И девять ждут тебя карет - Мэри Стюарт

И позже, когда я покупала шоколад в кондитерской, жирная улыбка мадам Декорзан казалась немного вымученной, а в ее глазах, похожих на черносливины, было жадное любопытство. Переводя взгляд с Филиппа на меня, она спросила:

— И когда же вы оставляете нас, мадемуазель?

— Мы пока что останемся здесь, мадам. Мсье Ипполит вернется не раньше чем через три месяца, — ответила я довольно хладнокровно, хотя сердце молотом стучало у меня в груди.

Я потащила Филиппа за руку на горячее солнце улицы сквозь щелкающие бусы дверной занавеси. Альбертина мастерски сделала свое дело. Последние новости, дополненные домыслами, уже циркулировали по всему селению.

Пройдя сквозь строй любопытных и враждебных взглядов, сопровождаемых громким шепотом, я наконец дошла до моста вместе с несчастным Филиппом, который плелся рядом со мной так медленно, что можно было сойти с ума. А мне еще надо было пересечь широкое пространство лугов от моста до замка Вальми.

Я никогда раньше не понимала, как трудно приходилось Золушке.

После чая я отправилась к миссис Седдон, чтобы разузнать, какие слухи распространяются «внизу» — среди прислуги замка Вальми, но мне сказали, что из-за волнений и переутомления от подготовки к балу у нее начался «один из обычных припадков», она слегла и никого не принимает. Итак, я оставалась с Филиппом, то предаваясь безнадежным воспоминаниям о счастливых мгновениях, то размышляя о том, что теперь уж меня наверняка прогонят из Вальми. Мне приятно думать теперь, что я очень беспокоилась и о судьбе Филиппа.

К тому времени, когда Берта принесла ужин Филиппу, мои нервы были напряжены до предела и я уже почти решилась уклониться от встречи с хозяевами и не пойти на бал. Потом Филипп раскапризничался и со слезами отказался лечь, если я не приду к нему «в самую полночь» и не отведу его на галерею, чтобы он мог полюбоваться танцами в зале. Я обещала прийти, и, удовлетворившись этим, он довольно спокойно ушел с Бертой.

Я закрыла за ними дверь и пошла наливать воду в ванну.

Я одеваюсь на свой первый бал... И Рауль будет где-то там, среди толпы танцующих... Я должна быть счастлива и полна радостного ожидания. Но когда я разворачивала новый брусок ароматного мыла, руки у меня дрожали, а позже, сидя перед зеркалом в халатике и расчесывая волосы, я вскочила, услышав легкий стук в дверь, словно меня должны были вести на расстрел.

— Я открою, — сказала Берта, которая наконец избавилась от Филиппа и пришла помочь мне одеться.

Она приоткрыла дверь, о чем-то коротко поговорила с тем, кто стоял в коридоре, потом закрыла дверь и вернулась с коробкой в руках. Я все еще сидела за туалетным столиком, не выпуская расчески. Берта подошла ко мне. Она немного покраснела, передавая мне коробку и смотря при этом в сторону.

— Это для вас.

Ее тон, как и все поведение в этот вечер, был каким-то подавленным и немного официальным.

На минуту мне захотелось спросить ее, какие слухи ходят обо мне, но я прикусила язык. Мне не хотелось встречаться с ним, а тем более с мсье и мадам под свежим впечатлением кухонных сплетен Альбертины. Достаточно было взгляда, который она бросила на меня, словно шлепок грязи.

«И ты, Берта», — подумала я, беря из ее рук коробку.

Она была легкая и плоская, с целлофановой крышкой, сквозь которую виднелись, как сквозь стекло, темные сердцевидные листья и хрупкие лепестки белых фиалок; молочно-белые, полупрозрачные, словно крылья бабочки, такие нежные на фоне темно-зеленых листков. На лепестках были едва заметные кремовые жилки.

Среди листьев была засунута карточка. Даже не открывая крышки, я видела горделивый черный росчерк единственной буквы «Р».

Я кончила одеваться в полном молчании.

Потом я приколола к платью фиалки, спокойно сказала:

— Благодарю вас, Берта, — и направилась туда, где звучали смех и музыка.

ГЛАВА 11

Я знаю — я двойной глупец,

Люблю и признаюсь в любви.

Бал уже был в разгаре, и я была очень довольна, что мсье и мадам де Вальми закончили прием гостей. Их место у подножия главной лестницы, возле стоящих в ряд ваз и корзин с цветами, опустело. В бальном зале сновали группы блестящих дам и их спутников. Я стояла на галерее, не решаясь в одиночестве спускаться по широким ступеням этой поистине королевской лестницы, но тут мимо меня, весело щебеча, прошли три молодые дамы, которые, по-видимому, вышли из своих комнат. Стараясь быть как можно незаметнее, я последовала за ними.

