Таро Люцифера - Олег Маркеев

— Если без фраерманства, много взяли? — спросил он, выдыхая дым.

Невнятная, шелестящая скороговорка прозвучала так, что Корсаков понял в Трофимыче то, что тот тщательно скрывал от посторонних глаз. Трофимыч, действительно, ходил на дело. И бывал в нем не на шестых ролях.

Корсаков невольно подобрался.

— Мебель антикварная, семнадцатый век. Под пару сотню тысяч потянет.

— Баксов? — прошелестел Трофимыч.

— Их, родимых.

— Спалимся, пока нести будем. — Трофимыч цыкнул слюной сквозь щербинку в зубах. — Книжки чего стоят?

— Книги раритетные. Цену назвать не могу. Но тоже под сотню тысяч все без торга.

— А бухло? — Трофимыч указал на бутылку в руке Корсакова.

— Это — чистое золото. Даже пустая бутылка на аукционе стоит двадцать тысяч фунтов. Полная — целое состояние. На коньяк клиента я найду без проблем. С остальным придется повозиться.

Трофимыч затянулся, свистя, выдохнул. Скосил глаза в сторону.

— Что молчишь, дед? — окликнул его Корсаков.

— Мысль одну по бестолковке гоняю. И никак выгнать не могу. — Трофимыч посмотрел ему в глаза. — Сейчас ты меня завалишь, или погодя?

Корсаков тряхнул головой.

— С ума сошел?!

— А накой я тебе в подельники? Два раза кувалдой махнул — и уже в долю. Ага! Сам посуди, ты в Москве все ходы-выходы знаешь. Тебе такую добычу сдать, как два пальца обоссать. А я что? К ворам не пойду, никто я теперь для них. В «комок» книжки понесу, менты прихватят. Получается, в деле я — педаль от дохлого зайца. Зачем же мне на глазах твоих маячить и в соблазн вводить?

— Что-то не пойму, к чему ты клонишь?

— Не в доле я, Игорек, вот мое слово.

— Так не пойдет. Двое, значит — поровну.

— Нет, бери все себе. Мне только на билет денег добудь. И на хлеба кусок в дороге. А дома я сам себе заработаю.

Игорь раздавил окурок об пол.

— Делим пополам!

Трофимыч прощупал его лицо взглядом. Покачал головой.

— Слову твоему я верю, Игорек. Однако, боязно. По-моему, оно вернее будет. Тебе и мне спокойнее. И не спорь. — Он поплевал на окурок, щелчком отбросил в угол. — Ты сходи, с друзьями своими добазарься. А я добычу постерегу. Как вернешься, все тебе под отчет сдам. А ты мне за это… Ну, сотни две баксов прямо здесь отслюнявишь. Мне на все-провсе за глаза хватит. И баста — расходимся.

— Я сказал — пополам!

Не, Игорек. Спасибо, конечно. Золотая ты душа… Однако, будет по-моему. Так мы оба дольше проживем. Это пока тут мебеля да бутылки, мы добрые, а как бабки зашуршат, волками станем. И не спорь!

— Ну что ты гонишь, Трофимыч?!

— Моя доля — моя воля! — с непривычной Корсакову твердостью в голосе произнес Трофимыч.

Корсаков, опираясь на стену, поднялся.

— Ладно, дед. Сиди здесь и думай. Я ненадолго. Приду, мы к этой теме вернемся.

Трофимыч, почему-то остался сидеть в своей арестантской позе, только голову свесил ниже. Корсаков даже в полумраке разглядел, как мелко подрагивают плечи Трофимыча.

— Дед, ты что скис?

Трофимыч через силу выдавил:

— Игорек… Когда обжимались, я об тебя потерся. Это… Волына за поясом у тебя.

Корсаков машинально пощупал пистолет.

— Так ты это… Дай мне волыну на сохранение. Мимо ментов же пойдешь, вдруг спалишься. — Трофимыч перевел дух. — И мне тут ждать тебя будет веселее.

— Ну, да. А если я с гостями приду, то ты…

— А как же иначе… С волками-то.

Корсаков усмехнулся. Потянулся за пистолетом. Когда сталь с характерным звуком скользнула по коже ремня, он увидел, как вздрогнул Трофимыч, и по-воловьи напряглись две мышцы на его согнутой шее.

— И ты все это время..? — догадался Корсаков.

Трофимыч дрогнул головой.

— Без обид, Игорек, — шепотом прошелестел Трофимыч. — Боюсь я тебя. Душа у тебя золотая… А сердце, не обижайся, из стали. Видал я таких. За деньги не прикончишь, нет… А добьешь, чтоб не мучился, как муху прихлопнешь.

Он замер, словно, действительно ждал выстрела в затылок.

Корсаков положил у его ног пистолет.

— К тебе, Трофимыч, это не относится.

Глава девятая

Несколько раз он попадал не туда. Наконец, в трубке прозвучал недовольный голос Примака.

— Чего надо?

Корсаков с облегчением вздохнул. Судя по тону и «чего надо», Леня находился в жесткой завязке. По пьяне он был вальяжен и велеречив, или еще мог говорить.

— Леонардо, у меня срочно дело.

— Игорек, если это ты, то ну тебя с твоей водкой на фиг! Я только что из-под капельницы. Все, абзац! Молоко, гантели… И тебе советую.

— Ни слова о водке, клянусь! Леня, мне нужна твоя помощь.

— Игорек, я на мели, — как и ожидалось, ответил Примак.

— Деньги у нас будут, обещаю. Ты контакт с Добровольским не потерял? Ну, крендель из «ВИП-банка». Или «ВАМП-банка», я уже не помню…

— А, Михаил Максимович! Как же, как же. Он у меня картинку полгода назад купил.

— Он сейчас на свободе? А то у нас с этим делом, сам понимаешь…

— Типун тебе на язык, Игорек! Только сегодня ему звонил.

— О! Он-то нам и нужен.

— Зачем? Слушай, что там у тебя гудит в трубке?

— Я из автомата звоню. С Арбата.

— С Арбата? Бомж ты идейный, Игорь! Так дела не делаются. Если серьезное дело, бери тачку, приезжай ко мне.

— Не могу. Когда новость узнаешь, сам прибежишь.

Примак засопел в трубку. Игорь понял, что Леня не верит, будто он может предложить что-нибудь стоящее.

— Если Добровольского еще интересуют раритеты, могу предложить бутылку «Хеннесси».

— Не из ларька, я надеюсь? — с иронией спросил Примак.

— Бутылка у меня в руках. Читаю по этикетке: коньяк «Hennessey», на этикетке фамильный герб рода Хеннесси — рука с секирой, выдержка двадцать пять лет. Год производства… — Он выдержал паузу. — Одна тысяча семьсот девяносто третий.

— Девяносто третий?

— Тысяча… семьсот… девяносто… третий! Год французской революции. Юбилейный коньяк!

В трубке повисла тишина.

— Але, ты там живой? — спросил Корсаков.

Леня ожил и засопел, как мерин в гору.

— Игорь, если это розыгрыш, я тебя убью собственными руками!

— Но-но, не надо так нервничать, Леонардо! Это просто коньяк, только очень старый.

— Сковырни сургуч, и скажи мне, что ты там увидишь!

— Леня, за кого ты меня держишь?! Мы же профессионалы. Нам положено знать, что в конце восемнадцатого века, а может, начали еще раньше, но до нас бутылки не дошли, коньяк запечатывали, помимо пробки и сургуча, еще и расплавленными золотыми луидорами. И если то, на что я сейчас смотрю, не золото, то я не Игорь Корсаков.