Ключ к сердцу императрицы - Елена Арсеньева

— Трудно подобрать более точное выражение!

Говорил он по-русски так же хорошо, как и по-французски, разве что шепелявил слегка, так ведь польский язык вообще полон шипящих звуков.

— Вы из его отряда? Я слышал, там есть какая-то женщина… Василиса Кожина… Это вы?

В голове его прозвучал откровенный страх, какого не было даже, когда он говорил о самом Давыдове. Лидии стало смешно:

— Нет, успокойтесь, я никакая не Василиса Кожина. И к партизанам не имею отношения. Мы везем вас, чтобы вы оказали помощь одной больной женщине.

— Женщине? — изумился Сташевский. — Наверное, принять роды? Но я ничего не понимаю в женских болезнях. Я бы вам посоветовал найти повивальную бабку в какой-нибудь деревне.

— А я бы посоветовала вам не давать дурацких советов, — сухо проговорила Лидия. — А также посоветовала бы вспомнить все, что знаете о болезнях желудка, печени и кишечника. Роды вам принимать не придется. Я подозреваю, что эта молодая дама отравлена.

— Матка Боска… — пробормотал Сташевский. — Езус Христус! Отравлена?! Чем же я могу ей помочь? Вряд ли вы догадались, похитив меня, прихватить также мой медицинский чемоданчик?

Лидия различила в темноте, что Кеша сокрушенно покачал головой.

Да… это никому из них и в голову не взбрело. Ну, хороши оба…

— Значит, у меня даже клистирной трубки не будет, — сокрушенно констатировал Сташевский. — Кошмар!

— Клистирную трубку найдем! — оживился Кеша. — От старого барина осталась. Он это дело шибко уважал.

— А может быть, от него еще что-нибудь осталось? — с надеждой спросил Сташевский. — Слуховая трубка, древесный уголь…

— Да вы сами посмо́трите, господин доктор, — пообещал Кеша. — Ничего от вас не утаю, только помогите голубушке нашей, Ирине Михайловне!

— Значит, эту даму зовут Ирина Михайловна? — полюбопытствовал Сташевский. — Красивое имя.

— Она и сама хороша собой, — проговорила Лидия, решив, что малая толика вранья в таком деле очень даже на пользу пойдет. — Вообще, вы должны постараться изо всех сил, доктор. Вообразите, что вы… — Она не смогла удержаться от толики цинизма… скажем так: хроноцинизма! — Вообразите, что вы будете врачевать свою будущую супругу!

— Ну, для этого понадобится неизмеримо более богатое воображение, нежели мое, — недовольно сказал Сташевский. — Я, видите ли, жениться пока не собираюсь, а если соберусь, то очень не скоро. Я ведь беден как церковная мышь. Кто за такого пойдет? К тому же война… На войне убивают как пехотинцев и кавалеристов, так и врачей.

— Я вас не тороплю, — утешила его Лидия. — В самом деле, всему свое время!

— Вы думаете, оно у меня будет? — мрачно спросил Сташевский. — Что произойдет со мной после того, как я сделаю то, для чего меня сюда везут? Меня убьют?

— Вот еще, — рассердилась Лидия. — Вас отпустят, но вы должны будете дать слово, что забудете дорогу сюда. Вообще забудете о том, что были здесь!

— Я готов поклясться… — начал было доктор, но Лидия перебила его:

— А впрочем, можно ли верить вашим клятвам? Вы обещали крестьянам, что приедете только за корпией, а вместо этого привели туда не только мародеров, но и убийц.

— Вы зря вините меня, — с горечью сказал Сташевский. — Меня выследили, отряд увязался за мной. Этот лейтенант… Он очень упорный, умный, жестокий, хитрый человек, его невозможно остановить. Но скажу честно: сейчас в окрестностях Москвы все меньше остается уголков, куда не пробрались бы мародерские отряды. Армия голодает, Москва вся подчистую разграблена, надо быть готовым ко всему! Но я клянусь именем моей покойной матери, что ничего не выдам! И если французы придут к вам, можете не сомневаться: это произойдет без моего участия.

— Ну, мне придется поверить вам, — вздохнула Лидия.

Кеша проворчал что-то неразборчивое, но сразу умолк.

От мерной рыси Лидию начало клонить в сон. Вот еще не хватало!

— Слушайте, Сташевский, — сказала она, подавляя зевок. — Меня всегда интересовала работа врачей во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Об этом очень мало литературы, а про французских врачей я вообще ничего не читала. Может быть, расскажете, пока мы едем?

В темноте Лидия не увидела, а ощутила, как доктор повернул голову и пристально всматривается в нее.

