Кольцевой разлом - Андрей Добрынин

   "А почему, собственно, припев должен быть всегда одинаковый?-тянулись сонные мысли в мозгу Корсакова. - Если слова в нем каждый раз немного различаются, то, наверное, пространство песни используется с более высоким КПД... Зато одинаковый припев выучить проще..." Женский визг, совпавший с паузой в музыке и оттого прозвучавший особенно громко, прервал его размышления, но затем плясовая загремела с новой силой:

   А порой, хорошенько приняв коньяку,   Чтоб хоть как-то свою успокоить тоску,   Засыпаю я сладко в подъезде твоем,   И мне снится, что вновь мы вдвоем.

   Леокадия, птичка моя,    Ты пойми, как люблю тебя я,   Я помимо тебя презираю всех баб,   Ты услышь мой взволнованный храп.

   Корсаков невольно усмехнулся. Из большой комнаты донесся рев Бивнева:

  "А сейчас - апофеоз!" Вместо разухабистого "диско" из магнитофона понеслось нечто вроде торжественной кантаты, подхваченной нестройным, но очень громким хором завсегдатаев "Притона":

   Леокадия, птичка моя,   Ты пойми, как люблю тебя я;   Все равно неизбежно ты будешь моей -   Так скорей, умоляю, скорей!!!

   У изголовья Корсакова раздался звонок. Он поднял трубку и ответил. Голос Бориса произнес:

  - Дело сделано, прошло без осложнений. Обо всем удалось договориться. Деньги будут завтра, а насчет остального время покажет.

  - Отлично,- сказал Корсаков. - Оставайся на связи.

   Покуда Корсаков в "Притоне" ждал звонка Бориса, тот не терял времени. Организация не зря собирала сведения о московских криминальных командах: выяснить, кто "наехал" на "Стреляного воробья", не составило никакого труда, поскольку эта группировка, как и подавляющее большинство остальных, не только не скрывала свою деятельность, но, наоборот, старалась ее всячески афишировать. Заботились "крутые парни" лишь об одном: чтобы при проведении криминальных операций не оставлять прямых улик, и не потому, что наличие таковых в руках милиции непременно означало отправку "крутых" на нары,- просто договоренность с милицией, имеющей в своем распоряжении подобные козыри, стоила гораздо дороже. Времена свирепых избиений и погромов ушли в прошлое: теперь каждая команда сидела где-нибудь в кафе на своей территории, как паук в паутине, и лишь периодически посылала своих людей на сбор дани. Пытки   и погромы оставались лишь как бы потенциальной возможностью, которая, однако, в случае малейшего сопротивления быстро превращалась в реальность. Территория города была давно поделена, и соперничества других группировок бандиты могли не опасаться, а если такое соперничество и возникало, то разрешалось путем цивилизованных переговоров. Разборки со стрельбой и трупами остались на долю всякой криминальной мелочи, на которую серьезные команды не обращали внимания,- разумеется, лишь до тех пор, пока мелкота (или "лохи") не пыталась обложить данью тех людей, которые уже платили дань настоящей "крыше". Собственно говоря, функцией группировок давно уже являлось не столько выколачивание дани - это был пройденный этап,- сколько обуздывание алчных "лохов", а также переговоры с не менее алчными чиновниками, мешающими подопечным бандитов зарабатывать деньги. Сигналы о бесчинствах "лохов" и о требованиях чиновников стекались в кабак, где заседала команда, там принималось решение, и "крутые" начинали действовать. Атаманы той группировки, на территории которой находился кабачок "Стреляный воробей", считали себя справедливыми людьми, ибо не требовали денег с таких заведений сразу же после их открытия, а давали какое-то время на то, чтобы встать на ноги. Наивный хозяин "Воробья" и не подозревал о том, что давно занесен в бандитский реестр: кроме налоговой полиции, с него никто ничего не требовал, а бедному ресторатору такое необычное положение казалось нормальным. Однако ему суждено было вскоре разочароваться: в кабачок в сопровождении своих "быков" заявился крупный бандит по кличке "Нос" и потребовал дань. "Стреляный воробей" был недорогим и не слишком посещаемым заведением с постоянной клиентурой, и выполнение требований Носа сделало бы его убыточным. Бандиты, собственно, этого и добивались: сам по себе кабачок им нравился, и потому они хотели просто-напросто выжить оттуда хозяина, поставившего дело на ноги, а на место хозяина посадить своего человека. То, что бандиты не потребовали от владельца "Воробья" убираться на все   четыре стороны, а просто поставили ему невыполнимые финансовые условия, самим бандитам казалось опять-таки проявлением высокого гуманизма. Когда ресторатор попытался объяснить, что для него такая дань является непосильной, главарь бандитов грубо схватил его за нос и выкрутил нос так, что тот посинел, а ресторатор присел и завопил благим матом. За привычку вразумлять таким образом непокорных бандит Нос и получил свою кличку. Рэкетиры удалились, а владелец кабачка погрузился в тяжелое раздумье. Ничего не придумав, он позвонил в "Притон" Алексею, дабы излить душу, однако легче ему не стало. Он вновь принялся размышлять, но по всему выходило, что от любимого дела придется отказаться.

