«Венгерская рапсодия» ГРУ - Евгений Попов

Многие венгерские исследователи склонялись к тому, что письмо было действительно написано партизанским комиссаром по заданию советского руководства, чтобы подтолкнуть Венгрию на переговоры о перемирии. Но с таким же основанием можно было предположить, что этот документ был сфабрикован с помощью венгерских разведорганов, чтобы дать регенту аргумент в пользу направления венгерской делегации в Москву.

Подполковник Макаров действительно был комиссаром одного из партизанских отрядов на территории Словакии. Однако, что касается подлинности «его письма», то исследователи обнаружили целый ряд элементов, которые дают основание полагать, что он был не способен написать его. Во-первых, отсутствуют какие-либо следы его подготовки, черновики, копии, упоминания в советских архивных материалах. Во-вторых, сомнительно, чтобы советское руководство могло рассчитывать, что регент Венгрии всерьез отнесется к документу, подписанному никому не известным подполковником из партизанского отряда, — ведь для этой цели можно было подобрать авторитетного военного или политического деятеля. Наконец, условия перемирия могли быть переданы графу Зичи в устной форме. Он был достаточно солидным человеком, чтобы его слова были приняты регентом на веру. И самое главное — о письме Макарова ничего не было известно ни штабу партизанского движения, ни политуправлению Красной армии, ни Наркомату иностранных дел, мимо которого подобный документ никак не мог пройти.

И уже совсем странно, что графологически подпись под документом не совпадает с подлинной подписью Макарова. Больше того, в «подписи» Макарова под письмом допущена ошибка: вместо русской буквы «р» написана латинская буква «г». Трудно поверить, чтобы человек мог допустить ошибку в написании собственной фамилии. К тому же в письме должность подполковника Макарова указана ошибочно: он был комиссаром, а не командиром отряда, как написано в письме.

К сожалению, ни командира партизанской бригады, ни его политкомиссара уже нет в живых, и историки не смогут получить достоверные сведения из первоисточника. Странно и то, что о «письме подполковника Макарова» ничего не было известно начальнику штаба повстанческой армии.

Генерал-майор И.И. Скрипка рассказал, что командир партизанского отряда Волянский и Макаров докладывали ему о встрече с венгерским помещиком графом Зичи, который интересовался, могут ли партизаны перебросить по воздуху венгерскую делегацию в Москву.

Однако ни о каком «письме Макарова» адмиралу Хорти никто даже не упоминал. «Только после войны я узнал, — сказал И.И. Скрипка, — что историки пытаются разобраться с вопросом о письме, якобы направленном регенту Венгрии комиссаром партизанской бригады. Уж если исходить из того, что такое письмо действительно могло быть послано, то логично было бы предположить, что его должен был бы подписать командир бригады Волянский, а не комиссар».

Надо иметь в виду, что и Волянский, имевший звание старшего лейтенанта, и Макаров, носивший погоны подполковника, скорее всего, присвоили себе эти звания сами в партизанском отряде. Макаров, до войны учитель, был капитаном. Но комиссар бригады должен был иметь звание выше, чем его подчиненные, так он стал подполковником.

Командир партизанского отряда Волянский был от природы умным, смелым и решительным человеком, но он сознавал, что у него нет необходимой подготовки, поэтому многие вопросы он перекладывал на своего заместителя — Макарова. Но и Макаров просто-напросто не в состоянии был подготовить письмо главе государства с условиями, на которых советская сторона согласна вести переговоры о перемирии с руководством Венгрии. У него не было даже представления о проблемах, которые излагались в приписываемом ему письме. Комиссар отряда просто не располагал достаточными знаниями ни о политике, ни об истории Венгрии.

Волянский безусловно сообщил бы мне, если бы возникла необходимость передать какой-либо документ венгерской стороне. Когда граф Зичи установил контакт с партизанами, командир бригады поставил меня об этом в известность. Я информировал об этом штаб партизанского движения Украины. После согласия командования венгерская делегация была принята. Ее разместили в Зволенской крепости в отдельном доме. Помню, что приехавшие венгры привезли с собой 12 чемоданов. Присланный за ними легкий самолет не мог взять трех человек с таким багажом. Венгры наотрез отказались оставить в Зволене часть багажа, сославшись на то, что они везут с собой много важных документов.

