Привет из ада - Виктор Сафронов

К удивлению Рысака, приблизительно через три часа они без поломок и аварий прибыли в город, где находился вербовочный и тренировочный пункт этого добровольного военного формирования, а проще говоря, военный комиссариат.

Прибыть не в загс для обряда бракосочетания, а выбрать законное вооруженное формирование, Рысаку пришлось тогда, когда старый чекист, грубо говоря "взял его на понт".

Он попытался бегло, не очень бегло и совсем медленно поболтать с ним хоть и на казенном, но вполне нормальном языке. Вот тогда, с искренним, неподдельным ужасом он спросил:

"Коля, как ты собираешься с ней, с любимой женой и ее мамой, твоей тещей общаться?"

Тот и не нашелся, что ответить.

Во время движения, Иван Петрович не просто развлекал его сказками, как он на этих дорогах собирался согласно сталинской военной доктрине, совершать диверсионные акты по уничтожению врага на захваченной им территории, а делился мыслями про счастье армейской службы.

Особо предупредив, что там каждый служака, это боец давно отслуживший свою срочную службу и понимающий что означает команда: "Ядерный взрыв — слева!". Поэтому все его будущие непочтительные высказывания в адрес вышестоящих командиров, очень даже хорошо понимаются и командованию докладываются.

— В бутылку без нужды не лезь. "На фене ботать" только в случае крайней необходимости… Или по нужде. Твоя задача, тихо пересидеть лихое время. Живым дождаться изменений и перемен в воровской российской жизни и выскочить в нужный момент, как черт из табакерки, — не отрываясь от дороги, переспросил: — Задача ясна?

— Так вору безразлично где, но в армии служить нельзя, — резонно возразил ему Рысак. — Это считается сотрудничеством и пособничеством с нашим главным врагом — государством и его ментовской диктатурой.

— Правильно. Хорошо, что заметил, — он ободряющее похлопал Николку по плечу. — Поэтому, сейчас, для всех ты находишься в психиатрической лечебнице, с повышенной изоляцией от внешнего мира. Тебя, судя по всему, в нее уложат уже завтра. Поводом для этого послужит тяжелая автоаварии такси, в котором ты ехал и наступившая вследствие этого амнезия, то есть кратковременная потеря памяти. Об этом будет сообщено в местной газете, но не здесь, а в Птурске. Эта клиника, вообще-то, не медицинская в полном понимании этого слова, а принадлежит она… Хм… Гм… Одному интересному ведомству… Обслуживающий персонал и пациенты, все бывшие… Как бы помягче сказать… Бывшие сотрудники дипломатического ведомства, поправляющие здоровье за счет развернутой хозяйственной деятельности и оказанию услуг конфиденциального характера. Поэтому, утечка информации о том, что тебя там, забинтованного и израненного не было — исключена.

Рысак делал вид, что не обращает внимания на те многочисленные недоговоренности и недомолвки, на которых постоянно спотыкался его попутчик. В конце концов, он еще раз попытался улизнуть от предстоящей службы, для чего взял инициативу на себя.

— Так может, в клинике и удастся перекантоваться, на белых простынях полежать, понежиться пока все уляжется, — с надеждой, но больше для бодрости, спросил Коля. — Заодно, не мешало бы подхарчиться едой и подлечиться лекарствами. Нервы ж совсем износились… Того и гляди, порвутся, нервы-то. Подумай, начальник, может все-таки утрясется… Устаканим этот базар?

— Может и устаканим…

С нескрываемой досадой и негодованием произнес собеседник, про себя обдумывая, чем бы отвадить интерес Коли Рысака от желания стать сумасшедшим. Улыбнулся оттого, что придумал.

— Конечно, удастся, но тебя дурака жалко. Это такая же тюрьма, только без прогулок и телевизора. Удивляешь ты меня, Миколай. Чтобы вор, сам, без необходимости лез в крытку? В тюрьму? Да, еще на бессрочную отсидку? Да, удивил… — он пытался, как можно достовернее изобразить недоумение от того, что услышал. — А здесь… то есть тут… то есть там, в дружной армейской среде… Тебе дадут пострелять из ружья красивого или автомата заграничного. Кормят опять же гораздо лучше… С парашютом попрыгаешь, туда-сюда, вверх-вниз. Глядишь, и пригодиться когда-нибудь.

С этими словами, от греха подальше, он забрал у Рысака документы, которые готовили для него воры. Объяснив это тем, что бумаги нужны для оформления в лечебницу.

Посидели, помолчали. И когда ощущение того, что пауза неимоверно затянулась, достигла своей наивысшей точки. Командир из конторы достал из кармана цветную фотку. Рысак обрадовался — может на прощание сподобиться развлечь себя разглядыванием порнографии. Ошибся… Это была не порнуха. На фотокарточке был изображен молодой человек заграничной наружности, хотя и в джинсах.

— Вот с ним…

Гражданин начальник тычком передал ему цветную картинку.

— Тебе нельзя вступать ни в какие конфликты, ссоры и споры. Желательно подружиться. Он служит в той части, куда сегодня будешь поступать и ты. Если подружиться не удастся, то хотя бы постарайся в минуту опасности быть рядом с ним… И ценой своей жизни защити его.

Увидев, как после последних слов пассажир рефлекторно поморщился, примирительно добавил: "Шутю, однако".

И, уже не обращаясь к Рысаку, заговорил в сторону, как во сне. Впечатление создавалось, будто жалуется он и перед кем-то оправдывается:

"Совсем времени не было. Эх, хе-хе… Это кто ж знал, что такая удача подвернется? Да такое, один раз в тыщу лет бывает… А тут как назло… Под рукой ни одного профессионала. С любителем свяжешься, потом слюны не хватит отплеваться. Какой с него толк? Пятно поноса, да и только. Ну, и что прикажете делать? Раньше бы, да за такое, до конца дней, был бы к тачке прикован, руду из колодца вывозить. Знать расклад — карты не кропить. Эх, хе-хе…"

Пока он вслух рвал на себе рубаху, вместе с представляемым форменным кителем и портупеей — впридачу. Коля, не слушая стенаний бойца невидимого фронта, чуть прикрыв веками, пламенеющие от социалистического романтизма глаза о чем-то без особых усилий мечтал. И вдруг выдал, сверкая очами, полными жертвенного огня.

— Я спасу его от смерти… Нет, от болезни. Я отдам ему всю свою кровь до капли и стану его самым близким другом… В целом… Во всем мире…

Получилось не ко времени довольно красиво и без ложного гражданского пафоса.

"Ты себе-то крови оставь, а то остынешь сразу", — с большим сомнением и тревогой, глядя на своего протеже, произнес боец невидимого фронта.

— Не боись, мамочка, оставлю, — успокоил его спасатель и будущий донор.

Ох… Не понравился ему взгляд, который Коломиец бросил на него из-подтишка. Засомневался подрывных дел мастер: