Грабители золота - Селеста Шабрильян

– Две тысячи фунтов, – повторил Том, притворяясь, что соблазняется. – Ну хорошо! Чтобы помешать ей кричать, надо завязать платком ей рот. Поскольку вы женитесь на ней, вы вправе ее похитить.

– Монстры! – прошептала сломленная Мелида, – я погибла!

– Живей, живей! – подгонял Макс с улыбкой победителя.

Положив револьвер в карман, он достал платок, чтобы заткнуть ей рот. Потом велел протянуть ей руки и собирался связать их. Несчастная Мелида повиновалась без сопротивления. Том отступил назад, поглаживая собаку. В тот момент, когда Макс собирался тронуться в путь, Том наклонил голову, и, бросившись на него, с такой силой ударил головой в живот, что Макс отлетел шагов на двадцать в море.

– Ну, Актеон, моя хорошая собачка! крикнул Том. – Принеси-ка мне его. Да смотри, хватай его за шею и держи крепко. Вперед! Вперед!

Пес устремился к Максу.

– Том, мой храбрый Том! – обрадовалась Мелида, выведенная из заблуждения, – он убьет нас обоих!

– Не бойтесь за меня, мисс, Актеон заставит его побарахтаться в воде, а когда он выберется на берег, его пистолеты будут мокрыми – он не сможет выстрелить. Безоружный человек мне не страшен, поскольку у меня крепкие кулаки. – Затем он прибавил: – Садитесь в седло, мисс Мелида и так быстро, как только может Кеттли, поезжайте к Фультону – ваш отец и сестра должны находиться там. Мисс Эмерод жива, пусть вас не беспокоят дурные мысли.

Мелида была уже на лошади. Она услышала последние слова, уже удаляясь.

– Да хранит вас Бог! – сказала она и, не найдя слов для благодарности, послала ему воздушный поцелуй.

Когда она была достаточно далеко, чтобы Макс уже не смог настичь ее, Том перевел взгляд на море, где боролись Макс и Актеон. Макс, встав на ноги, спешил на сушу по пологому дну, преследуемый собакой, которая старалась вцепиться ему в горло.

Том свистнул, и Актеон подбежал к нему.

– Довольно, – приказал Том, приласкав пса.

Макс, избавленный от животного, в ярости выбрался на берег и устремился на своего противника. Том, стоявший в боксерской стойке и выставив кулаки вперед, сказал:

– К вашим услугам, хозяин. В настоящее время, когда у вас намок порох, я снова ваш слуга. Избавьте меня от недостатка уважения к вам, но предупреждаю, что я очень силен.

Макс, кипевший от бешенства, надеялся отомстить за себя, но он напал на достойного противника. Каждый его удар был парирован и спокойно возвращен. Кулаки Тома часто достигали цели. Это был странный спектакль. У ног их колыхалось море, в голубом небе повисла луна. Актеон рычал, но не трогался с места без сигнала. Наконец, обессилевший, избитый Макс покатился на песок. Актеон рванулся к нему, думая, что настал его черед.

– Сюда! – крикнул Том, оттаскивая его. – Порядочный англичанин не бьет лежачего. – Он наклонился над Максом и толкнул его ногой.

Тот не шевельнулся.

– Идем, – сказал Том псу, – он не двигается, с него достаточно.

Вернемся теперь к Мелиде. Едва она села на лошадь, как склонившись к шее Кеттли, сказала ей вполголоса, будто доверяя секрет:

– Скорее, Кеттли, скорее, я боюсь.

Словно поняв этот ласковый призыв, желавшая вернуться в конюшню лошадь увеличила скорость.

Мелида только раз осмелилась обернуться назад. Подъехав к дому Фультона, она остерегалась входить, сердечко ее сжалось. Ей казалось, что она вновь очутится лицом к лицу с ним. Дрожь пробежала по ее телу, но она вспомнила об Эмерод. В два прыжка Кеттли очутилась у ограды. Доктор, пришедший с садовником, стоял возле постели, на которой лежала его дочь. Он побледнел, в глазах его сверкали слезы. В сердце мистера Ивенса происходила борьба между отцом и врачом. Он плакал, потому что вынужден был причинять боль своему ребенку.

Левая рука Эмерод была пробита пулей около самого плеча. Двадцать раз докотор приближался к ней, двадцать раз отец отступал, проговорив:

– Нет, не могу. Я весь дрожу, я боюсь. Надо поискать другого врача.

– Бегите лучше за моей сестрой, – простонала Эмерод. – Я еще могу ждать.

В этот момент в павильон садовника вошла Мелида.

Эмерод испустила радостный крик. Она слегка приподнялась и вновь упала на кровать. Боль и волнение заставили ее лишиться чувств.

– О! – воскликнул Ивенс, раскрывая дочери объятия. – Я винил Господа Бога, но как я был неправ! Милая моя! Дети мои! – Он прижал Мелиду к сердцу, затем наклонился над Эмерод.

– Ну-ка мужайся теперь и помогай мне. Мелида разрезала платье сестры, а доктор стал готовить повязки. Хирургические инструменты понадобились лишь на несколько минут. Доктор Ивенс ощупывал кости, зондировал рану, тогда как отец Ивенс чувствовал себя обессилевшим и холодный пот струился по его лбу.

Мелида, видя, что ее сестра приходит в себя, прижала ее голову к своей груди, словно хотела сказать: крепись.

Эмерод не испытывала недостатка в мужестве. Когда ее рана была перевязана, она повернула голову к отцу и поблагодарила его взглядом.

Он грустно покачал головой, так как первый раз в жизни сомневался в таланте.

Мелида приблизилась к окну и тихонько стала рассказывать о том, что произошло.

– Какой ужас! Какая подлость! – воскликнул отец. – Я еще не так стар, чтобы не отомстить за вас. Но прежде всего уйдем из этого проклятого места. Как это сделать? – добавил он, обращаясь к Эмерод. – Ты же не можешь идти.

– Я поползу, но мы должны уйти отсюда, – ответила она.

– Что, если мы посадим сестру на Кеттли? – предложила Мелида.

– Нет, – сказал доктор, от тряски ей сделается совсем плохо.

Садовник, остававшийся неподвижным и молчаливым в течение всей этой сцены, вышел из своего угла и предложил тюфяки и тележку, на которой можно было ехать шагом. Его предложение все с радостью приняли.

Пока садовник готовил телегу, явился Том, запыхавшийся, с окровавленным лицом.

– Будьте спокойны, – выдохнул он, – Фультон не вернется. Если он не умер, то ему надо хорошенько подлечиться. Но я не хочу больше оставаться здесь. Дайте приют мне и моей собаке – нам достаточно уголка в конюшне.

Доктор пожал ему руку.

В молчании все двинулись в обратный путь. Эмерод страдала от раны, Мелида, опустив голову, казалось, сгибались от тяжести воспоминаний.

12

Навязчивая идея Тома. Большое горе

Миссис Ивенс, оставшаяся одна в доме, ничего не понимала в таинственном отсутствии дочерей и беспокойно расхаживала перед дверью.

Когда она увидела тележку с лежавшей Эмерод, то издала отчаянный крик.

– Успокойся, – сказал ей доктор, – ничего особенно серьезного, но она нуждается в отдыхе. Заклинаю тебя, не разговаривай с ней – у нее жар, я опасаюсь даже бреда.