У памяти свои законы - Николай Евдокимов

Когда это было? Было это или не было?

Не было — ничего не повторяется в жизни.

Но почему, откуда у меня это непонятное чувство, словно я уже пережила однажды нечто подобное? Было это или не было?

Было!

Много лет назад было. Только тогда была ночь, темная, страшная ночь… Это было, но будто не со мной было, потому что я тогда была маленькой. Господи, неужели ничего во мне не осталось от той глупой, наивной девчонки?

Это было много лет назад.

…В тот год ее приняли в пионеры, и она впервые в жизни поехала в пионерский лагерь. Мама устроила ее в этот лагерь, куда приезжали пионеры из многих городов, даже из Москвы и Ленинграда. Этот лагерь был как знаменитый «Артек», но только стоял не у моря, а на берегу широкой реки. Впервые в жизни Варя так далеко уехала из Новоморского, за триста или четыреста километров. Лето прошло быстро, и наступила пора возвращаться домой.

Из лагеря ребят увозили на автобусах. Одних на вокзал, откуда они в поездах уедут в свои города, других, таких, как Варя, в порт, где их будет ждать «Агат».

Автобус стремительно мчался по шоссе, обгоняя легковые автомобили, другие автобусы, а когда ехал вдоль полотна железной дороги, то и поезд обогнал, легко обогнал, будто допотопную телегу.

Мария Ивановна испуганно кричала шоферу дяде Косте, что так нельзя ездить, но ребята в один голос орали: «Можно! Можно!», и дядя Костя, смеясь, подмигивал Марии Ивановне и не сбавлял скорость. Мария Ивановна сердилась, грозила дяде Косте кулаком. Он оборачивался, выпячивал свои пухлые губы. Мария Ивановна краснела, хмурилась и садилась к дяде Косте спиной.

Ребята делали вид, что ничего не замечают, ничего не понимают, хотя все в лагере знали, что у Марии Ивановны и дяди Кости любовь.

Вообще, взрослые — странные люди. Им кажется, что дети дураки, что у них нет глаз, нет ушей и даже мозгов нет, а ребята все видят и все понимают. Вот Варя тоже все видит и все понимает. Она хорошо понимает Марию Ивановну и дядю Костю, а попробуй скажи им, что она тоже влюблена, они засмеют ее: детям нельзя влюбляться, детям учиться надо, маму слушаться, вожатых слушаться, учителей слушаться, а не влюбляться. Хотя и мама, и вожатые, и учителя, когда были маленькие, тоже, наверно, влюблялись сто раз, а потом забыли или притворяются, что забыли. Варе нравится Сашка. Сашка, конечно, ненормальный: он помешался на марках. Все лето только и делал, что клянчил марки у ребят и расклеивал их в пухлой тетради. Из сострадания Варя начала собирать ему марки, а потом поняла, что Сашка очень умный мальчик, что с ним интересно разговаривать, что он понимает не только в марках, что вообще кругозор у него широкий.

Впрочем, Варя старалась поменьше с ним разговаривать — чтобы ребята ни о чем не догадались. Но все, что бы она ни делала, она теперь делала для Сашки. Картошку копали в колхозе, колоски подбирали на жатве, — Варя накопала больше всех, больше всех насобирала. И все для Сашки. Мария Ивановна на линейке хвалила ее за высокую сознательность, но никто не знал, что и картошку она копала и колоски собирала совсем не потому, что у нее высокая сознательность, а потому, что рядом с ней работал Сашка.

Сейчас Сашка сидел через два сиденья впереди Вари — она видела его загорелую шею, черные волосы, он смотрел в окно.

Варя тоже смотрела в окно. За окном мелькали деревья — сосна промелькнула, высоченная, до самого неба, речка засверкала на солнце, в речке стояли коровы, смотрели на автобус. Варя показала им язык. Одна корова увидела это, обиделась и сердито замычала.

А потом автобус ехал через деревню. На него лаяли собаки, испуганно шарахались куры, а перед самым выездом из деревни на дорогу выбежал козел, расставил ноги, замотал бородатой головой, наклонил к самой земле рога: храбрый козел, сердитый козел, вот-вот забодает автобус, разнесет его в щепки.

Дядя Костя подудел, но козел не сдвинулся с места, и автобусу пришлось остановиться, потому что объехать козла было нельзя — очень узкая тут улочка. Дядя Костя выпрыгнул на землю, подбежал к козлу, но тот рассердился еще больше и ударил дядю Костю рогами в бок. Дядя Костя упал. Мария Ивановна охнула, бросилась из автобуса ему на помощь, козел увидел ее, стукнул копытцем в землю и уже приготовился кинуться на нее и кинулся бы, наверно, если бы из избы не вышла девочка — маленькая, крохотная девчушка, года три ей, не больше. Она подошла к козлу, погрозила ему пальчиком, схватила за рога и потащила к дому. Козел покорно поплелся за ней.

— Вот это козел! — смеясь, сказал дядя Костя, потирая бок.

Теперь Мария Ивановна не отворачивалась от него, всю дорогу теперь она смотрела на него жалостливыми глазами.

