Копенгагенский разгром - Лев Портной

Я посчитал, что нашел самое верное решение, как разобраться с мосье Каню и Николь. Вот только настроение мое не улучшилось, а злости только прибавилось.

Глава 19

Оживление усилилось. Датские военные засуетились, принуждая публику к упорядоченности. Толпу разделили на две части так, что образовался живой коридор. Ко мне подошел офицер и, приложив два пальца к виску, представился:

— Коммодор Стен Билле. Приближается лодка с вашим командующим. Предлагаю организовать совместный конвой…

Датские солдаты разделились на две шеренги и встали вдоль живых стен. По моему приказу мои ребята встали у берега. Я огляделся и заметил, что теперь толпой завладели отнюдь не добрые чувства. Только что народ ликовал, благодарный кронпринцу за прекращение бойни, однако прибытие англичан в качестве победителей вызвало неприязнь. Я поежился, сообразив, что и сам, и все члены дипломатической миссии все это время находились под угрозой страшной смерти. Толпа, подверженная легкой смене настроения, могла в любой момент учинить кровавую расправу над горсткой неприятелей, оказавшихся под рукой.

Я окинул взглядом бесстрастные лица датских гвардейцев, подчинявшихся коммодору Билле, и немного успокоился. Похоже, что отсюда угроза не исходила.

Кого мне стоило теперь опасаться, так это англичан. Сэр Хайд Паркер пришел в себя, и все знали, что никакого приказа не было. Я состряпал поддельный приказ и спровоцировал войну. Не удивлюсь, если между Англией и Данией разгорится новый военный конфликт — за право повесить графа Воленского.

Я с опаской следил за приближавшейся лодкой. На переговоры явились сэр Горацио Нельсон, сэр Томас Мастерман Харди и сэр Сидней Фримантл. Вице-адмирал ступил на берег. Готовый к докладу капитан Тезигер сделал несколько шагов вперед, но лорд Нельсон смотрел на меня поверх плеча Фредерика таким взглядом, что тот стушевался. Я вышел навстречу и отрапортовал:

— Господин вице-адмирал, сэр! Отряд Висельника операцию по принуждению датчан к миру завершил!

Мое сердце колотилось так, словно в нем все еще взрывались ядра. Я испытывал неожиданный душевный подъем из-за торжественности момента, из-за внезапно нахлынувшей гордости за успешное окончание кампании. И одновременно терзал меня страх: обман с приказом раскрыт!

Я самодовольно чеканил каждое слово и трепетал: вот закончу доклад и услышу: «Арестовать его! И повесить!»

— Good job, Воленский! — воскликнул в ответ сэр Горацио Нельсон.

Я с облегчением улыбнулся. Вице-адмирал шагнул вперед и обнял меня единственной рукой. Я осмелился похлопать его по спине и услышал шепот:

— Воленский, адмирал Паркер утверждает, что приказа не было.

Дыхание перехватило, я хотел отпрянуть, но вице-адмирал удержал меня и продолжил:

— Воленский, пусть мы нарушили приказ… Это был прекрасный бой! Превосходная операция! Вся ответственность будет на мне. Ради этой победы я готов пойти под суд!

Он опустил руку и решительными шагами двинулся вперед. Я поспешал следом, теряясь в догадках: должен ли я благодарить вице-адмирала или, напротив, выразить обиду за то, что он присваивает себе победу? Сэр Горацио Нельсон шел не оборачиваясь, не обращая на меня более никакого внимания, — таким манером дал знать, что вопрос исчерпан. «Никто не узнает о вашем подвиге», — вспомнил я слова Фредерика Тезигера. «Пожалуй, это лучше, чем болтаться на рее», — решил я.

Мы прошли через живой коридор, протянувшийся до замка, куда убыл кронпринц — подготовиться к торжественной встрече. Солдаты Отряда Висельника и гвардейцы коммодора Билле составили кортеж.

Мы пробыли в Копенгагене неделю. Все это время сэр Горацио Нельсон вел переговоры с кронпринцем об условиях перемирия. В дипломатии вице-адмирал оказался не столь искушен, сколько в военном искусстве. Да и противник оказался непростым. Однажды сэр Бенджамин Томпсон обмолвился, что хитрый лис граф Бернсторф шаг за шагом отвоевывает у англичан то, что добыто в кровавом бою.

Жан коротал время в обществе кота Нуара и белокурых созданий, не слишком обремененных патриотическими чувствами. А я хлопотал перед датскими властями о том, чтобы Артемия Феклистова выслали в Россию.