   Тем временем шеф-повар небольшого кафе "У Гарика", которое завсегдатаи-бандиты называли просто "Угарик", стряпал очередную партию грибного жюльена - к этому блюду бандиты почему-то питали особую склонность. За окном послышался рев мотора и какие-то голоса. Повар раздвинул пальцами пластинки жалюзи и увидел, что во дворе маневрирует трактор с ковшом, готовясь, видимо, рыть траншею, а поодаль от трактора стоит кучка рабочих в засаленных спецовках, с лопатами и ломами. Человек в пиджаке и при галстуке, но в кирзовых сапогах - судя по всему, прораб,- размахивал руками, давая указания. Поскольку рабочий день уже кончился, повар решил, что аварийная бригада собирается ликвидировать какую-то поломку, и вернулся к своей стряпне. Неожиданно рев мотора сделался громче, и под самым окном что-то отчетливо звякнуло. Повар вновь бросился к окну и в щель жалюзи с ужасом увидел, как один из рабочих набрасывает на красивые витые прутья медной решетки, защищавшей окна кафе, тяжелые крючья на тросах. Другой конец тросов крепился к корме трактора. Пока повар пытался сообразить, что происходит, работяга дал отмашку, двигатель натужно взревел, трактор дернулся, окутавшись голубым дымом, и решетки с обоих окон "Угарика", выходивших во двор, с грохотом и лязгом полетели на асфальт. Повар инстинктивно отвернулся от окна, присел и закрыл голову руками. Он   сделал это вовремя, потому что в следующее мгновение оба окна с оглушительным звоном разбились, и на повара, а также в котлы с жюльеном

  хлынул целый водопад осколков. Послышались хриплые возгласы, захрустело битое стекло, и повара, который собрался было выпрямиться, грубо отшвырнули в сторону, под один из разделочных столов. Впрочем, он решил, что место под столом является самым безопасным, когда увидел, как в разбитые окна один за другим вскакивают какие-то люди в камуфляжной форме и, как показалось повару, вооруженные до зубов. В дверном проеме возникла облаченная в белый халат фигура младшего повара, но один из ворвавшихся свалил несчастного на пол, нанеся ему два отработанных удара прикладом - сначала в живот, а затем в лицо. Бесконечная вереница нападавших, прыгая через тело младшего повара, начала втягиваться в коридор, выводивший в зал, где сидели посетители. В кухне остались два человека в камуфляже, наблюдавшие из окон за улицей, и неприметный молодой человек в легкой летней куртке и с сотовым телефоном. Шеф-повару казалось, будто его никто не видит,но, бросив в телефон несколько отрывистых команд, молодой человек достал из-под куртки пистолет, показал стволом на повара:"Этого тоже в зал" и, перешагнув через несчастного младшего повара, исчез в коридоре. Один из молодцов в камуфляже вытащил повара за шиворот из-под стола и поволок по коридору в зал. Там глазам повара предстала картина полного разгрома - было удивительно, как за столь короткое время можно перевернуть столько столов, перебить столько посуды и среди битой посуды уложить носом в пол столько дюжих громил, еще совсем недавно являвшихся грозной преступной группировкой. Теперь же их одного за другим поднимали под мышки с пола, наносили резиновой дубинкой несколько тяжелейших ударов по голове и, когда жертва обмякала, оттаскивали ее в сторону, к туалету. Внезапно раздался отвратительный хруст и затем отчаянный вой - это авторитетный бандит Круглов по прозвищу "Круглый" попытался дотянуться до пистолета, который сам же он выбросил, решив, что в кафе   ворвался ОМОН. Затем Круглый понял свою ошибку, однако лучше бы он ее не понимал: один из людей в камуфляже, стоявший поблизости, заметил поползшую по линолеуму ладонь и с размаху обрушил на нее тяжелый армейский ботинок. Захрустели кости, и бандит, огласив помещение воплем, закорчился на полу, прижимая к груди раздробленную кисть руки. Другой бандит непроизвольно сделал резкое движение, и тут же на него с двух сторон посыпались пинки, так что грудная клетка несчастного заухала, словно шаманский бубен. "Уй!.. Уй!.. Я!.. Сдался!.. Я!.. Сдался!.."- в промежутках между пинками отчаянно выкрикивал бандит - казалось, будто он мчится в телеге по ухабистой дороге. Сопротивление было подавлено в зародыше - одни налетчики собирали между перевернутых столов выброшенное оружие и обыскивали одного за другим лежащих бандитов, а другие деловито продолжали экзекуцию, не проявляя даже намека на сострадание. Когда какой-то высокий и тощий бандит крикнул рыдающим голосом:"За что?!" - наблюдавший за расправой неприметный молодой человек равнодушно ответил: