Другая женщина - Евгения Перова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Садись, подвезу! Сто лет не виделись.
Они и правда не виделись больше полугода и теперь так волновались, что никак не могли заговорить друг с другом, а только беспомощно улыбались. Потом Варька затрещала про новую работу – она всегда много говорила, когда нервничала. Глеб только посматривал на нее – глаза у него опять стали как у печального спаниеля. Он подвез Варю прямо к дому. Посидели немножко в машине, а потом Глеб спросил:
– А ты меня чаем не угостишь?
– Чаем?
– Когда я говорю чай, – Глеб покосился на Варьку, – я имею в виду чай. И больше ничего.
– Конечно! Пойдем.
Он присел за стол и потер лицо рукой.
– Уморился?
– Немного.
– Слушай, а давай поедим! Что толку в этом чае? Я с работы, есть хочу ужасно, да и ты небось не обедал? У меня лапша куриная, давай?
– Да я перекусил вообще-то…
– Перекусил он! Знаю я твои перекусы!
Варвара быстро накрыла на стол, разогрела суп, щедро налила ему в тарелку, но Глеб так шустро заработал ложкой, что она, уже не спрашивая, подлила еще половник и добавила кусок курицы.
– Ох, хорошо! Вкусно, спасибо.
– Слушай, как удачно, что мы встретились! Возьмешь яблок? А то мне девать некуда! Такой урожай в этом году, просто ужас! Ветки так и обламываются! Я уж и варенье варила, и сок делала, а все не кончаются…
– Ну давай.
Варька притащила две корзины с яблоками.
– Да куда ты столько?!
– Ничего, съедите! Эти вот, смотри, антоновка, она снятая, не битая, долго лежать будет. А тут разные, сейчас погрызть. Одни витамины!
– Ну ладно, спасибо. – Глеб тяжело вздохнул и опять потер лицо рукой. – Разморило меня от твоего супа. Прямо глаза закрываются.
– Может, кофе сделать?
– Не надо. Поеду я, – но не двинулся с места. Уходить ему явно не хотелось.
– Глеб, у тебя все в порядке? Что-то ты мрачный!
– Да ерунда, пройдет.
– Поругались, что ли?
Глеб мрачно поглядел на Варьку и сказал, опустив голову:
– Не то слово – поругались. Чуть не врезал ей.
– За что?!
– Варь, когда мы узнали, что девочка… нездорова…
Глеб замолчал. Варька не дышала.
– Давай, говорит, сдадим в Дом ребенка! Вроде как бракованная! Ну, я думал – стресс у нее. Потом, когда пацаны родились… Я-то не собирался еще детей заводить. С Люшей одной сколько забот, но она уперлась: надо еще ребенка, здорового, а то ты меня бросишь, кому нужен больной ребенок и всякое такое. Пацана, конечно, мне хотелось. Но сразу двое! И, как нарочно, все сразу разваливаться стало. Нет, я понимаю, Галка устает, кто ж спорит. Но я-то тоже не отдыхаю! Разве я плохо стараюсь, Варь? Я верчусь как уж на сковородке, за все хватаюсь!
– Глеб, ты очень хорошо стараешься! Ты молодец!
– А ей все не так, все мало. Ну, трудно нам сейчас, так выправимся со временем…
– Конечно! Это просто черная полоса!
– Ты понимаешь, я ведь не из-за себя переживаю! Я-то все выдержу. Я из-за дочки. Плохо она с Люшей обращается. Галка и на пацанов, бывает, кричит. Но те-то здоровые! Моторные такие пацаны получились, кого хочешь с ума сведут.
– А как с Люшей?
– Варь, она иначе, чем «уродка» и «дебилка», Люшу не называет! А девочка вовсе не дебилка, она умненькая! Ей шести нет, а уже читать может и считает хорошо! Бабушка с ней занимается. Она же почти все время у бабушки, Люша. И помогать всем старается, только что ж она может – слабенькая, и ручки-ножки плохо слушаются, но она силится! И всех любит, такое сердечко доброе! Галка на нее кричит, а она… она мне говорит: «Мамочка… мамочка устала…»
Глеб замолчал и закрыл лицо руками.
– Глеб, ну что ты! Не надо, милый…
Но Глеб ее и не слышал:
– А тут Люша разбила что-то, нечаянно. Галка ее ругала, а я как раз вошел, слышу, кричит: «В детдом тебя сдам, уродка!» – и замахнулась на нее, а Люша отшатнулась и упала, ножку вывихнула…
– Господи…
– Я к врачу повез, испугался, что перелом, у нее косточки хрупкие. Потом к бабушке отправил, вернулся домой. Говорю: если ты еще раз на Люшу руку поднимешь или обзовешь, я тебя саму в такой детдом сдам, что не обрадуешься!
– А она что?
– Ну что! Каялась, плакала. Устала, говорит, сама не знаю, что делаю…
Они долго молчали, сидя напротив друг друга в круге желтого света под старым выгоревшим абажуром с кистями. Потом Глеб тяжело поднялся и вздохнул:
– Прости. И зачем я на тебя все это вывалил! Разнюнился, как баба.
– Глеб, перестань. Ты ж никогда не жаловался. Значит, припекло.
– Да, припекло что-то.
– Она и правда устала, Галка твоя. Ничего, образуется все, правда!
– Надеюсь. Галка хочет работать пойти. Пацанов в садик, и работать. Она, конечно, дома закисла. Ведь ей и приодеться хочется, и в люди выйти…
– Я понимаю.
– Ладно, пошел я.
– Яблоки не забудь.
Варя проводила его до двери, а на прощание не удержалась: быстро погладила по щеке и поцеловала, едва коснувшись губами, – получилось в уголок рта. Он усмехнулся:
– Что, пожалела?
– Ну да. Наладится все, Глеб, не переживай!
Он вдруг притянул Варьку к себе и провел рукой по волосам, которые она сразу же развязала, придя домой, – к вечеру от туго стянутого хвоста болела голова. Глеб пропустил сквозь пальцы густые пряди Варькиных пепельных волос, а потом взял да и поцеловал ее. Всерьез, сильно. Варька опомнилась первой – попыталась отстраниться, но он не пустил.
– Глеб, не надо, – сказала она тихо. – Не надо нам этого, ты же понимаешь…
– Я знаю.
– Поезжай домой.
– Сейчас. Еще минуту.
Варька замерла. Они просто стояли, прижавшись друг к другу, щека к щеке, и сердца так стучали, словно бились друг о друга! У Варьки вдруг промелькнула в голове странная фраза: «И двое стали – одно…» Откуда это? Наконец Глеб ослабил объятия:
– И что на меня нашло…
– Просто сегодня день такой. Тяжелый. Магнитная буря, наверно. Ты не переживай, подумаешь – поцеловались. Это просто… передышка. Любому нужна передышка.
Глеб совсем отодвинулся и невесело усмехнулся:
– Передышка! Разве ты можешь быть передышкой? Ты – воздух. Когда ушла, словно кислород перекрыли. Или свет выключили. Так и ковыряюсь в потемках.
Варька молча на него смотрела.
– Ладно, прости. И спасибо тебе. За все.
Он ушел. Варя постояла, потом переоделась, вымыла посуду. Забралась с ногами на кровать, включила телевизор, приглушила звук – она глядела на светящийся экран с меняющимися картинками, как смотрят на огонь в камине. Смотрела – и ничего не видела. Потом встала, походила из комнаты в комнату, опять села – обхватила себя руками и начала раскачиваться: взад – вперед, взад – вперед. Раскачивалась и выла, стонала на одной ноте: «Господи-и, почему ж так больно-о?!» Боль все усиливалась – уже не душевная, физическая. Варька не знала, что с этим делать, как превозмочь, как справиться?! Она то металась по дому, то бросалась на постель и колотила кулаками подушки, то кусала в кровь руки – больно!
Больно же, Господи!
Больно…
И такой был порыв – пойти к этой Гале, сказать: отдай!
Отдай мне девочку, все равно ты ее не любишь!
Не надо мне даже Глеба – он взрослый, справится!
И я… справлюсь.
Постараюсь.
Но девочка!
Девочка…
Заснула только под утро, но даже во сне чувствовала эту проклятую боль. А на следующий день вдруг приехали Андрей с Таней – Варька как увидела худую бледную Таню в инвалидной коляске, так ее и отпустило слегка. С Андреем и Таней Варвара познакомилась года два назад, хотя знала, что Андрей – родственник дяди Вити, соседа Котовых. После смерти дяди Вити его дом долго стоял бесхозным, как и дом Котовых, которые никак не могли его продать. Потом на этих двух участках вдруг началась строительная суета: старые дома снесли, начали ставить фундамент, и в один прекрасный день Варька увидела, как Андрей вытаскивает из машины складную инвалидную коляску – она тут же побежала помогать. Но оказалось, что по развороченному участку коляску не провезти, Андрей взял Таню на руки и прошел с ней к дому – показать стройку, а Варя стояла, печально глядя им вслед.
Потом Варвара напоила их чаем, а когда Андрей снова пошел на стройку, разговорилась с Таней. Они подружились – Андрей еще несколько раз привозил Таню в Филимоново, а Варька даже съездила к ним в гости – на Татьянин день и просто так, без особого повода.
Строящийся дом постепенно обретал очертания маленького сказочного за́мка, затейливого домика с башенками – местные тут же прозвали его «за́мком любви»: семейная история Андрея и Тани, которую первой узнала Варвара, скоро стала известна всему поселку. У Тани был рассеянный склероз – давно, уже лет пятнадцать, а то и больше. А дом этот ей приснился! Так что Андрей воплощал в жизнь Танину мечту, до полного осуществления которой оставалось совсем немного, только внутренняя отделка. Сейчас, взглянув на Таню, Варька ужаснулась: не доживет! Совсем прозрачная, слабая, Таня тем не менее улыбалась. Андрей пошел разговаривать со строителями, а Варя угощала Таню чаем с неизменными пирогами. Они чаевничали на веранде, и Таня, задумчиво глядя в окно, вдруг произнесла:
