Шемяка - Александр Вячеславович Башибузук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долго не мог заснуть, все обдумывал случившееся сегодня. На первый взгляд, командир тевтонцев мне понравился. Скромен, владеет эмоциями, однозначно профессионал своего дела — лучше союзника не пожелаешь. Правда его показная сдержанность вызывала смутные подозрения. До тех самых пор, пока я не догадался, что тевтонец... тевтонец просто презирает и ненавидит нас, но изо всех сил старается не показывать этого. Для него мы те же пруссы и жмудины, дикие варвары, которых Тевтонский Орден огнем и мечом приводит к своей вере. А то, что мы волей случая стали союзниками, ненависти и презрению не мешают.
— Сука, тевтонская... — не сдержавшись, я ругнулся вслух.
— Ты о немце? — отозвалась Зарина.
— О ком еще... — я встал с кровати и зачерпнул ковшиком воды из кадушки. — Сейчас они союзники, но чем раньше мы уберем эту заразу от наших границ, тем лучше.
— Ты со своим крестовым братом победишь всех, я знаю.
— Откуда? — я вернулся в кровать.
— Просто знаю, — аланка прижалась ко мне. — Дар у меня такой. Моя бабка тоже очень много знала, она мне говорила, что меня ждет и все пока исполняется.
— И что тебя ждет?
— Все будет хорошо, — аланка ушла от ответа. — А сейчас я расскажу, что ждет тебя...
— Не надо, пусть будет, как будет.
— Как хочешь, — быстро согласилась девушка и очень быстро заснула.
Поутру мы выступили. А поселок подпалили к чертовой матери. Правда я настоял, чтобы позволить жителям спасти хоть какое-нибудь добро. Увы, такова гадкая правда войны, каждый городишко — это не только наш возможный опорный пункт, но и опорный пункт врага. И следующий раз нам его так просто не отдадут.
Комтур не соврал, тевтонская пехота почти не тормозила марш, только за первый день мы проскочили не меньше двадцати пяти верст. К счастью, зима выдалась малоснежной и снег почти не затруднял передвижение. Кнехты ехали по двое верхом, а когда лошадки уставали, тевтонцы просто бежали, держась за стремена. Такой выучке и организации можно было только позавидовать. Смотря на них, я даже задумал кое-что перенять для своих пехотинцев.
Мои ратники восприняли немцев как союзников довольно настороженно, но откровенной неприязни не было: ограничивалось суждениями в своем кругу, что немцы хоть и еретики проклятущие, но ежели князь-батюшка так порешил, значит ему видней. Некоторые русичи даже пытались идти на контакт с тевтонцами, но те, в свою очередь, напрочь избегали общения, словно им настрого запретили сближаться с русичами. Впрочем, скорей всего так и было.
Сам комтур и его браться по Ордену тоже ограничили общение со мной только редкими обсуждениями обстановки и все так же, очень тщательно скрывали свою неприязнь. Хотя брат Гейдель, тот самый, которого отругал фон Книпроде в первый день, вполне себе по-дружески общался с Федькой Пестрым, но только когда начальство не видело. А еще он украдкой засматривался на аланку, хотя остальные братья ее напрочь игнорировали, словно аманатки и не было.
Федор рассказал, что тевтонец вполне себе нормальный парень, без особых захеров в голове, очень тяготится суровым уставом Ордена и тоже недолюбливает своего комтура.
Сам я ко всему этому отнесся философски — да, ушлепки тевтонские, козлы и мудаки, но сейчас эти ушлепки могут быть полезными, а дальше посмотрим.
Сопротивления не было, вообще не было, немногочисленные стычки с дозорами и разъездами Жигимонта не в счет. Редкие населенные пункты по большей части оказывались пустыми, население сбежало, прихватив все ценное, во избежание, так сказать.
А еще, бы совершенно ясно, что о нас прекрасно знают и очень скоро встретят.
И этот момент настал на третий день марша: разведчики сообщили, что, перекрывая нам дорогу, впереди собирается рать Сигизмунда.
Один из разведчиков комтура, косматый аки медведь жмудин Вилько бойко тараторил на своем тарабарском языке, раскладывая веточки на снегу, а толмачи переводили: тевтонский на немецкий, а один из моих новгородцев на русский.
Выходило, что нам перекрывала путь почти одна пехота в количестве не меньше полутора тысяч копейщиков, а всех своих всадников неизвестный пока мне воевода Сигизмунда отправил на перехват отряда Изяслава, ушедшего в левую сторону от нашего маршрута. А вот Федьку Пестрого, ушедшего вправо со своими, литвины видимо прохлопали, на его перехват никого не отправляли.
Наша основная колонна начитывал всего около семисот бойцов — триста немцев и примерно четыреста моих конных ратников. Так что задумка литвина выглядела вполне разумной — связать конный отряд Изяслава боем, а основную колонну разгромить, пользуясь значительным численным преимуществом. Но если он прохлопал отряд Пестрого или просто рассчитывал, что они не успеют нам на помощь — то диспозиция сразу переставала быть выигрышной. Федор находился почти рядом, всего в часе быстрой рыси от нас. На самом деле московит только умело изображал уход вправо, рассылая вперед мелкие отряды.
Но все это в теории, как будет в реальности, я даже примерно не представлял и оттого прибывал в лютом когнитивном диссонансе, сиречь в полном охренении. От волнения даже вспотел, несмотря на десятиградусный мороз.
— Вот здесь... — фон Книпроде ткнул пальцем в карту. — Предлагаю встретить врага здесь. Слева и справа от нас топи, так что им придется атаковать нас только в лоб. Но ваших всадников придется спешить. Надеюсь они умеют сражаться в пешем строю.
В его голосе едва ли не в первый раз прозвучала откровенная издевка.
— Они умеют сражаться в пешем строю, — сухо ответил я.
— Это хорошо, — спокойно заявил немец, опять спрятав эмоции. — В таком случае, нам останется только ждать ваш конный отряд. Надеюсь, не очень долго.
Мы обсудили еще несколько моментов, после чего я отослал отроков к Федору. Послал сразу троих, наказав держаться вразнобой, на тот случай, если по пути будут пытаться перехватить. За Изяслава оставался спокойным, воевода несмотря на свою жуткую нудность и осторожность был крепким профессионалом, провоевавшим всю свою жизнь.
Темп выдвижения ускорили, через два часа прибыли на место и сразу начали ладить оборону. Вот тут-то я впервые порадовался своей профессии в прежней жизни. Писатель в жанре попаданчества просто вынужден изучать военную науку в масштабе эпох, пуская только теорию, но