Сэр Хайд Паркер за все семь дней ни разу не сошел на берег. Он отправил гонцов с донесением в Лондон — между прочим, на захваченном у датчан корабле, — и ждал от Адмиралтейства предписания, как поступить с вице-адмиралом, самовольно учинившим нападение на Копенгаген. Поговаривали, что трибунала не будет, поскольку в Балтийском море в полной боевой готовности стоят шведская и российская флотилии, а разгромить их способен только один человек — сэр Горацио Нельсон.

Эти разговоры внушали мне беспокойство. Окрыленный недавним успехом, я ломал голову над новым фантасмагорическим трюком, чтобы не допустить похода против российского флота. При трезвом рассуждении я понимал, что еще раз одурачить англичашек мне не дадут.

Прусское судно затонуло. Ни барона фон Нахтигаля, ни капитана Оливера Годена никто более не видел. Предполагаю, что здоровяк Годен разделался с пруссаком, а затем и сам волею случая погиб.

Виконтесса де Понсе находилась на излечении. Я не виделся с нею, но посылал регулярно мосье Каню наводить справки о ее состоянии. Датские эскулапы сделали все возможное, так что она быстро пошла на поправку и на третьи сутки сбежала из госпиталя, скрывшись в неизвестном направлении.

Незавиднейшим образом сложилась судьба Артемия Феклистова. Вопреки моим стараниям датчане выдали его англичанам, и по приказу лорда Нельсона Феклистова незамедлительно повесили.

Казнь повергла меня в уныние, однако дело было не в том, что я лишился возможности предъявить российским властям преступника. Как бы то ни было, я не желал ему такой участи, хотя он и заслужил самого строгого наказания. Просто мне не нравилось, что англичане вершили суд над моим соотечественником.

А потом из Англии на фрегате «Laton» прибыл лорд Сент-Эленс. Он доставил несколько приказов, в соответствии с которыми сэр Хайд Паркер отзывался в адмиралтейство, а сэр Горацио Нельсон назначался главнокомандующим.

Новый commander-in-chief отправил в Англию меня и «Джека Кэну» на одном корабле с бывшим главнокомандующим и его женой.

— Надеюсь, сэр Хайд Паркер доберется до Лондона живым, а миссис Хайд Паркер неопороченной, — съехидничал на прощание лорд Нельсон. — Компанию вам составит утомленный войною сэр Бенджамин Томпсон.

Я с нетерпением жаждал встречи с графом Воронцовым — хотелось поскорее увидеть русского человека, более опытного и зрелого, нежели я, который мог бы подсказать, что делать, как быть теперь, когда миссия моя провалилась и российское серебро, предназначенное государем императором для поддержки Мальтийского ордена в Европе, утонуло.

— Мы пройдем мимо Грейт-Ярмута, поплывем в Дувр, — сообщил мне лорд Томпсон. — Чуть дольше по морю, но ближе до Лондона по суше.

— А можно высадить меня в Ярмуте? Хочется быстрее на сушу, — пошутил я.

Впрочем, путешествие стало недолгим, хотя и утомительным. Вынужденное соседство с Жаном Каню раздражало меня. Я удивлялся тому, что столько лет терпел мосье подле себя. В сердцах хотелось выкинуть за борт французишку или хотя бы его паршивого кота. Обормот целыми днями нежился на коленях канальи, а меня оцарапал, когда я почесал его за ухом. Такой была благодарность Нуара.

Не знаю почему, но Жан никак не выходил у меня из головы. Я все время думал о нем. Мало того что эти мысли мучили меня, так я еще нашел странное увлечение: целыми днями наблюдать за мосье. За годы его службы я изучил каждый его жест и ничего нового не находил. Но с каким-то болезненным удовольствием подмечал, как он двигается, как зевает, как перекатывается его кадык, как топорщатся усы. Чем больше следил за ним, тем большая ненависть и злость закипала во мне. Я решил, что отделаюсь от него, как только сойдем на сушу, и едва сдерживал ярость, воображая, как однажды вновь застану его в объятиях с Николь. Я решительно не понимал, что женщины и кошки находили в шельме?!

Некоторое разнообразие в скучные будни вносило общение с лордом Томпсоном. Мистер Суповар вновь увлекся поварским делом. С утра он толкался на камбузе и лично взвешивал уксус, ячмень и кукурузу, идущие в суп. А в обед с умильной физиономией следил за тем, как получившимся пойлом кормят собранный в трюме сброд.

— Я никак не могу взять в толк, какие вершины кулинарного искусства вы пытаетесь постичь? — спросил я.

— Видите ли, граф, — ответил сэр Бенджамин заговорщицким тоном, — я хочу довести до совершенства миф о супе.

— Что это значит? — удивился я.

— В трюме содержится шестьдесят четыре человека. — Мы находились на верхней палубе, и он ткнул пальцем под ноги. — Я пытаюсь изобрести такой суп, чтобы потратить на каждого не более пенса.