Ехать в автобусе очень интересно. Особенно если едешь быстро. Каждую секунду за окном что-нибудь новое — это как кино смотришь. Только что была речка, был лес, а потом поле, по полю ползет трактор. И вдруг море. Его ждали, а появилось оно неожиданно.

Девчонки тыкали пальцем в каждое пятнышко на горизонте, а море появилось сразу, не одним кусочком, а во всю ширь, синее-синее, огромное-огромное и гладкое, как доска. И только сейчас Варя почувствовала, как она соскучилась по его шуму, по его теплой, нежной воде.

Тех ребят, которым предстояло плыть на пароходе, высадили в порту, а остальных повезли на вокзал.

«Агат», с которым должна приехать из Новоморского мама, еще не пришел.

Сашка тоже сошел в порту, он жил в этом городе, а домой почему-то не торопился. Он скинул штаны, рубаху и нырнул и поплыл, хвалясь перед Варей, как хорошо плавает.

Она сидела на берегу, раздевалась, смотрела на Сашку и думала о том, что вот сейчас она выкупается, встретит маму, сядет на «Агат», а вечером уже увидит поселковых девчонок и будет рассказывать им о лагере, а они будут ей очень завидовать.

Впереди у Вари был большой, полный событий и впечатлений день: ей надо не только обойти всех подруг, но и успеть отнести в школу заспиртованную лягушку и, может быть, сходить в кино. Она сто лет не была в кино.

Но Варя не знала, что этот день станет самым трудным, самым тяжелым и самым страшным в ее жизни. Все изменится через несколько минут. Вот она возьмет свой мешок, развяжет, чтобы достать полотенце, и все изменится, и не пойдет Варя купаться, не увидит в этот вечер своих подруг, не отнесет в школу заспиртованную лягушку.

Варя взяла мешок, развязала его, сунула туда руку, ища полотенце. Но никак не могла его нащупать и, рассердившись, вывалила содержимое на песок. Полотенце лежало в самом низу. Варя отложила его, стала засовывать вещи обратно. Сначала засунула банку с лягушкой. Засунула банку и вдруг увидела, что в мешке нет пионерского галстука.

Это был не простой галстук. Это был особенный галстук. Галстук, которым Варя гордилась и который берегла, потому что такой галстук нельзя было не беречь.

В тот день, когда Варю приняли в пионеры, мама подарила ей этот галстук. Она сама носила его когда-то. На этом галстуке была кровь маминого деда Алехи, убитого кулаками.

Вот какой был этот галстук. А Варя потеряла его. Мама сберегла его, как самое дорогое, она надеялась, что Варя тоже его сбережет, а Варя потеряла.

Она сидела на песке возле мешка, мучительно вспоминала, где могла потерять. Может, оставила в лагере, когда собирала вещи? Она хорошо помнила, что галстук лежал на подушке, когда она засовывала свои пожитки в мешок. А потом ее позвали к автобусу, и она на ходу совала в мешок банку с лягушкой. Неужели галстук остался в спальне на подушке?

Сашка вылез из моря, отряхнулся, как щенок, сморщил облупленный нос:

— Купаться будешь?

— Нет, — сказала Варя. — У меня беда: галстук потеряла.

— Вот чепуховина.

— Совсем не чепуховина. Что я маме скажу?

— Ерунда! Купи новый, и все тут… В универмаге галстуки продают, хоть тыщу штук покупай. Нашла чего переживать. Айда, отведу в универмаг, недалеко.

Сашка из всего умел с легкостью находить самый простой выход. Сашка мгновенно принимал решения, и всегда в его голосе звучала убежденность, которой трудно было сопротивляться. Сашка никогда ничего подолгу не переживал, ничего особенно не жалел: если бы Варя сказала, что она не галстук потеряла, а его, Сашкины, марки, Сашка и тогда, наверно, только причмокнул бы с сожалением языком и сказал бы:

— Ну и хрен с ними, поканючу — отец целый альбом купит.

А Варя на его месте очень огорчилась бы. Что она, жаднее Сашки? Или она совестливее — она берегла вещи, потому что знала, как трудно доставалась каждая из них маме, — ведь зарплата у нее маленькая.

— Ладно, пошли, — угрюмо согласилась Варя.

К универмагу они подъехали на трамвае. Ехали они зайцем. Кондукторша заметила их, но ничего не сказала. Они ехали, а она смотрела на них и молчала. И они смотрели на нее невинными, непонимающими глазами. И оттого, что кондукторша молчит, оттого, что она — Варя — строит равнодушную рожу и Сашка строит равнодушную рожу, Варе было противно и стыдно. Вот она так же будет глядеть и на маму честными глазами, когда купит новый галстук. У нее не хватит сил сказать правду, она станет врать, и ей будет так же противно и стыдно, как сейчас. Еще противнее. Впрочем, Варя не очень-то верила Сашке, что пионерский галстук можно так просто купить. Наверное, справку потребуют из школы или еще что-нибудь. Нельзя же так просто торговать галстуками, будто картошкой на базаре.