Гений пустого места - Татьяна Устинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тик-так, тик-так – тикали часы в углу.
Не в такт – не в такт – не в такт билось сердце.
Бросить все, уехать в Касимов на рыбалку? Забрать своих собак, всех четырех, и жить с ними в Касимове в двухэтажном домике, похожем на лабаз, с железной перекладиной на воротах, с беленым низом и деревянным верхом! Топить печку и лежать у нее под боком, в дремотном покое, ни о чем не думать и не вспоминать. Ходить к колодцу за водой по обледенелой узкой дорожке, протоптанной в сугробах, откидывать скрипучую крышку, крутить ворот, смотреть, как опускается в черную бездну промерзшая цепь с наростами тонких сосулек.
Дмитрий Хохлов никогда не думал о том, сколько места в его жизни занимают близкие ему люди. Они существовали, и все, и в этом была такая же определенность, как в том, что утром он идет на работу, а вечером домой, и на смену дню приходит ночь, и никогда не наоборот!
В его новом положении день и ночь поменялись местами, и небо с землей поменялись, и он оказался висящим в воздухе вверх тормашками, и кровь прилила к голове, и дышать стало трудно.
Они все не могут так с ним поступить! Он любил их двадцать лет, он и сейчас продолжает их любить, а они… Они не те, за кого себя выдают! Может, как в фантастическом романе, его близких заменили инопланетяне? Холодный, расчетливый, чудовищно изворотливый разум, который не поддается человеческому анализу?
Им, инопланетянам, все равно, любил их Хохлов двадцать лет или не любил! Им все равно, что с ним станется после того, как откроется страшная правда. Им вообще на все плевать, потому что они – инопланетяне.
Хохлов все качался взад-вперед. Когда он откидывался назад, голова касалась стены, а когда вперед, стол странно приближался и расплывался, как будто в глазах у него стояли слезы.
Он на всякий случай проверил – никаких слез нет, еще не хватает!
Родионовна и Кузя договорились украсть у него деньги. И украли. Родионовна не хотела делиться с Кузей и подговорила какого-то третьего Кузмина убить. Кузе она сказала, что нужно избавиться от третьего и свалить все на Димона, и для этого попросила Кузмина прихватить из дома Пилюгиных пепельницу. Кузя ее прихватил, его убили, и пепельницу подбросили на место преступления.
Так или примерно так видел события Игорь Никоненко, милицейский профессионал.
И что теперь делать ему, Хохлову?!
От того, что невыносимо жгло глаза и в голове горело, ему хотелось на мороз, головой в сугроб, и поглубже, так, чтобы не видеть, не слышать и только остывать.
В Родионовну он был влюблен когда-то.
Так у них ничего и не сложилось, и сейчас, когда ему скоро стукнет сорок, он с трудом мог вспомнить, почему у него с ней не сложилось тогда. Вернее, совсем не мог.
Что-то тогда их остановило, хотя по Красной площади они гуляли и на майские праздники ездили смотреть салют – то есть проделывали все, что полагается проделывать влюбленным. У нее была смешная майка с божьими коровками и два хвоста. Ей было лет девятнадцать, и у них было свидание, самое настоящее, не просто дружеские посиделки во время изучения теории функции комплексного переменного! Почему-то в середине свидания она стала нервничать, и нервничала чем дальше, тем больше, и уже салют ее не интересовал, и светлые майские сумерки не занимали! Она все время оглядывалась по сторонам, и взгляд у нее стал безумный. А потом Хохлов предложил посидеть в кафе, в котором почему-то оказались свободные места. Он был «богатый жених», хоть и аспирант. Зарабатывал он двумя способами. Первый был благородный – он писал статьи в научные журналы и получал гонорары за них. Второй был «криминальный» – он слегка подфарцовывал джинсами в родном институте. И как только они зашли в кафе, Родионовна ринулась в туалет и не вылезала оттуда, наверное, с полчаса.
Хохлов сидел один, пил шампанское, заказанное «для шику», смотрел на улицу, по которой шатались толпы принаряженных и слегка поддатых людей, и смешно ему было, и жалко Родионовну, которая полдня не смела признаться, что ей нужно… пописать.
Еще была бабушка Любовь Ильинична, про которую Хохлов всегда говорил, что тотчас бы женился на ней, если бы она только согласилась. Бабушка была необыкновенная, с необыкновенной фамилией Либензон.
– Митя, – говорила бабушка Либензон, – самое главное в жизни – это найти нечто, для чего вы предназначены. Если вам нравится быть переплетчиком, или поваром, или врачом, или инженером, вы должны быть переплетчиком, поваром, врачом или инженером! Может, вы преуспеете, если станете торговать в палатке, но жизнь пройдет, а вы так никогда и не узнаете, что это упоительная штука! Вы будете скучать в своей палатке, растолстеете и наживете кучу старческих болезней, да так и не поймете – зачем вам все это?! Зачем вам жизнь!
