Тайны запретного императора - Евгений Анисимов

Женщины с таким типом психики, как у Анны Леопольдовны, могут быть вполне счастливы в семейной жизни, в уютном доме, закрытом от посторонних глаз, в дружной семье, среди близких, возле мужа. Но и в этом ей не повезло. Отношения Анны Леопольдовны с мужем в 1740–1741 годах трудно назвать даже прохладными. Во-первых, она старалась устранить его от государственных дел, как внутренних, так и внешних, что было причиной явной, замеченной иностранными дипломатами, печали принца Антона-Ульриха. Во время всей «затейки» Бирона с регентством Анна Леопольдовна выступала как самостоятельная политическая величина, не как жена принца Брауншвейгского, а как племянница императрицы Анны Иоанновны. Она сама вела переговоры с Бироном, даже явилась для этого к герцогу в покои во время обеда. Да и позже, во время его краткого регентства, они делали друг другу визиты, а когда начался «детский бунт» принца, принцесса не спешила встать на сторону мужа, а держалась нейтрально, хотя удар по принцу рикошетом попал и в нее.

Историю заговора Миниха против Бирона также можно писать без упоминания принца — о намерении фельдмаршала арестовать регента Антон-Ульрих узнал, как бы теперь написали, «из газет», точнее — тогда, когда дело было уже почти сделано. Эрнст Миних пишет, что когда его отец явился ночью в Зимний дворец за благословением на переворот, Юлия Менгден разбудила принцессу, однако сделать это тихо, чтобы «принц от того не пробудился», ей не удалось, «но как сей вопросил у принцессы, что ей сделалось и зачем она встает, то в ответ сказала она, что ей занемоглось и чтоб он остался в постели, а она тотчас назад будет», после чего Анна Леопольдовна вышла к фельдмаршалу и гвардейским офицерам. Думаю, что мы можем верить Миниху-младшему, который как раз в эту ночь состоял дежурным камергером при юном императоре и был пробужден правительницей, которая сказала ему: «Мой любезный Миних, знаешь ли ты, что твой отец предпринял? Он пошел арестовывать регента. — К чему присовокупила еще: — Дай, Боже, чтобы сие благополучно удалось!.. Потом принцесса вместе с фрейлиной Менгден, которая одна при ней находилась, пошла в спальню малолетнего императора, а я скорее выскочил из постели и оделся. Немного погодя пришел и принц, которому принцесса тут во всем открылась» [274]. Таким образом, в ночь переворота Миниха принц-супруг мирно спал. Жена не сочла нужным даже поделиться с ним замыслом огромнейшей перемены, в частности, и в его жизни.

Теперь трудно понять, почему так сложились их отношения, почему Антон-Ульрих был неприятен Анне Леопольдовне. Можно, конечно, говорить о различии натур, несходстве знаков зодиака… Это был типично династический брак, устроенный по соображениям внешней политики, без всякого учета интересов и симпатий партнеров. Таких браков (и не только в княжеских семьях) было великое множество, и удел невест и женихов в этих брачных комбинациях был одни — подчиниться и как-то приспособиться к партнеру и новому образу жизни.

Но принцесса Анна с самого начала знакомства с принцем Антоном-Ульрихом стала проявлять строптивость (или, по тогдашним критериям, — невоспитанность), более того — она публично выражала свое несогласие идти под венец с чуждым ей человеком. Саксонский полковник Нейбауер писал в 1740 году, что как только принцессе было предложено выйти замуж за Антона-Ульриха, она отвечала категорично, что «охотнее положит голову на плаху, чем пойдет за принца Бевернского». И только угроза быть выданной за «низкопородного» Петра Бирона сделала ее податливой. Но кажется, что со своим браком она не примирилась. Попавший в опалу бывший кабинет-министр А.П. Волынский на следствии в 1740 году показал, что в разговоре с ним Анна Леопольдовна сетовала как раз на принудительность своего брака: «Вы, министры проклятые, на это привели, что теперь за того иду, за кого прежде не думала, а все вы для своих интересов привели».

Остроту этим переживаниям девушки придавала, по-видимому, ее первая и сильная любовь к графу Линару. Муж же не был, как говорили в двадцатом веке, «мужчиной ее мечты», не отвечал классическим образцам, почерпнутым юной девушкой из Расина или Корнеля. Принцессе явно нравился другой тип мужчины, и это проскользнуло в источниках. Когда в той же беседе Артемий Волынский спросил Анну Леопольдовну, чем же ей не нравится принц, она отвечала кабинет-министру: «Тем, что принц тих и в поступках несмел». Действительно, в нем не было изящества и мужественности графа Линара. Миних позже писал, что провел с принцем Антоном-Ульрихом две военные компании против турок, да так и не понял: рыба он или мясо. Но тут Миниху особенно доверяться не будем. Известно, что Антон-Ульрих в бою, под пулями вел себя вполне достойно, и тот же Миних сразу после похода на Очаков прилюдно отзывался о мужестве принца с восторгом. Впрочем, в человеке, особенно военном, могут сочетаться разные, и даже противоположные качества. Манштейн писал, что принц «обладает наилучшим сердцем и прекраснейшим характером в мире, соединенными с редким мужеством и неустрашимостью в военном деле, но он чрезвычайно робок и застенчив в государственных делах» [275]. Так часто бывало в истории: неустрашимые на поле боя воины на скользких дворцовых паркетах оказывались неловки, нерешительны в государственных делах и робки в семейной жизни.

