Дарю вечную молодость / Ее последняя роль/ - Александра Кравченко

— Роман. Менеджер по рекламе.

— Вот как? И что же, успешно идет рекламный бизнес?

— По-разному.

— Кстати, у меня есть один знакомый в этой области — брат моей подруги. Вот он в рекламном деле собаку съел. Может, слыхали — Влад Ховрин?

— Еще бы, кто же из рекламщиков не знает такого зубра, — усмехнулся Роман. — Ховрин — это величина.

— А вы хотели бы у него работать?

— Хотеть не вредно, — вздохнул Роман. — Но к нему ведь так просто не подъедешь. Нужны рекомендации.

Рука Эльвиры, уже нацелившаяся расписаться на фотографии, застыла в воздухе, и актриса с загадочным видом сказала:

— Если вы сумеете убедить в своих положительных качествах меня, то считайте, что рекомендация у вас в кармане.

Молодой человек изобразил на своем лице благодарную улыбку. Но в этот момент в коридоре послышались чьи-то шаги, и он невольно оглянулся на дверь, боясь пропустить Юлю. Его движение заметила Эльвира и тут же поинтересовалась:

— Вы кого-то ищете? Вам кто-то нужен в театре?

— Дело в том, что я пришел сюда со своей знакомой, она сейчас в реквизиторской, но скоро должна вернуться.

— И кто же эта знакомая, если не секрет? Актриса?

— Нет… то есть, да, по образованию она актриса, но служит домработницей. Она из провинции, и ей сложно устроиться в Москве.

— Особенно, если нет таланта, — с иронией заметила Эльвира. — Я сама из провинции, но домработницей мне быть не приходилось.

Роман вспомнил широко известные слухи о том, что путь Бушуевой к успеху лежал через постельную работу, и едва сдержал улыбку.

— Кстати, я знаю, о какой особе идет речь, — продолжала Эльвира. — Это та девица, которая работает у Голенищевых? Между прочим, Инга Голенищева — сестра Влада Ховрина и моя подруга. Она рассказывала, что эта ваша… гм, знакомая частенько предоставляет свое голое тело в распоряжение начинающих художников… от слова «худо». А в наш театр ее пытался протащить Жорж Фалин, которого я выгнала и который ей в отцы годится. Но сейчас этот алкоголик совсем деградировал и не подходит даже для домработниц.

— А, это тот Фалин, который был женат на Потоцкой? — небрежно спросил Роман. — Они вместе играли в этом театре?

— Да, когда-то она тоже здесь работала, еще при Рославлеве. — Эльвира слегка поджала губы. — Честно говоря, мне очень жаль Потоцкую. Бедняжка хоть и происходила из аристократической семьи, но как актриса была бездарна. Когда старика Рославлева не стало, и в театр пришел прогрессивный человек с новыми идеями, она оказалась просто не у дел.

Роман хотел еще что-то спросить, но тут из коридора вдруг послышался пронзительный мужской голос, переходящий на высоких нотах в фальцет:

— Какого хрена ты тут сидишь, когда я тебя уже полчаса жду на выходе?!

В гримерную вбежал, вытирая вспотевшую лысину, упитанный мужчина лет сорока с небольшим.

— Веня, только без хамства, — строго заметила Эльвира, с угрожающим видом шагнув ему навстречу.

Роман догадался, что лысоватый крепыш — не кто иной, как «прогрессивный человек» Вениамин Цегельник, главный режиссер театра. Быстро оглянувшись, Цегельник обнаружил присутствие постороннего лица и с саркастической усмешкой сказал:

— Понятно. Могла бы отложить это дело на потом. Нам давно уже надо быть в дороге.

— Чего зря волны поднимать? — пожала плечами Эльвира. — У нас еще час времени в запасе.

— Да ты что?! Начало банкета перенесли на пять часов! — воскликнул главный режиссер, выпучив глаза. — А до этой виллы еще доехать надо!

— На пять?! А почему же мне никто не сообщил? — возмутилась актриса и стала торопливо собираться.

Роман понял, что речь идет о каком-то торжестве в олигархических кругах, которое Бушуева и Цегельник должны были украсить своим присутствием.

Эльвира на ходу вручила Роману свою визитку со словами: «Позвоните, я постараюсь свести вас с Ховриным» и, закрыв гримуборную, умчалась вслед за Цегельником.

Роман прошелся туда-сюда по коридору, пытаясь успокоиться, но настроение его после разговора с Эльвирой было безнадежно испорчено.

Наконец, подбежала слегка запыхавшаяся Юля и, взяв его за руку, потащила к выходу со словами:

— Извини, что задержалась, Лерка мне доделывала берет. Ты тут не скучал?

— Наоборот, я шикарно провел время, могла бы и дольше задерживаться. — Он искоса взглянул на девушку. — Представь, я пообщался с самой Эльвирой Бушуевой!

— Да ну?.. — Юля даже приостановилась. — Представляю, каких гадостей она тебе наговорила.

