Темная жатва - Тимофей Печёрин

— Ага, надо… демоны его подери, — зачем-то проворчал командир, — и без того бойцов не хватает…

Сказал он правду — горькую, но чистую. На границе с Лесным Краем становилось день ото дня неспокойнее: упыри лезли без устали, и все меньше оставалось тех, кто готов был встречать порождения Мора с оружием да в передних рядах. И еще меньше согласных жертвовать единственной своей жизнью. Не прельщали возможных добровольцев даже заработки… да и нечем, по большому счету, было прельщать. Уж чем-чем, а богатством графство Ульвенфест похвастаться отродясь не могло.

…двое стражей, коим посчастливилось уцелеть этой страшной ночью, не могли и подумать, что едва ли в сотне шагов от них в кустах притаился человек. Живой. И, скорее всего, единственный живой человек во всем Лесном Краю.

Вдоволь насмотревшись на штурм заставы толпой упырей, по достоинству оценив ярость и отчаяние стражей… этот человек счел, что хотя бы ночью к границе лучше не подходить. Ибо защитники оной в последнюю очередь заподозрят в очередном госте из Края живого. А значит, скорее всего, сразу пустят ему навстречу стрелу — не разбираясь и даже не особо приглядываясь.

Осознав это, столь важное для сохранности шкуры, обстоятельство, человек вздохнул и пошел искать место для ночлега.

Часть четвертая

Последний из живых

1

Что полагается победителю? Причем не победителю рыцарского турнира, а человеку, добывшему победу в войне; человеку, спасшему родной город, а то и всю страну. Баллады и легенды обычно сулят ему немало хорошего: и корону, и принцессу в жену, и прижизненный памятник на самой большой из городских площадей. Ну и, конечно, приятное дополнение в виде цветов, бросаемых под ноги победителя ликующей толпой.

Столь благостная картина вызывала теперь у Акселя Рейна улыбку… но все чаще горькую усмешку. Ибо ни короны, ни тем паче принцессы ему мало того что не полагалось — бастард покойного короля не мог претендовать на них в принципе. Даже не смел… Даром что под его командованием кронхеймцы отразили нападение самого Оттара Железной Перчатки. Да что там отразили — разбили грозную рать бесноватого герцога в пух и прах. А капитану Рейну за то даже цветов под ноги ни разу не бросили.

Удивляться здесь было нечему: просто претендентов на плоды той победы нашлось неожиданно много. Это в ожидании осады придворные с канцлером во главе разбежались по родовым имениям, оставив королевский замок на попеченье командиру Гвардии. Вернее, даже не замок, а всю столицу; и не оставив, а скорее уж бросив. Но зато теперь, как только угроза войны миновала, замок вновь наполнился людьми голубых кровей. Снова им на радость пошли пиры и балы; канцлер под сурдинку объявил себя регентом… в то время как капитан Рейн очень скоро сделался лишним.

Намеки на то из уст и придворных, и самозваного регента делались все более прозрачными. «Благородная» шушера словно стремилась отомстить грязному бастарду, посмевшему однажды решить судьбу королевства — то есть и их самих заодно. Акселя Рейна не желали видеть не только на балах (ненужных ему самому), но и при обсуждении важных государственных дел. Вдобавок, даже в деле охраны замка гвардейцам пришлось потесниться, кое-где уступив место безземельным рыцарям, вассалам канцлера.

Ходили слухи, что такое отношение к Гвардии — еще цветочки; что канцлер собирается вскоре вообще сменить ее командира вместе с доброй половиной бойцов. Как видно, Рейн сотоварищи виделись ему не то народными любимцами, не то тенью усопшего короля, а проще говоря, помехой на пути к власти. И заслуги их в последнюю очередь могли считаться смягчающими обстоятельствами.

В то же время, нельзя было сказать, что неприязнь со стороны двора стала для Акселя Рейна неожиданностью. Нет, поводов для разочарования, для оскорбленного чувства справедливости капитан по большому счету не имел… потому как в справедливость эту самую и прежде не очень-то верил. Выросший в замке, он успел насмотреться на всякое: на придворные интриги, на обоюдные предательства; на унижения достойных людей и на вознесение льстивых ничтожеств. Последние были у Адальрада Второго в особом почете.

Так что иллюзий относительно признания своих заслуг командир Королевской Гвардии не питал изначально. Все, на что надеялся, так это на сохранение прежней жизни — и службы, без которой, собственно, жизни себе Аксель Рейн и не представлял. Но увы: даже этим, более чем скромным, надеждам не суждено было сбыться.

Угрожающие слухи на пару с обезнадеживающей явью порой приводили капитана Рейна на грань отчаяния. Настолько, что он готов был снова посетить неприметный дом на безымянной улице: купить жизнь и смерть канцлера у Гильдии Убийц. Остановился Аксель аж на полпути к неприметному дому: вовремя понял, что один труп ничего к лучшему не изменит. Зато усугубить — сможет.

Ведь с другой-то стороны канцлера-регента можно было и понять: себя он мог назвать хоть владычицей морскою, только вот море едва ли могло покориться его воле. Так же не спешит признавать регентство и знать королевства. Точнее, даже не регентство как таковое, а свой подчиненный статус — понуждающий подчиняться указам из Кронхейма да платить ему дань. А не просто терпеть присутствие самозванца на троне и в королевском замке.

По большому счету Оттар со своим походом лишь усугубил то положение страны, в коем она оказалась со смертью короля. Положение, неплохо выразимое одной фразой: «королевство трещит по швам». Покойный герцог Железная Перчатка был лишь искрой, вызвавшей пожар; дрова же ему не успел поднести только ленивый. Соответственно, и поражение торнгардского владетеля, и даже его гибель спокойствия отнюдь не принесли.

Тревожные вести приходили с разных уголков королевства. На юге разгоралась междоусобица: княгине Грифондола Кире вздумалось перекроить границы в свою пользу — оттяпав часть земель у соседних Бэрвинкля с Броеном. С севера, из Лесного Края чуть ли не каждую ночь выходили упыри, и пограничные стражи соседнего Ульвенфеста сдерживали их с немалым трудом.

Ну а веселее всего приходилось теперь землям Закатного Берега. Помимо опять-таки упырей, изредка просачивавшихся и туда, самая западная часть королевства подвергалась набегам с Тьярмарка — огромного, простирающегося с севера на юг, архипелага из множества мелких островков. Населяли их люди суровые, не питающие тяги к созидательному труду, не признающие ничьей власти, но зато почитающие за доблесть добывать богатство силой.

Раз примерно в полвека королевству приходилось строить корабли и нести в Тьярмарк заслуженную кару. Только тогда, на какое-то время ладьи островитян переставали показываться на Закатном Берегу. Однако стоило дать слабину, и эти корыта с парусами да драконьими мордами на носах появлялись вновь. Как вот теперь.