«Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нас тут целый взвод проходом, может, еще что подкинете?
– А куда путь держите?
– Да к фронту…
Молодуха отрезала командиру два куска сала и краюху свежего хлеба. Проводив его в сени, шепнула:
– Идите с Богом! И знайте: каратели тут конные по степу гоняют. В одночасье порешат… Берегитесь! За голову каждого партизана гестапо обещало десять тысяч рублей! Хутор Первомайский немцы дотла сожгли – говорят, за связь с партизанами!
Над избами косо висел новорожденный месяц. Нудно брехал хуторской пес. Скрипел снег под ногами. В морозном воздухе еле слышно, по-комариному, прогудел паровозный гудок.
В воронке, тесно прижавшись друг к другу, спали девушки. Только что вернулись Клепов и Хаврошин – с хорошим известием. Пройдя километров шесть-семь вниз по берегу Маныча, они набрели на целую систему окопов, траншей и блиндажей, давно, еще летом, оставленных Красной армией. Вся группа может великолепно устроиться в блиндаже на нарах с соломой. Только печки там не хватает!
– Девчата давно спят? – спросил командир Колю Кулькина, стоявшего на часах.
– Да часа четыре уже.
– Как четыре?! Они ж обморозятся! Голову оторву! – Он кинулся к девушкам, стал тормошить их: – А ну, будет дрыхать! Кому говорят! Приказываю встать!
– Я их будил, – оправдывался Васильев, – а они знаете, куда меня послали…
Девчат спросонку бил озноб.
– Ног совсем не чую… – пробормотала Валя.
– Кулькин! Васильев! Сюда! Снимайте с них сапоги! Растирайте снегом, потом водкой!
Володя Анастасиади повалился на колени перед Нонной, стал стягивать с нее сапоги. Командир колол Зое финкой ноги:
– Вот тут чувствуешь? А тут? А здесь? Кулькин, давай портянки, газеты из мешков! Ходите! Ногами топайте, черт бы вас всех побрал!
И только Коля Кулькин подсмотрел в темноте, какие глаза были у Зои, когда командир растирал ей ноги. Нет, на него, Кулькина, никто, никто еще в жизни, даже милосердная сестра Настя, так не смотрел…
За Манычем раскатисто протарахтела автоматная очередь, другая, а следом грянул целый шквал стрельбы из винтовок и автоматов.
– Солдатов?! – ахнул Кулькин.
– Стреляют только из немецких автоматов и винтовок, – по звуку выстрелов уверенно определил Черняховский. – Солдатов дал бы сдачи.
Минуты через две-три стрельба смолкла, а еще через час пришли Солдатов с Ваней Сидоровым.
– В переплет мы с Ваней попали, – пожаловался с нарочито равнодушным видом Солдатов. – Дорога там за Манычем, та, что из Сальска в Яшалту идет, вся как есть фрицами забита. Туда мы с Ваней кое-как перемахнули, а обратно – ну, никак! Залегли мы там в балочке, притаились, а к нам эс-эс один спускается из колонны и нахально эдак штаны снимает. Только мы его с Ваней тихо на тот свет отправили, другой эс-эс прет, тоже по большому делу. А за ним третий. Усадили мы их рядом – и деру! С километр в темноте отошли, а тут как грохнет сзади – видать, обнаружили ту тройку, шухер подняли. Пули кругом свистели, но я заговоренный от пуль, до Волги прошел – ни разу не царапнуло!
Командир перевел невеселый взгляд на Ваню Сидорова:
– Так все было, Сидоров? Только правду давай, а нет – я тебя как Сидорову козу…
– Честное беспартийное! – горячо вмешался Солдатов. – Святой истинный крест! Да вот и документики ихние!
Он небрежно вытащил из-за пазухи три «зольдбуха» – солдатские книжки.
– Так все и было, товарищ командир! – мальчишеским голоском, без особой уверенности проговорил Ваня Сидоров. Этот застенчивый, как красная девица, недавний девятиклассник из села Малая Ивановка Дубовского района Сталинградской области еще никак не мог прийти в себя от удивления, что он взаправдашний партизан и воюет в тылу врага.
– Ладно, разберемся! – с глухой угрозой произнес командир. – О Кравченко что-нибудь удалось узнать?
Солдатов наклонился к командиру и прошептал ему на ухо:
– Группу Кравченко немцы окружили в степи и перебили всех до единого. Об этом приказы с черным орлом вывешены на хуторах…
– Ясно! – только и сказал Черняховский и стал нашаривать в кармане мятую пачку папирос.
– Винтовка! – громко сказал Кулькин, стоявший на посту.
Из темноты послышался голос Степы Киселева:
– Волга!
Киселеву и Владимирову не удалось найти подходящего места для базы.
– Видели тропинку и прорубь, – докладывал Киселев. – Напились воды. Фляжки наполнили. Ничего, похожа на жигулевское, только соли многовато.
Солдатов даже крякнул от удовольствия.
– Степа! Комсорг!.. – жалобно взмолился он. – Не растравляй душу!
До пяти утра ждали комиссара, но Максимыч не вернулся. Тогда командир оставил записку в лошадином черепе и повел группу за Клеповым и Хаврошиным, туда, где в курганах на Маныче в конце лета проходила оборона 51-й армии. На рассвете группа обосновалась в большом блиндаже с отличными ходами сообщения. Командир послал Васильева проверить, не заминирован ли блиндаж. С ним по своей охоте двинулся Солдатов.
– Сюда! – тут же позвал он громко. – Какие тут мины! Блиндаж наши строили, видать, под штаб батальона. А потом немцы его заняли – видите, красоток своих голых на стены понавесили. Зачем же немцам блиндаж в собственном тылу минировать! А вот насекомых как пить дать наберемся – это уж точно!
– Фу ты! – воскликнула Валя Заикина. – Вечно ты, Солдатов, гадости говоришь!
Командир распорядился:
– Оружие оставить у двери, а то тепло надышим и автоматы запотеют, заржавеют в тепле, а вынесешь – сразу намертво замерзнут.
Кроме часовых все уснули рядом на застланных соломой нарах. И впервые как следует выспались. Все кроме командира. Ему не давали уснуть неотвязные, беспокойные мысли. И прежде всего – о комиссаре. Где он? Что с ним?
Кулькин, проснувшись, начал азартно чесаться, пугая девчат. Никто не засмеялся.
Пополудни, во время метели, ребята разломали в соседнем блиндаже нары на дрова, развели у себя костер и, соблюдая все мыслимые меры предосторожности, впервые за десять дней обсушились у огня, растопили снегу и сварили в новеньких, еще не закоптелых котелках горячее: кашу из гречневого концентрата с салом.
Солдатов продемонстрировал собственный метод скоростной сушки обуви: разогрев в костре небольшую кучку камешков, собранных им тут же в землянке, он сунул эти камешки в выжатые носки и портянки, а потом в снятые сапоги.
За дверью завывал свирепый ветер, а ребята после завтрака забрались на нары и, прижавшись друг к другу, тихо напевали.
Черняховский достал из «сидора» военный немецко-русский словарь, положил на грубо сколоченный стол зеленовато-серые солдатские книжки немцев. Через час он подозвал к себе Солдатова:
– Ага! Значит, эсэсовцев, говоришь, порешили? Почему-то все у нас эсэсовцев убивают, каждый немец у нас эсэсовец, не знаем того, что на целую группу армий одна эсэсовская дивизия приходится. Или, может, просто хвастаем, а? Вот этот дядя, – он поднял первый «зольдбух», – был ефрейтором мотовзвода по обслуживанию полевых скотобоен… – В блиндаже пробежал смешок. – Этот был трубачом из дивизионного оркестра… – Тут засмеялись громче. – А этот, верно, был начальником – начальником снегоочистительной команды!
Командиру пришлось поднять руку, чтобы унять расходившихся партизан. У Солдатова был до того сконфуженный вид, что и сам Черняховский не смог сдержать улыбку.
– Да пойди разбери их, чертей, в темноте! – бормотал Солдатов. – Не могли же мы у них звание и должность спрашивать!..
Метель еще выла за дверью, надувала снег в щели.
Пришел, позевывая, с поста, Коля Кулькин, выскреб со дна котелка оставленную ему кашу, закурил от трута и, попыхивая самокруткой, погладил живот.
– А что, братцы, тут жить можно! Неплохо мы устроились! Комфорт! Курорт!
– Как в санатории «Агудзера», – усмехнулся командир, надевая рукавицы. – Фрицам небось тоже известно, что во всей степи партизанам негде больше укрыться. – Он поднял автомат со стола. – Васильев! Бери лопату, тол, штук восемь мин. Сидоров! Хаврошин! Пошли, будем минировать подступы к этому курорту.
После минирования, уже в сумерках, командир вывел всех из блиндажа и показал, где, в каких местах заложены мины.
Пришла ночь, а комиссара и Лунгора все не было.
– Глядите в оба! – наставлял командир часовых. – Чтобы наши на мины не попали!
Перед сном, впервые за несколько суток, слушали известия.
Сначала поймали какую-то немецкую станцию на русском языке. Подручный Геббельса врал, будто за два дня «доблестная германская армия», отражая наступление Советской армии, прорвавшей германскую оборону на Волге, разбила десять советских танковых бригад и стрелковых дивизий. По его словам, эти «успехи» были достигнуты благодаря «новому, чрезвычайно эффективному вооружению» танкам-огнеметам, которые перебрасывали пламя через пятиэтажные дома, и благодаря электрическим пулеметам, выпускавшим три тысячи пуль в минуту.