Пока они шли по зданию, Роман молчал, но на улице сразу же спросил Юлю:

— А что, у вас с Эльвирой враждебные отношения? Наверное, из-за Фалина?

— Да она ненавидит всех, кто моложе ее и красивей, — хмуро ответила Юля. — А уж тех, кто талантливей — просто в землю зарыть готова. Но, говорят, особую ненависть она питала к Марине Потоцкой.

— Интересно, почему?

— Наверное, завидовала Марине.

— А мне она говорила, что жалеет «бездарную бедняжку» Потоцкую.

— Ну, и лицемерка! — возмутилась Юля. — Да ведь они с Цегельником просто выжили Марину из театра, потому что она была не их поля ягода. Об этом все знают.

Роман немного помолчал, потом вдруг остановился, взял Юлю за плечи и спросил:

— Ну, а как получился твой берет? Примерь, я посмотрю.

— Не хочу прямо на улице, дождь капает, — капризно сказала Юля, поправляя капюшон куртки.

— Пойдем ко мне. — Он обнял девушку уже знакомым ей грубовато-порывистым жестом. — Пойдем, я хочу рассмотреть тебя, как следует.

— А, по-моему, ты просто меня хочешь. — усмехнулась она. — Как это ты еще выдержал целых пять дней? Думаешь: провинциалка, домработница, легкая добыча, да? А я вот не пойду к тебе в гости. — Юля холодно отстранилась от него.

И вдруг глаза Романа недобро засверкали, он побледнел и, тряхнув девушку за плечи, воскликнул:

— Значит, старику Фалину можно, лохматым художникам можно, а мне нельзя?

Юля вспыхнула от возмущения и замахнулась, чтобы дать пощечину Роману, но он перехватил ее руку и крепко сжал ей пальцы.

— Пусти, а то закричу, — прошипела она, испепеляя его взглядом.

И вдруг в нем словно что-то надломилось. Он поцеловал ей руку и стал горячо и настойчиво умолять:

— Прости меня, Юленька. Ну, пожалуйста. Я ничего плохого не думал, честное слово. Не хочешь ко мне — пойдем в другое место. Мне все равно где быть, лишь бы рядом с тобой.

Она отвернулась и немного помолчала, стараясь осмыслить происшедшую с ним перемену. Потом, наконец, подняла голову и посмотрела на парня в упор. Ее большие зеленые глаза с трогательной влажностью засияли на хорошеньком личике, обрамленном пышным ореолом рыжевато-русых волос. Этот взгляд и облик сводили парня с ума. Роман испытывал к Юле смешанные чувства. Иногда она казалась ему воплощением всего лучшего, что может быть в женщине. И, вместе с тем, он невольно ее презирал, а временами даже ненавидел.

Несколько мгновений Юля изучала его напряженное, растерянное лицо, а потом сказала:

— Как бы ты меня ни просил, я все равно не могу с тобой сегодня гулять. Инга ждет гостей и велела мне вернуться пораньше.

— А завтра? — спросил он со странной гримасой.

— Завтра я должна позировать в Светкиной студии.

— Ну, ты у Голенищевых прямо белая рабыня, — криво усмехнулся Роман. — Притом, добровольная. Не надоело?

— А у меня есть выбор? Голенищевы дали мне прописку, свой угол в Москве. По крайней мере, это лучше, чем прозябать в Средневолжске.

— Эх, и почему все красивые девчонки в наше время так боятся провинции? — спросил Роман, любуясь задумчиво-грустным лицом Юли. — Хотя, конечно, если бы ты не рвалась в столицу, то мы бы с тобой не познакомились…

Она встряхнулась, словно выходя из оцепенения, и с кокетливой улыбкой сказала:

— Ну, ладно, если ты обещаешь себя хорошо вести, то заходи за мной послезавтра часов в пять.

— Что, прямо в квартиру Голенищевых? — удивился Роман.

— А почему бы и нет? Я служу у них уже больше года, и ни разу за это время никто из моих знакомых не заходил к ним на порог. Могу я, наконец, нарушить эту традицию?

— А ты обещаешь послезавтра пойти ко мне в гости?

— Посмотрю на твое поведение.

Они шли мимо автобусной остановки, и Юля краем глаза заметила, что подкатил нужный ей номер. Тогда, не дав Роману опомниться, она чмокнула его в щеку, подбежала к автобусу, вскочила на подножку и, оглянувшись, помахала рукой.

Дверь автобуса, как накануне дверь подъезда, захлопнулась у Романа перед носом. Постояв несколько секунд у кромки тротуара и растерянно проводив глазами автобус, он повернул в другую сторону и с хмурым видом пошел по улице.

Роман уже вполне отдавал себе отчет, что его чувство к Юле — не просто плотское влечение. Именно это его и мучило, потому что он не хотел душой привязываться к девушке, которую презирал. Но, в то же время, он не мог хладнокровно причинить ей боль и, думая о будущем, которое их ожидает, без конца терзался сомнениями.