И она говорила это в начале девяностых, когда все ринулись на биржи и в банки, когда лихорадочно учились торговать воздухом и из воздуха же создавать миллионные состояния!
Еще она говорила, что у каждого человека за правым плечом стоит ангел-хранитель, и нужно только время от времени оглядываться через это самое правое плечо, и тогда ангел будет знать, что ты помнишь о его присутствии. Он будет знать и не пустит тебя туда, куда ходить не следует. И спрашивать нужно почаще, правильно идешь или нет, и он покажет тебе дорогу.
Еще были рассыпчатые лепешки, кофе из красной пачки. Были длинные разговоры, многозначительные взгляды, дальше которых, впрочем, дело не пошло.
У Хохлова стало много работы, и Родионовна как-то отступила, потерялась. Любовь Ильинична умерла, и Хохлову трудно было приезжать к Арине – слишком много воспоминаний, слишком грустно, слишком странно. Ему казалось, что бабушка будет всегда, а она взяла и ушла!..
И после всего этого, что сегодня показалось важнейшим и главнейшим, Родионовна так поступила с ним? Так наказала его?!.
Хохлов, чувствуя, что голова сейчас лопнет, как перегревшийся котел в машинном отделении тонущего дредноута, выхватил из пепельницы телефон, быстро пролистал меню и нажал кнопку.
– Мам, – выговорил он, когда ответили, – мамочка, скажи мне что-нибудь!
– Все будет хорошо, – тут же откликнулась мать, как будто понимала. – А что такое, Митя?
– Ничего, – проскрипел Хохлов. – Все нормально!
– У тебя голос странный. Ты что? Простыл? Если простыл, нужно потереть редьку, смешать с медом и по ложке принимать сок. Слышишь, Митя?
Хохлов подтвердил, что слышит. Редьку с медом, по ложке.
– Ты на работе?
Он сказал, что на работе.
– А папа пошел в гараж менять подфарники, и что-то его нет давно, я даже беспокоиться стала.
– Мама!! – заревел Хохлов. – Я же сказал, чтоб он машину на сервис отвел! На улице тридцать градусов, а он в гараже подфарники меняет! Обалдели совсем! Я же просил!.. Я говорил!..
– Митенька…
– Вот свалится с воспалением легких, узнаешь тогда! Куда его понесло, какие подфарники!..
– Митя, что ты так разошелся?
– Я не расходился! Только это идиотизм высшей марки – переться в гараж и менять там подфарники! Да он же не видит ничего, а в этом, блин, гараже все лампочки перегорели, одна осталась!
– Митя, папа не хотел тебя беспокоить, да и денег ему всегда жалко.
– Каких денег?! Моих?! Так не надо их жалеть, я сам разберусь! Мам, давай звони ему на мобильный, пусть немедленно едет домой! Или нет, пусть ждет, я его сам заберу!
– Митенька, – сконфуженно сказала мать, – у него деньги на мобильном еще неделю назад кончились. Вот пенсию принесут…
– Ма-а-а-а-ама! – заорал Хохлов, нагнулся и несколько раз стукнулся головой о стол.
Ничего невозможно поделать. Ничего. Они его не слушаются.
– Мам, у вас денег нет?! Так я сейчас привезу! При чем тут пенсия?!
– Митя, у нас полно денег, ты же нам давал на прошлой неделе, много! Только папа не хочет тратить твои деньги на наши телефоны, он говорит, что у тебя и без нас полно трат и расходов.
– Мам, хватит, – оборвал ее Хохлов. – Ты сиди себе, жди отца с подфарником, а я пойду и повешусь. Все, пока.
Он опять опустил телефон в пепельницу.
Ему уже было стыдно за то, что он так орал, и, кроме того, он вдруг вспомнил, зачем звонил.
Он снова вынул мобильник из пепельницы и нажал кнопку.
– Мама, – быстро спросил он, – ты меня любишь?
– Люблю, – ответила мать. – Я тебя, Митенька, очень сильно люблю.
– А ты меня не разлюбишь?
– Нет, – спокойно сказала мать. – Никогда.
– Я… тоже тебя люблю, мам, – надтреснутым голосом произнес Хохлов. – Пока. Отцу привет передай.
Все в порядке. Они есть, хоть и не слушаются, и они его любят. Хоть это не изменится никогда!
В дверь постучали, и просунулось скорбное лицо Вальмиры Александровны.
– Дмитрий, – сказала она. – К вам молодой человек.
– Какой молодой человек?
– Зовут Максим Кузмин. Говорит, что вы его знаете.
Кузин брат пришел поговорить о похоронах. Не хочу, подумал Хохлов.
– Дмитрий, вы говорили, что сегодня должны позвонить в милицию. По поводу кражи. Вы позвонили?