Супруги часто ссорились, неделями не разговаривали друг с другом. При этом принц оказывался слабее и всегда первым шел на попятную. В этом смысле Анна Леопольдовна воспользовалась простым житейским советом, которой дал ей во время той памятной беседы А.П. Волынский: сносить все терпеливо, не показывать людям своего неудовольствия, ибо «в том разум и честь Ее высочества состоит», и, кроме того, «если принц тих, то тем лучше ей, потому что он будет ей в советах и в прочем послушен и что ежели бы ее высочеству супругом был принц Петр, то бы хуже для нее» [276].

В итоге, как ни был расположен к своему господину брауншвейгский советник Гросс, он писал в Брауншвейг, что Анна «способна делать с принцем Антоном-Ульрихом все, что захочет. Она выпытывает у него все его секреты, но не открывает его светлости свои» [277]. Принц был человеком слабым, и его брат Людвиг-Эрнст, понимая это, отмечал, что все было бы по-другому, «если бы Антон-Ульрих был другим человеком, но с ним ничего не поделаешь». Позже он писал: «Антон-Ульрих есть не что иное, как тень» [278]. О том, что Антон-Ульрих — явный подкаблучник, позже писал и Шетарди, который сообщал, что нередко случается, что Юлия Менгден не допускает его войти в апартаменты принцессы; бывает и так, что его даже прогоняют с постели [279]. О том, что Анна Леопольдовна обладала сильной волей, можно заключить по одному разговору Финча с Антоном-Ульрихом. Они заговорили о попытках прусского короля подкупить окружение правительницы. За саму правительницу принц не беспокоился: он сказал, что «во взглядах своих она тверда и непреклонна» (is firm and immovable) [280]. Брат Антона-Ульриха Людвиг-Эрнст, часто бывавший на посиделках в покоях Юлии Менгден, также не раз замечал, что Анна Леопольдовна «верховодит во всем» [281].

В октябре 1741 года, — в сущности, накануне свержения Брауншвейгской фамилии, — между супругами произошло жесткое столкновение по поводу назначения четырех новых сенаторов, среди которых был небезызвестный И.А. Брылкин и другие угодные правительнице люди. Антон-Ульрих, за спиной которого стоял Остерман, противился этому, но правительница настаивала на своем. Шетарди сообщает, что «происшедшее по этому поводу объяснение было чрезвычайно резким; генералиссимус ничего не добился, дважды ссылаясь с жаром на свое звание мужа, которым, как он, без сомнения, полагает, он пользуется по отношению к правительнице; между тем опыт доказал уже ему, что довольно часто права его мало уважаются, поэтому приводимый им довод нисколько не остановил правительницу». В конечном счете правительница вручила супругу соответствующий указ о новых назначениях в Сенат. Думаю, что речь идет об указе 17 сентября 1741 года, когда Брылкин стал обер-прокурором Правительствующего Сената [282]. Принцу пришлось проглотить это, как и примириться с растущим влиянием графа Линара при дворе — тот даже участвовал с ним в одном из совещаний по внутренним делам.

Даже начавшаяся русско-шведская война не была использована генералиссимусом и президентом Военной коллегии для упрочения своего положения. Об его участии в командовании боевыми действиями русских войск даже не шло речи. Самое большее, на что он мог рассчитывать, — это руководить смотром войск накануне похода и давать необходимые распоряжения по военному ведомству о подготовке армии к походу.

Брауншвейгские дипломаты сообщали, что Анна не приглашала мужа на обсуждение важнейших дел с сановниками, порой не пускала его в свою спальню и подолгу не обедала с ним за одним столом. О раздельной жизни супругов есть множество свидетельств. Фельдмаршал Миних не удержался и зачерпнул в свои мемуары немного грязцы, сообщая нам, что правительница часто виделась с графом Линаром в Третьем Летнем саду, выходившем некогда почти к Аничкову мосту. А к этому саду примыкал дом, в котором остановился Линар. Туда и отправлялась правительница всегда в сопровождении фрейлины Менгден, которую там в особом павильоне якобы пользовали привозными минеральными водами. Попытки же принца Антона-Ульриха проникнуть в сад и попить целебной водички пресекались неприступными часовыми у ворот. О том же писал в 1741 году Шетарди, только вместо Антона-Ульриха он упоминал цесаревну Елизавету Петровну, которая тоже жила неподалеку от сада и как-то решила прогуляться по его аллеям, но наткнулась в воротах на сурового «невпускалу»-гвардейца. Оказалось, что туда пропускают, кроме правительницы и фрейлины Менгден, только графа Линара [283]. А так как Шетарди часто встречался в то время с Елизаветой, сведения в его донесении могли быть из первых рук.