я летел или парил, падал или поднимался. Это уже неважно, вокруг лишь пламя и покой, который не нарушала даже приближающаяся звезда. Будто сорвавшись с небосклона, она теперь стремится упасть и полыхнуть так ярко, чтобы все ее подруги, обреченные на вечное существование, страдали от зависти к этой, бесспорно, самой яркой, настоящей жизни. И пусть ей довелось пережить всего одно приключение — сорваться в скоротечном полете, но тем не менее жизнь ее полнее, чем все прочие, однотипные, словно вышедшие из-под клише.

Не закрывая глаз, я раскинул руки и ноги, изображая из себя морскую звезду, и принялся ждать. Еще пара мгновений — и что-то точно произойдет. Может, действительно будет «бабах», который выжжет всю мою суть, а может, и что-то другое. Глупо гадать на эту тему. Люди говорят, что сами вершат свою судьбу, что никто не властен над их жизнью. Отчасти верно и это утверждение. Но что такое судьба? Как ее проследить за столь короткий промежуток времени, как человеческая жизнь? Если кинуть булыжник в соседское окно, можно ли считать судьбой тот факт, что, пролетев с десяток метров, камень врежется в стекло и разобьет его на тысячи мелких осколков? Спустя еще пару минут из дома выбежит разъяренный хозяин и погонится за обидчиком. Считать ли судьбой тот факт, что, пробежав около сотни метров, этот самый мальчик споткнется и упадет на дорогу? И все было бы не так печально, если бы не пьяный студент, которого недавно бросила девушка. Возвращаясь с вечеринки, этот самый студент решит дойти до ларька, где купит самую дешевую бутылку пива. И, выпивая под полной луной, так неудачно вспомнит о девушке, что разбила ему сердце. Срывая злость, он бросит бутылку, которая расколется на несколько кусков. А на следующее утро эти осколки соберет дворник и выбросит в урну. Которую потом опрокинут гуляющие хулиганы. И осколок, выпав из урны, покатится под откос, упадет в реку, где его подберет течение и отнесет куда-то за пару километров. Его прибьет к берегу, и пройдет немало времени, прежде чем к нему подбежит стайка ребятишек. Следящие за ними матери не найдут ничего лучше, кроме как взять этот осколок и зашвырнуть подальше от своих чад.