Без особого труда проскользнув сквозь толпу гостей в бальный зал, я нашла за колонной укромный уголок, заставленный корзинами азалий, и устроилась там, чтобы наблюдать за танцующими.

Кресла Леона де Вальми нигде не было видно. Элоиза, блиставшая красотой, в платье цвета морской воды, танцевала с пожилым бородатым мужчиной с розеткой Почетного легиона в петлице. У одного из окон я заметила Флоримона, беседовавшего или, вернее, слушавшего довольно страшную старуху с носом, похожим на клюв, и невероятными голубыми волосами. Он немного наклонился вперед с видом усиленного внимания, что должно было уверить собеседницу, что она самая интересная и умная женщина в этом зале. Может быть, и так, но даже если бы она была бабой-ягой, Флоримон обходился бы с ней так же.

Я осматривалась в поисках Рауля. Под звуки шумной музыкальной фразы танцующие недалеко от меня пары сделали поворот и разошлись, и я увидела его. Он танцевал с блондинкой, у которой были немного раскосые глаза и красивый чувственный рот. Она была в прямом черном платье с высоким воротником, вероятно от мадам Фат, в котором казалась неправдоподобно тоненькой и хрупкой. Она очень тесно прижималась к нему во время танца, что-то быстро говорила и то и дело бросала на него снизу вверх зовущие взгляды сквозь длинные и густые ресницы. Он молча улыбался. Они замечательно подходили друг к другу и танцевали так красиво, что все смотрели только на них и многие многозначительно поднимали брови. Увы, я могла быть лишь сторонним наблюдателем. Вероятно, миссис Седдон была права — там, где появлялся Рауль, начинали ходить всевозможные слухи. Интересно, кто эта девушка? Будут ли так же многозначительно подниматься брови когда... если он будет танцевать со мной? «Кто такая его новая симпатия? О, дорогая, полное ничтожество, это же сразу видно. А платье, моя дорогая... Гувернантка?! О, понимаю...»

Музыка умолкла, и гости столпились у стен зала. Меня не было видно в толпе. Никто меня не замечал.

Я сидела молча, прикрытая колонной и пышными букетами азалий. Рядом со мной по металлическому увлажнителю текла тонкая струйка воды, издавая стеклянный звук, похожий на звучание спинета. Возле него стоял аквариум, и в него капала вода из ящика со влажным мхом. Азалии бросали на поверхность аквариума причудливую тень, под которой медленно проплывали золотые и серебряные рыбки.

Снова раздались звуки музыки, заглушая разговоры, смех и тонкий звон водяной струйки. По залу заскользили сверкающие наряды. На этот раз Рауль вывел в круг танцующих пожилую даму в ужасном ярко-синем платье и великолепных бриллиантах. Потом он танцевал с женщиной, похожей на черного коршуна, с проницательными голодными глазами и пальцами как желтые когти. Затем снова с красивой блондинкой, а после нее — со стройной, словно затянутой в корсет, дамой с крашеными волосами, в экстравагантном черном платье и с ожерельем из огромных изумрудов. За ней последовала седовласая добродушная старушка. И опять та же блондинка.

Рыбка застыла в воде, зеленой, как серпентин, мерно шевеля плавниками. Лепесток азалии медленно упал в воду и поплыл по гладкой поверхности. Я вспомнила, что обещала Филиппу провести его на галерею, и встала, расправляя складки широкой юбки. Испуганная рыбка метнулась под спасительную тень свисающего из ящика мха.

Вдруг у меня за спиной кто-то сказал:

— Мадемуазель!

Я вздрогнула, как грешник, которого зовут на расправу, и уронила сумочку. Она упала всего в нескольких миллиметрах от аквариума.

Человек, окликнувший меня, с некоторым трудом нагнулся за сумкой. Я должна была предполагать, что он явится рано или поздно, чтобы утешить несчастную, оставшуюся без кавалера на балу.

— Мсье Флоримон! — сказала я. — Вы меня напугали.

— Прошу прощения. — Он с улыбкой подал мне мою сумочку. — Но сейчас уж я вас не отпущу, мадемуазель. Вы мне нужны для алиби.

— Алиби?

Он сделал свой обычный широкий жест:

— Дорогая моя, я не танцую, и меня заговорили до полусмерти. Думаю, что, если незаметно уединюсь с вами в уголке, мы сможем продолжить наш флирт, а это я могу делать без особых усилий в любое время.

— И кроме того, — добавила я, видя, что он уже опустил руку в карман, — одновременно спокойно покурить. Хорошо, мсье Флоримон, я буду вашим громоотводом.