Я направил телеграмму маршалу Коневу, в которой сообщил о сложившейся ситуации. Из Киева пришло сообщение, что за делегацией будет прислан более вместительный самолет.

До прилета самолета я встретился с членами делегации. Генерал Габор Фараго произвел на меня впечатление сдержанного, умного человека. Член делегации Сент-Иваньи предложил обсудить условия, на которых может быть заключено перемирие. Я ответил, что он задает вопросы, ответ на которые может дать только высшее командование или правительство. Поэтому нет смысла обсуждать эти вопросы, тем более, что делегация через несколько дней будет в Москве и сможет получить там исчерпывающую информацию. Генерал Фараго согласился с моими доводами. Третий член делегации граф Телеки присутствовал при беседе, но участия в ней не принимал. О нем у меня не сложилось никакого впечатления.

Вскоре из Киева на аэродром «Три дуба» прибыл самолет «Дуглас», в котором было достаточно места и для членов делегации, и для багажа. До Киева делегацию сопровождал подполковник Макаров.

Пробный шар

В конце сентября меня вызвал к себе начальник отдела полковник С.Д. Романов. Высокий, худой, с отличной военной выправкой, он, казалось, родился в форме офицера. Полковник, как обычно, немного рисуясь, подчеркнуто четко, размеренно артикулируя каждое слово, сказал, что с настоящего момента я поступаю в непосредственное распоряжение начальника Разведуправления генерал-полковника Ф.Ф. Кузнецова, и освободил меня от работы в отделе и от дежурств.

«Обращаю' ваше внимание на то, — подчеркнул он — что информацией о работе с генерал-полковником Кузнецовым вы не должны делиться ни с кем».

Мне впервые предстояло встретиться лично с начальником Управления. До этого я лишь мельком несколько раз видел его у подъезда здания Генерального штаба, когда он выходил из своего респектабельного паккарда.

Порученец начальника Управления представил меня генерал-полковнику. В грубоватых чертах его лица угадывалась властность, даже, пожалуй, надменность. Зазвонил телефон. Генерал снял трубку, и выражение его лица изменилось, в голосе теперь чувствовалась тревога. Он посмотрел в мою сторону, явно недовольный тем, что я присутствую при сугубо личном разговоре. «Ты померила ему температуру?…Какие у нас есть лекарства от простуды?…Я позвоню тебе попозже». Я понял, что заболел его сын.

Положив телефонную трубку, генерал предупредил, что мне предстоит работать с венгерской делегацией в качестве переводчика и офицера связи. Я должен неотлучно находиться в Управлении, чтобы, как только делегация прибудет в Москву, приступить к работе. «И не вздумайте делать записи. Эта работа носит сугубо секретный характер». Подумав, он добавил: «Если у вас есть знакомые венгры, коммунисты, им не надо ничего говорить о прибытии делегации и о переговорах. Если ЦК партии сочтет нужным, то их проинформируют по линии партийных органов. И учтите, — добавил генерал, — что члены делегации могут спрашивать ваше мнение по тому или иному вопросу. Воздержитесь от всяких оценок, потому что ваш ответ могут истолковать как мнение командования».

Генерал-полковник сказал, что мне необходимо ознакомиться с документами о секретной деятельности венгерской дипломатии в нейтральных странах. Это поможет лучше ориентироваться в переводе и понимать логику переговоров. Указание Вдовину дано.

В приемной генерала Кузнецова я встретил своего однокашника по Военному институту иностранных языков Василия Харькова. Он только что вышел из кабинета шефа. Василий рассказал мне, что — как он понял из разговора генерала по телефону — сам Сталин хотел знать, какие из наиболее информированных и объективных иностранных периодических изданий стоит выписать на предстоящие месяцы.

Библиотека разведуправления подготовила список иностранной периодики. Предпочтение отдавалось швейцарскому бюллетеню «Интеравиа» и английскому журналу «Форин офис» («Foreign Office»).

Лейтенанту Харькову было поручено доставить генералу Кузнецову список иностранной периодики. Василий по секрету рассказал мне, что перед тем как доложить «Хозяину» список газет и журналов, Кузнецов встал, тщательно застегнул китель на все пуговицы, и только после этого стоя доложил Сталину (или, возможно, Поскребышеву) названия заслуживающей внимания иностранной периодики.