— Вы очень странно говорите, — сказал он наконец. — Очень странно… Помнится, когда я начинал изучать медицину, у меня была мечта: обмануть время и оказаться в той эпохе, когда жил Гиппократ. Мне очень хотелось задать ему несколько вопросов. И вы…

Лидия даже зубами скрипнула с досады. Что-то забылась она, да уж! А Сташевский очень внимателен, с ним надо поосторожней.

— Ладно, ладно, — перебила она нарочито грубо. — Вы не болтайте, вы рассказывайте!

Сташевский помолчал, потом неохотно проговорил:

— Ну что я могу вам сказать? В этой кампании все встало с ног на голову, в том числе и военная медицина. Еще недавно ни один разумный полководец не вступал в сражение, не имея при себе лазаретных фур, а мы то и дело отставали от регулярных частей, верст порой на двести… Армия шла вперед ускоренным маршем, русские не предупреждали о нападении, самые кровопролитные сражения начинались когда угодно, и горе тем раненым, которые не дали себя убить…

— И это говорите вы, доктор?! — изумленно воскликнула Лидия.

— Вас поражает мой цинизм? Да ведь он вызван жизнью. Уже в Смоленске мы стали ощущать страшный недостаток в перевязочных материалах. В госпиталь было обращено здание архива, и вместо белья[10] мы пользовались бумагою. Да это еще что! Сколько раз мы принимали раненых со страшными огнестрельными ранениями, которые требовали немедленной ампутации одного, а то и двух членов! Сколько раз мне приходилось оперировать сутками, не прерываясь даже на ночь. Передо мной держали зажженную свечу, а впрочем, я нуждался в ней лишь при наложении на кровеносные сосуды лигатуры. Как-то в течение суток я сделал до двухсот ампутаций. Причем самое ужасное, что почти все труды мои были заранее обречены, я знал, что раненые умрут. После таких операций необходимо тепло, уход, обильная еда, а что мы могли предложить этим людям? Санитары выносили их из операционной палатки, складывали вповалку, а потом из этой горы укороченных на руку или ногу, залитых кровью тел разбирали живых от мертвых… И те, кто оставался жив, все равно должны были умереть! Ведь у нас не было еды, чтобы кормить их, не было фуражу для лошадей, чтобы вывезти их в безопасное место. Русские тоже понесли много потерь, им было так же тяжело, как нам, и тоже приходилось делать тяжелейшие ампутации, в лучшем случае лишь одурманив страдальца спиртом, безо всякой анестезии, но вашим раненым был дом в любой избе, куда их принесли и где оставили, а мы не могли доверить своих никому, мы знали, что крестьяне ваши не станут за ними ходить…

— Больно много захотел, — проворчал Кеша, который, оказывается, внимательно прислушивался к словам доктора. — Сами виноваты. Какого беса к нам полезли?

— Да, вы правы, à la guerre comme à la guerre, — тяжело вздохнул Сташевский. — И мы, даже заняв вашу столицу, не чувствуем себя победителями, потому что покорить Россию невозможно, даже если займешь Москву.

— Как заняли, так и оставите, — сказала Лидия. — Вы уйдете оттуда через полмесяца, не больше.

— Это звучит как очень недоброе пророчество, но, сказать по правде, я бы очень хотел, чтобы оно сбылось, — печально произнес Сташевский. — Мы проиграли, и осталось думать теперь не о воинской славе, а о том, чтобы выпутаться из этой безумной авантюры живым.

— Вот именно, — поддакнул Кеша, и все замолчали.

Между тем они выбрались наконец из леса и теперь подъезжали к дому со стороны сада.

— Посмотрите, барышня! — сказал вдруг Кеша тревожно. — А ведь что-то неладное творится!

Лидия пригляделась: в окнах мелькали огни. Чудилось, по комнатам бестолково носилось множество народу с зажженными свечами или масляными лампами.

«Может, заметили, что меня нет? И что Кеша пропал? — подумала Лидия. — И Фоминична шум подняла? Или не Фоминична? Или Алексей приходил ко мне, не нашел, встревожился, начал искать…»

— Где же это свет так ярко горит? — пробормотал задумчиво Кеша, и Лидия тоже обратила внимание, что одно окно второго этажа освещено сильнее прочих. Но оно не было окном ее комнаты. — Никак барышни Ирины Михайловны светелка? Точно, она!

— Что-то случилось! — вскрикнула Лидия. — Поскачем скорей! Наверное, Ирине стало хуже!

Через несколько минут, пролетев через сад, они остановились у заднего крыльца. Кеша соскочил с седла, помог слезть Лидии и принялся осторожно развязывать доктора.

— Послушайте, господин Сташевский, — быстро сказала она. — Я слышала ваш разговор с этим французским лейтенантом в амбаре. Мне кажется, вы благородный человек. Дайте слово, что вы не попытаетесь бежать. Вспомните вашу клятву Гиппократа. Вы должны помочь Ирине!