Чёрный караван - Клыч Кулиев

Женщина промолчала, кусая копчик своего платка из зеленого шелка, и отвернулась. Я подошел еще ближе.

— Не стесняйтесь… Как ваше имя? А?..

— Нимче, — тихо ответила женщина.

— Что? Вы сказали — Нимче?

— Да.

— Откуда вы родом? Узбечка?

— Нет… Ашкун…

— Ашкун?

— Да.

«Ашкун, ашкун», — повторял я про себя. Это слово было мне знакомо. «Ашкун» называлось одно из основных племен Кафиристана — местности в северо-восточной части Афганистана. Неужели эта женщина оттуда? Я взял ее за руку:

— Ну-ка, повернись лицом ко мне… Не бойся… подними глаза, — проговорил я, пытаясь заглянуть ей в лицо.

Нимче не отняла руку, но и глаз не подняла. Я помял, что она неспроста принесла подушечку, и начал действовать смелее: схватил другую руку и слегка прижал к груди. Нимче вздрогнула, но не пыталась вырваться из моих объятий. На этот раз я приказал более строго:

— Подними глаза!

Нимче осторожно подняла голову. Я с удовольствием заглянул в ее красивое, белое лицо, в чистые, как морская вода, голубые глаза. Да, Нимче была из Кафиристана. В северо-западной Индии, в Дардистане, я как-то встретил одну женщину, уроженку Кафиристана. Она, так же как Нимче, была высокого роста, статная, белолицая. Но моложе Нимче. Этой, по всей вероятности, было уже под сорок: и лоб, и стройную, красивую шею уже начали украшать мелкие морщинки.

Я усадил Нимче на диван и, глядя в ее грустные глаза, возобновил расспросы:

— Вы из Кафиристана?

— Да.

— А как вы попали сюда?

Вместо ответа Нимче глубоко вздохнула. С каким-то удивлением посмотрела на меня и начала рассказывать свою историю. По ее словам, когда ей было лет семь, она со своими родителями попала в плен к афганцам. Когда начала подрастать, ее продали одному бухарскому купцу. А купец подарил ее эмиру. Самые драгоценные дни своей жизни она провела в гареме. Несколько лет тому назад эмир отпустил ее из гарема, а беку приказал до конца ее жизни покровительствовать ей.

Я, честно говоря, раскаялся, что попросил Нимче рассказать о своем прошлом. На глазах у нее появились слезы, и вдруг она горько, взахлеб, зарыдала. Я сидел растерянный, не зная, что предпринять. Утешать ее — язык не поворачивался. Да и как ее утешить? Взывай к богу… Да поможет тебе аллах… Что еще можно сказать?

Не находя других слов, я мысленно повторял имя — Нимче. Постой, постой… Да ведь афганцы, кажется, называют «нимче» тех кафиристанцев, которые приняли мусульманскую веру? Об этом я где-то читал. Где именно? Не помню… Но читал — это точно. Тогда какое же у нее настоящее имя?

Оказывается, я задумался всерьез. Нимче вытерла глаза и, поднимаясь, сказала:

— Если больше ничего не надо, я пойду.

Я невольно отпустил ее руки.

Я заснул, когда уже начинало светать. Проснулся поздно. Бек и капитан Дейли уже ожидали меня в столовой. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Казалось, бек в душе посмеивался надо мной. Он, разумеется, знал о том, что я какое-то время провел с Нимче. Может быть, уже потребовал у нее отчета? Не знаю… Во всяком случае, хорошо, что удалось быстро ее выпроводить. Подумав об этом, я даже вздохнул облегченно.

Мы выпили по пиалушке чая и, простившись с беком, направились к себе домой. Опять пошли пешком. По дороге я спросил капитана, что означает слово «нимче».

— Нимче, — сказал он, — значит «наполовину верующий». Афганцы называли «нимче» сияхпушей[62], принявших мусульманство… А что? Почему вам это понадобилось?

— Да так… Вспомнил и спросил…

«Бедняжке даже не дали имени человеческого», — подумал я и быстро перевел разговор на другую тему:

— Как тебе понравилась откровенность бека?

Капитан усмехнулся.

— По-моему, мы столкнулись с типичной восточной дипломатией. Без дозволения эмира бек никогда не посмел бы говорить так открыто. Он, конечно, выражал мнение эмира. Помните, бек сказал: «Таких откровенных признаний вы не услышите ни от его светлости эмира, ни от его превосходительства кушбеги». Конечно! Эмиру не положено так говорить. Ведь это все равно что стать на колени. А эмир как-никак повелитель… Вот он свои намерения и высказывает через своих приближенных. Бек наверняка послал уже гонца к эмиру, со всеми подробностями доложил о нашем разговоре. У них в самом деле положение тяжелое. Трон эмира непрочен. Они боятся, как бы он не рухнул подобно зданию с прогнившим фундаментом. Поэтому и согласны принять любое покровительство, лишь бы уцелеть…

Капитан был прав: положение бухарцев было незавидное, трон шатался основательно. Однако понимает ли это сам эмир? Теперь мне уже хотелось поскорее встретиться с ним.

