Самородок - Бернард Маламуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если хочешь, называй это так.
— И что, из этого получится какое-то благо?
— Так я предполагаю.
— Для меня?
— И для других тоже. Предсказать невозможно, кто от этого выгадает.
— А я-то думал, вы сказали, что делаете это, желая избавиться от мошенников — это же действительно благо, верно?
— Так оно и есть. Однако, несмотря на трудности личной ситуации, никто не в силах предсказать, какое благо ждет тебя и других в будущем благодаря принятому тобой трудному решению.
Рой рассмеялся.
— Вам бы торговать змеиным ядом.
Ему уже казалось, что в этом доводе что-то есть. Однако сомнения исчезли, когда он припомнил случай из своего детства. Он шел с собакой по старой дороге в чаще леса. Внезапно залаяв, пес кинулся вперед и пропал. Близился вечер, и Рой не мог допустить, чтобы нес остался на всю ночь один. Он двинулся за ним в глубь леса. Сначала сквозь деревья Рой видел дневной свет — и до сих пор помнил, как шевелились от ветра кроны. Но когда сумерки сгустились, он почувствовал, что в поисках собаки ему приходится преодолевать темноту. Ему стало страшно и одиноко, появилось чувство потерянности. Сердце его колотилось. Он не мог найти в темноте направления. Стало холодно, и он дрожал. И что же, дело кончилось тем, что собачонка нашла его и вывела из леса. Это было добро от добра.
Рой натянул одеяло.
— Убирайтесь.
Судья не двинулся.
— Есть еще вопрос о контракте на будущий сезон.
Рой насторожился. А будет ли вообще следующий сезон?
— Сколько?
— Я предложу существенную прибавку — при условии, что мы договоримся по другому вопросу.
— Называйте цифры.
— Сорок пять тысяч за сезон. Мы можем также обсудить небольшой процент с входных.
— Двадцать пять тысяч за сданную игру недостаточно. — Когда Рой произнес эти слова, страх охватил его.
Судья поморщился и затянулся полупогасшей сигарой.
— Тридцать, — сказал он, — и ни цента больше.
— Тридцать пять, — сказал Рой. — Не забудьте, я потеряю пару тысяч выплат, которые мог получить во время Серии.
— Отвратительно, ну просто ни в какие ворота, — пробормотал Судья.
— Уходя, не хлопайте дверью.
Судья поднялся, разгладил брюки и вышел.
Рой вперил взгляд в потолок, испытывая огромное облегчение.
Судья вернулся, снял шляпу и вытер потное лицо.
— С тобой невозможно иметь дело, но я принимаю твои условия.
Но Рой сказал, что передумал. Обмозговав все, он решил: раз ребята хотят выиграть эту игру, он поможет им. Это — добро. Он не предаст свою команду и менеджера. Это — зло.
— Ты потеряешь мисс Пэрис, она уйдет к другому, если ты не проявишь осторожность.
Рой вскочил.
— К кому, например?
— К спонсору получше, чем ты.
— К Гасу Сэндсу?
— Достаточно намека умному… — начал Судья.
— Это вас не касается. — Рой опустился на подушку. — А что, если я не смогу провести игру? «Пираты» не такие уж мировые чемпионы. Мы разложили их в последних семи играх. Ребята способны снова сделать это, даже если я ни разу не подниму биту.
Судья потирал руки.
— «Рыцари» деморализованы. Без тебя они едва ли победят даже дворовую команду, что бы о них ни думали. Что же касается ситуации, при которой противники окажутся беспомощными, мы предприняли соответствующие меры.
Рой снова вскочил.
— Вы хотите сказать, что в деле участвует кто-то еще?
Судья улыбнулся.
— Кто-то из нашей команды?
— Центральная фигура.
— В таком случае…
— Тридцать пять — окончательная цифра. Меняться больше не будет.
— И сорок пять по контракту…
— Договорились. Ты понимаешь, что ни при каких обстоятельствах не должен пробить надежно?
После минутной внутренней борьбы Рой ответил:
— Я приму эту подачу.
— Прости, не понял.
— Договорились.
Судья понял и рассмеялся:
— Вижу, ты разделяешь мои филологические интересы.
Он закурил сигару.
Сквозь туманный бред Рой вспомнил старую поговорку: «Горе тому, кто называет зло добром, а добро злом».
Судья смотрел на него остановившимся злобным взглядом.
Вернулась Мемо и осыпала его лицо влажными поцелуями. Она щекотала ему нос, ерошила волосы и называла удивительным. После ее ухода Рой не мог заснуть, поэтому сунул руку под подушку и вытащил письмо Айрис.
«…После того как родился мой ребенок, женщины того дома, куда отец привез меня, чтобы избежать позора, предлагали мне отказаться от него. Они говорили, что девочке будет плохо, если воспитывать ее будет незамужняя мать, а у меня самой не останется ни времени, ни возможности начать нормальную жизнь. Они призывали меня проявить здравый смысл и отдать девочку в приемную семью. Но я кормила ее, хотя меня убеждали не делать этого. Ты видел следы от кормления. Они утверждали, что я испорчу фигуру, но мысль расстаться с дочкой навсегда убивала меня. Так как отец не хотел, чтобы она жила в одном с ним доме, я решила найти работу и сама вырастить ее. Это оказалось гораздо труднее, чем я ожидала. Я зарабатывала немного и должна была оплачивать уход за ребенком, жилье, покупать одежду ей и себе. Вечером мне приходилось позаботиться об ужине, выкупать ее, постирать, убраться в доме и приготовиться к следующему дню. И так день за днем.
Кроме дочки, я почти ни с кем не виделась, главным образом читала для общего развития, хотя временами это было невыносимо, особенно до двадцати и немного после двадцати. И не так уж мало времени ушло у меня, чтобы избавиться от чувства вины и не считать девочку виновницей моих бед. В конце концов я справилась, и скоро ее любовь ко мне и моя — к ней компенсировали все, что я перенесла и выстрадала. И все-таки я была привязана к времени — не столько к прошлому и не к надеждам на будущее, еще очень далекое, — просто к тому, что сейчас и здесь. Годы быстро промчались, и наступила перемена, скорее награда за такое долгое терпение. Скорее, чем я предполагала, дочка выросла, стала молодой женщиной и, словно оправдывая мои надежды, влюбилась в удивительного мальчика и вышла за него замуж. Как и я, она стала матерью, когда ей еще не было семнадцати. Внезапно, куда ни посмотри, все оказывалось завтрашним днем. Наконец я была свободна и продолжила жизнь с той точки, где оставила ее одним летним вечером, когда пошла погулять в парке с незнакомым человеком…»
Рой дочитал до последней страницы, где Айрис еще раз упомянула о том, что она бабушка. Скомкав письмо, он швырнул его в стену.
Утром, когда должна была состояться игра, на всех трибунах Найтс-Филда вспыхивали драки. Повсюду летали шапки, бутылки, огрызки яблок, кожура бананов и раздавленное содержимое пакетов с ленчем. Фанат в одной из лож, получив камнем по голове, обливался кровью. Два специально назначенных копа бросились вверх по ступенькам и схватили малого в очках, на вид невинного агнца, но его карманы были набиты камнями странной формы. Копы стащили его с трибуны, хотя он вопил, что собрал камни для своего сада, и, раскачав, вышвырнули из парка. Этот малый из Питтсбурга на чем свет стоит поносил «Рыцарей». Шофер фургона, огорченный тем, что не попал на игру, остановил его захватом сзади и ударил собирателя камней головой о тротуар. Так что у того вдребезги разлетелись очки. Выплюнув с кровью два зуба, малый сидел, всхлипывая, до приезда «скорой».
Большую часть утра солнце пряталось за облаками. День был холодный, футбольная погода, но трибуны разукрасили разноцветными флагами, над главной трибуной реяли большие стяги, и толпа орала осипшими голосами. Администратор пытался утихомирить фанатов, но их было слишком много, так как Судья продал сотни дополнительных билетов, и обладатели стоячих мест рыскали взглядом по трибунам в поисках освободившихся. Фанаты «Рыцарей» держались очень беспокойно; из-за взлетов и падений команды у них перенапряглись нервы. Кое-кто из мрачных джентльменов отчаянно чехвостил Роя, называя его болваном за то, что он заболел от обжорства. Но защитники Роя говорили, что организм Большого Человека сжигает пищу так быстро, что он нуждается в большом ее количестве. Вину они возлагали на ресторанную еду. Обвинявшие желали знать, почему никто из участников вечеринки не заболел. Им отвечали, что «Рыцари» без Роя были бы на самом дне. Тот, кто позволил себе критиковать его, схлопотал по уху. Критикана схватил коп и за шкирку оттащил к выходу. И все-таки хотя фанаты явно чувствовали себя не в своей тарелке и цапались между собой, они выступали единым фронтом в вопросе о ставках. Многие пессимистично качали головами, но, пересчитав семь чистых побед над «Пиратами» и взяв в расчет то, что Хоббс вернулся, тянули руку к карману. На трибунах было не так уж много болельщиков «Пиратов», но каждый заработанный тяжким трудом бакс они быстро ставили на кон.