Похищенные годы - Элизабет Лорд

К вечеру вся семья собралась за столом. Все говорили о войне, а Летти думала, что сейчас делает Дэвид, о чем он думает. Неужели он и теперь не пошлет ей письмо?

Ничего. Ни слова. В приливе национальной солидарности мужчины повсюду распевали песни и готовились воевать.

Зашел Билли. Его большие голубые глаза светились лихорадочным возбуждением.

– Я записался в армию, Лет! – почти крикнул он. Она стояла в центре магазина и недоуменно смотрела на него. Он был в форме цвета хаки и фуражке с козырьком, надетой набекрень.

– Они взяли меня без звука. Я прошел медкомиссию. Мне написали – форма AI. Теперь я солдат, Лет. Здорово, да? Я тебе нравлюсь? Если хочешь, пойдем сегодня вечером погуляем, прежде чем я отправлюсь в полк. – Он видел, что она в нерешительности. – Пойдем, Лет. Как когда-то. Я буду очень рад.

Что она могла сказать кроме «да»! Он стоял – такой простодушный, готовый броситься в бой за свою страну, стать героем, что она почувствовала нежность к нему. Не любовь, она любила только одного мужчину. Если бы его не было, она всем сердцем могла бы полюбить Билли, доброго, веселого, с широким лицом и задором типичного кокни. От мысли, что она упустила свой шанс, у нее екнуло сердце, ей почти захотелось вернуться назад, в прошлое, и позволить своим чувствам к Билли захватить ее, но невидимая нить удерживала ее, и у нее не было сил ее разорвать.

Билли пригласил ее в Мюзик-холл, а потом в маленькое кафе на углу. Они ели мясо, картофельное пюре, сухую колбасу и гороховый пудинг. Он говорил весь вечер, она смеялась, потом он проводил ее домой, поцеловал в щеку, так как она не подставила губ, и спросил, будет ли она ему писать. Она ответила, что да, будет.

Когда он ушел, она расплакалась. Несмотря на добродушно-веселое прощание, он выглядел очень одиноко, а когда, уходя, он помахал рукой, ей показалось, что она теряет его навсегда. Ей захотелось побежать за ним, обнять его, сказать, что все будет хорошо, что война к Рождеству закончится. Газеты, мрачно сообщавшие об отступлении британской армии в конце августа, теперь, в начале сентября, с гордостью писали об отступлении немцев.

Она знала, что Билли опечален не тем, что покидает свой дом. Все эти годы, несмотря на свою привлекательную внешность, он не сходился надолго ни с одной девушкой, а увидев его прощальный взмах рукой, хоть он и старался сделать его небрежным, она поняла, что причина его печали в ней. Милый, хороший Билли. Если бы… Ее охватило тяжелое предчувствие, но она оттолкнула от себя эту мысль. С ним все будет хорошо!

Она подумала о тысячах мужчин, вступающих сейчас в армию, и потом о Дэвиде. Неужели он тоже? Может быть, не в национальном угаре, но разозлившись на нее? Она начала думать о Дэвиде, и мысли о Билли вылетели у нее из головы. Что, если… Она должна поговорить с ним, прежде чем он, как Билли, уйдет на войну.

Смирив свою гордость, Летти в воскресенье подошла к двери мистера Соломона и, с его разрешения, отважилась еще раз позвонить родителям Дэвида. К ее огромной радости, ответил сам Дэвид.

На мгновение у нее перехватило дыхание, слова, которые она собиралась ему сказать, застряли в горле. Наконец она пришла в себя и поспешно заговорила:

– Дэвид! О дорогой, извини меня. Я не хотела… Я хочу выйти за тебя замуж, дорогой… если ты еще хочешь. Я этого так хочу, что теперь меня никто не остановит. Я хочу… О, пожалуйста, Дэвид, не сердись на меня. Вернись… приезжай ко мне… приезжай.

Она услышала его голос, немножко странный, и поняла, что он сейчас скажет.

– Летиция. Я завтра уезжаю.

– Ты записался в армию?

– Прости, Летиция. Это мой долг. Им нужны офицеры. С моим образованием я им сразу подошел. Не беспокойся, я не собираюсь уезжать за границу, по крайней мере пока. Я буду обучать новобранцев.

Летти слушала, не шевелясь. После ее неистового признания в любви, его тон был так спокоен!

– Понятно, – постаралась она сказать равнодушно. Она поставила себя в дурацкое положение.

– Дэвид, я больше не передумаю.

– Я знаю, – донесся голос из трубки.

– Я имею в виду… о нашей женитьбе.

– Я знаю.

В его голосе слышалась лишь тупая покорность и смирение. Она вдруг вышла из себя.

– Это все, что ты можешь сказать? «Я знаю»? Дэвид, я хочу увидеть тебя. Я должна увидеть тебя. Пожалуйста! Только один раз! Все высказать до конца. Пожалуйста, приезжай ко мне. Я обещаю, что не буду…

Она внезапно остановилась. Не нужно так упрашивать.

Она напряженно вслушивалась в тишину на другом конце провода, пытаясь угадать, о чем он думает. И все это время ее гордость боролась с ее желанием. «О Дэвид, ответь мне, – рыдало желание. – Скажи, что приедешь. Ты мне нужен. Ради Бога, ты так мне нужен. Не уходи от меня. Не вешай трубку». А гордость упрекала ее: «Ты унижаешься перед ним. Если ты ему безразлична, пусть уходит. Ты только сбиваешь себе цену». Желание победило гордость, и она уже собиралась произнести его имя, как он ответил:

– Я завтра уезжаю. Но, если хочешь, чтобы мы поговорили, я могу приехать через полчаса. Тебя это устраивает?

– О конечно, дорогой! Это очень хорошо, – ответила она спокойно.

– Значит, увидимся примерно через полчаса.

В трубке раздался щелчок, и наступила тишина. Она с преувеличенной осторожностью повесила ее, поблагодарила мистера Соломона, услышала, как он сверху крикнул ей: «До свидания!»

К приезду Дэвида нервы Летти были на пределе. Слезы постоянно наворачивались на глаза, она вытирала их тыльной стороной ладони. Она была в магазине. Отец по обыкновению пошел днем вздремнуть, и она из предосторожности подвязала дверной колокольчик, чтобы не потревожить отца, когда… если придет Дэвид.

Она видела, как он подъехал к магазину, и еле удержалась, чтобы не выбежать ему навстречу. Она стояла, выпрямившись, наблюдая, с какой преувеличенной тщательностью он, не глядя на нее, закрывал дверь.

Когда он повернулся, жалость захлестнула ее. Его глаза были так печальны, словно все страдание мира отражалось в них. Она никогда не видела его таким. Он перевел взгляд на руки и снял перчатки.

– Ты хотела поговорить, Летиция?

О, как она хотела поговорить, броситься ему на шею, упасть на колени, обхватить его, просить…

– Да, нам нужно поговорить, – ответила она наконец. Она молила Бога, чтобы ее глаза не были красными. – Мы не можем все закончить вот так, Дэвид. Ты уехал в то воскресенье, даже не помахав мне рукой…

Ее голос задрожал. Она больше не могла сдерживать слезы, которые потекли у нее по щекам, она уже не могла незаметно их смахнуть.

– О, Дэвид…

В следующее мгновение она была в его объятиях, так и не осознав, она ли бросилась к нему, или он к ней, или они вместе кинулись друг к другу. Все, что она знала, это то, что они стояли, обнявшись, в центре магазина, она рыдала навзрыд, прижавшись к его груди, а Дэвид дрожащим голосом говорил слова любви и утешения.