Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом - Андрей Жуков

После отказа Михаила воспринять верховную власть Николаю II становится ясно, что, отрекшись за сына, он совершил ошибку, роковую для всей династии. И тут начинается самое интересное. Еще раз предоставим слово автору романа «Хоровод», замечательному историку и писателю Анатолию Уткину: «Император пытается отыграть обратно. Во время прощального приезда Николая в Ставку произошел чрезвычайно любопытный случай, записанный генералом А. И. Деникиным со слов генерала Алексеева. В Могилеве при свидании с Алексеевым император, «глядя на него усталыми, ласковыми глазами, как-то нерешительно сказал: «Я передумал. Я прошу вас послать эту телеграмму в Петроград». На листке бумаги отчетливым почерком государь написал собственноручно о своём согласии на вступление на престол сына своего Алексея. Алексеев унёс телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: в стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, чтобы не смущать умы, никому не показывал, держал в своём бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя Верховное командование». Этот интересный для биографов Николая документ хранился затем в секретном пакете в генерал-квартирмейстерской части в Ставке. Неотправленная телеграмма последнего императора никогда и нигде опубликована не была, и местонахождение её по сей день неизвестно. Это породило сомнение в достоверности рассказа Деникина. Однако в архиве Колумбийского университета в США хранятся рукописные воспоминания полковника Д. Н. Тихобразова, случайно оказавшегося свидетелем этого происшествия. Тихобразов, служивший тогда помощником начальника оперативного отдела Ставки, не только подробно описывает разговор Николая с Алексеевым, но и определённо указывает, что это было 4 марта, то есть уже после первого отречения, а главное, после приезда туда матери Николая II, вдовствующей императрицы Марии Федоровны».

Подписав свой отказ, Михаил удалился в Гатчину, где жил вместе с семьей, ведя образ жизни простого гражданина. Еще раз встретиться двум братьям — Николаю и Михаилу — довелось лишь однажды — 31 июля 1917 года. Сама встреча продолжалась всего лишь 10 минут в присутствии А. Ф. Керенского, самого могущественного человека новой «свободной России». Николай записал в своем дневнике: «31 июля… Около 101/2 милый Миша вошел в сопровождении Керенского и караульного начальника. Очень приятно было встретиться, но разговаривать при посторонних было неудобно…» На просьбу Михаила повидать своих племянника и племянниц, детей Николая II, Керенский ответил отказом. Из комнаты, где состоялось свидание, Михаил вышел со слезами на глазах. На следующий день Николая вместе с семьей выслали в Тобольск. Мария Федоровна писала о встрече своих сыновей: «Как подло и гнусно они действуют, и каким образом они «разрешили» двум братьям проститься! Только десять минут. И не секунды наедине, да еще в присутствии двух свидетелей. Они даже не могли поговорить, а только увиделись. Можно только удивляться, какими бессердечными могут быть люди».

20 июля 1917 года все Романовы были лишены избирательных прав в Учредительное собрание. Еще через месяц, 21 августа, бывший эсер-боевик, а ныне управляющий военным министерством Б. В. Савинков отдает приказ об аресте Михаила Романова и его супруги Н. С. Брасовой — правительство было напугано корниловским выступлением. Времена наступали воистину лихие — права на тихую частную жизнь у гражданина Михаила Александровича Романова отныне не было.

Немногим позже Василий Васильевич Розанов напишет страшные слова: «С лязгом и скрипом опускается над Русскою Историею железный занавес.

— Представление окончилось.

Публика встала.

— Пора надевать шубы и возвращаться домой.

Оглянулись.

Но ни шуб, ни домов не оказалось».

А еще Розанов запишет: «Никогда не думал, что государь так нужен для меня: но вот его нет — и для меня как нет России. Совершенно нет, и для меня в мечте не нужно всей моей литературной деятельности. Просто я не хочу, чтобы она была. Я не хочу ее для республики, а для царя, царицы, царевича, царевен. Никогда я не думал, что «без царя был нужен и народ», но вот для меня вполне не нужен и народ. Без царя я не могу жить.

Посему я думаю, что царь непременно вернется, что без царя не выживет Россия, задохнется. И даже — не нужно, чтобы она была без царя.

Это моя мысль 23–28 сентября (не помню числа), да будет она истинною и священной».

Глава 7

Революция. Распад

События с февраля по октябрь 1917 года можно рассматривать как единый революционный процесс. Непосредственно февраль был только началом революции, разгонявшей свой разрушительный бег по России. Был ли этот процесс фатально необратимым? Для того чтобы остановить расползание революционной чумы, необходимо было наличие некоторого числа энергичных и деятельных людей, готовых действовать в пользу монархии. Для тех, кто составлял «Россию верных», отречение государя стало настоящей личной трагедией, жизненной катастрофой. На многих словно нашло какое-то отупение, оцепенение. Необходимы были люди, способные к активному действию, но таковых оказывались считаные единицы. Настроения тех дней, тот страшный душевный морок, охвативший большинство русских людей, довольно хорошо передают позднейшие записи митрополита Вениамина (Федченкова), вспоминавшего свои чувства весной 1917 года: «С удалением царя… у меня получилось такое впечатление, будто бы из-под моих ног вынули пол и мне не на что было опереться. Еще я ясно узрел, что дальше грозят ужасные последствия. И, наконец, я почувствовал, что теперь поражение нашей армии неизбежно. И не стоит даже напрасно молиться о победе… Да и о ком молиться, если уже нет царя? Теперь все погибло…»

Чувство, что «теперь все погибло», у действительно лучших людей русского общества оказалось преобладающим. Действовать пытались единицы. Но о них — ниже. А пока — несколько слов о великосветской дряни и простонародной сволочи.

… Красный цвет преобладал на столичных улицах теперь уже бывшей Российской империи. Самое удивительное заключалось в том, что красными бантами украшали себя не только солдаты, матросы, рабочие, студенты, курсистки и извозчики, то есть движущая сила, своеобразное «пушечное мясо» революции. Красные ленты развевались на элегантных экипажах лучших людей аристократического Петербурга — Петрограда. Многие офицеры и генералы — завсегдатаи петербургских салонов — не побрезговали украсить свои форменные шинели модным революционным цветом. Красный бант нацепил на свой мундир морского офицера даже двоюродный брат свергнутого императора — Кирилл Владимирович. 9 марта 1917 года он совершенно добровольно, не подвергаясь никакому давлению, откажется от прав на российский престол и присоединится к акту великого князя Михаила Александровича: «Относительно прав наших, и в частности моего, на престолонаследие, горячо любя свою Родину, я всецело присоединяюсь к тем мыслям, которые выражены в акте отказа великого князя Михаила Александровича».