19

В Бухару мы приехали в тревожный день. Весь город бурлил, как море при штормовом ветре. Лавки были закрыты, учреждения не работали, медресе тоже… Все жители города вышли на улицы.

На центральной площади — Регистане — стоял такой шум, что отголоски были слышны даже в домах на окраине города. В одном из таких домов разместились и мы. Двор, в глубине которого, в тени развесистых старых деревьев, помещался дом, был широкий, просторный. И самый дом был ему под стать — большой, двухэтажный; видно было, что он предназначается для приема особо важных гостей.

Представитель кушбеги, Мумин-бай, специально приставленный, чтобы обслуживать нас, посоветовал не выходить сегодня из дому. На наш вопрос, чем вызваны волнения в городе, Мумин-бай, поглаживая маленькой ручкой редкую козлиную бородку и заискивающе улыбаясь, ответил:

— Ай, в мире стало много смутьянов! В Новой Бухаре, в Чарджуе — большевики повсюду мутят народ. Сегодня требуют сокращения податей. Завтра дерут глотки, требуя освободить «томящихся в тюрьме». Каждый день — новое. Вот и сегодня с самого утра собрались на Регистане и подняли шум. А ночью на улицах расклеили бумажки, содержащие клевету на его высочество, светлейшего эмира. Вот, если угодно прочитать..

Мумин-бай вынул из кармана печатный листок, еще влажный от типографской краски, и протянул мне. Я взял его и пробежал глазами. Затем вернул бумагу Мумин-баю и спросил, уставясь в его хитрую, морщинистую мордочку хорька:

— Кто их распространяет?

— Гм! А вы как думаете? Разумеется, большевики. Кроме них, кто еще может провозглашать: «Да здравствует Ленин!»

— А разве нельзя наказывать их построже?

— Да наказывают. Вот и завтра двоих публично будут вешать.

— Двоих?

— Да… Оба как будто большевики.

Прочитав листок, поданный мне Мумин-баем, я сразу же понял — Арсланбеков в Бухаре. Листовка — изделие его людей. Об этом мы договаривались раньше. Как же его разыскать? Он, видимо, тоже разыскивает меня. Оставался один путь: послать Роберта и Дэвида в город. Может быть, они случайно встретят полковника и заодно ознакомятся с положением. Присоединив к ним Мумин-бая, я отправил их пройтись по городу. А сам, расположившись в отведенных мне комнатах, принялся намечать дальнейшие планы.

Постепенно мысли мои смешались, и я сам не заметил, как уснул. Проспал довольно долго и проснулся уже под вечер. Роберт и Дэвид давно вернулись с прогулки. Я немедленно вызвал их к себе и выслушал их доклад. Роберт, оказывается, ходил один. Перемежая, как обычно, свой рассказ шутками и смехом, он сообщил:

— Его высочество эмир нашел дичь по соседству. Будьте покойны, на охоту вы не поедете.

— Почему?

— О-о! В городе такой шум… Шестеро убитых, десятки раненых. Трупы до сих пор лежат на Регистане. Эмир отдал приказ: «Не убирать до самого вечера». А завтра повесят еще двоих. Недаром говорят: «Одна искра может испепелить целый город». Все началось с пустяков. В медресе Мир-Араб один из талибов сочинил не очень лестные стихи про эмира. Переписал в нескольких копиях и расклеил на стенах медресе. Об этом узнала полиция. Допросили по одному всех талибов. Никто не признался. Троих талибов бросили в зиндан. Талибы встали на защиту своих товарищей. Послали представителей в другие медресе и договорились собраться сегодня на Регистане, чтобы подать жалобу эмиру. Ремесленники и торговцы из соседних лавок и мастерских тоже присоединились к ним. А эмир, оказывается, был страшно рассержен. Он прочитал листовку, которую распространили ночью. Ну, ту, что показывал Мумин-бай, — и пришел в неописуемую ярость. Отдал приказ начальнику охраны — расстрелять собравшихся на Регистане. Тот выполнил это незамедлительно..

Дэвид в основном повторил Роберта. Только что он видел капитана Кирсанова. По словам капитана, полковник Арсланбеков прибыл в Бухару вчера утром. Вместе с ним приехали генерал Боярский и полковник Кирюхин. Кирсанов сообщил, что они остановились в доме служащего русского государственного банка Яхневича. Он интересовался, где остановился я, но Дэвид ответил неопределенно: мол, точно еще неизвестно.