Семь шагов к счастью - Сандра Мэй

Она довольно быстро поняла, что в таком состоянии просто не доедет… никуда! Припарковала машину на обочине, откинулась на спинку сиденья — и провалилась в черное забытье.

Разбудили ее, как ни странно, птицы. Рассвет был морозным и ясным, но птахи голосили, как будто весной. Бриттани потянулась, помассировала затекшую шею, взглянула на часы… Что ж, вот теперь можно ехать. Вопрос — куда?

События вчерашнего дня не потускнели, не стали ни смешными, ни мелкими. Бриттани закусила губу, зажмурилась и застонала.

Может, надо было гнать машину прямо ночью? На каком-нибудь повороте ее занесло бы, один хороший удар и все. Конец разочарованиям, унижению, злости, отчаянию — всему тому, что сейчас переполняет ее душу.

Бриттани медленно тронулась с места, глядя на дорогу перед собой. Потом что-то привлекло ее внимание справа, она остановила машину и вышла — в основном, чтобы размять ноги.

Это было то самое поле, на котором они с отцом прощались двадцать лет назад. Вон там, где по-прежнему торчит пугало, она в последний раз видела своего папу живым. Бриттани перелезла через канаву, побежала по стерне, подворачивая ноги и спотыкаясь. Морозный воздух обжигал легкие, из глаз сами собой текли злые, отчаянные слезы.

Она добежала до пугала и вцепилась в него обеими руками — словно вырвать хотела его из земли. Задрала голову к небу — и из искусанных губ вырвался вопль:

— Папа-а-а! Мама!!! Простите меня, пожалуйста-а-а!

Она с рыданием опустилась на твердые комки промерзшей перепаханной земли и начала говорить — сбивчиво, торопливо, то сбиваясь на шепот, то переходя на крик…

— Папа, я такая дура! Я и тогда была дурой, и сейчас не лучше! Все, все испортила сама себе, всю жизнь исковеркала! И что взамен? Ты мне сказал тогда: если будет плохо, доча, просто позови. Вот мне и плохо, па. Так плохо, что хуже и не бывает, — но только звать больше некого. Я осталась одна. И все эти мои замки ледяные, все крепости и бастионы — зачем я их строила всю жизнь? От кого отгораживалась? От жизни? Придумала себе девочка сказочку, поверила в нее и дожила до глубокой старости… идиотка!

Клер, Джимми, даже Салли — они живут, они любят, они знают, что нужны кому-то, они умрут друг за друга, а я? Кто умрет за меня? И за кого умирать мне?

Мам, я любила его. Я так его любила… Я дышать не могла, я живой себя чувствовала только рядом с ним. И всего только надо было — остановиться, выдохнуть и просто поговорить с ним хоть о чем-нибудь, кроме секса на сеновале и вечеринок. А я вбила себе в голову, что он один такой прекрасный и что непременно надо мне его завоевать — да нечего там завоевывать!!! Нечего!

И я летела по жизни, перешагивая через людей и принципы собственные, презирала всех, кто, на мой взгляд, проявлял слабость или глупость, ибо себя-то я мнила самой умной и самой сильной! Я спала с мужчинами, мама, ничего к ним не чувствуя. Я с Ван Зандом поехала в гостиницу, ни секунды не раздумывая, потому что это казалось мне правильным и чертовски полезным.

Страсть, семья, привязанность, зависимость — ничего не позволяла себе. Я даже имен их не помню, мама! Лиц не помню. Ничего не было. Просто тело в темноте… ритуальные телодвижения. А перед глазами — только его лицо, его руки, его плечи…

Я вбила его в себя, как железный штырь, я сама себя заразила лихорадкой по имени Эл Дэвис и не желала лечиться — неудивительно, что я сейчас от нее умираю.

И вот это вот стояло вчера передо мной. Вот это — старое, глупое, пошлое, пахнущее пивом. Никого не любивший, всех предавший, ни к чему не пригодный скучный человечек — это мой Прекрасный Принц? Это ради него все мои победы и потери, все достижения, все ограничения… Все равно как положить полжизни на достижение мирового рекорда — а в награду получить мятную карамельку в рваном фантике.

И что мне делать-то теперь, а? Зачем, что, где — у меня ничего нет! Дом на берегу океана — да хоть бросайся прямо с балкона вниз! Зачем мне дом? В четырех стенах метаться и головой биться? Зачем мне все мои таланты в бизнесе? Кому я отдам все заработанное? Джимми без ног — но он счастливее меня. Клер работает учительницей в заштатной школе маленького городка, для нее сотня баков — большие деньги, но она счастливее меня! Илси Дэвис ходит в церковь и разговаривает с Богом — она счастливее меня! Даже Салли…

У меня нет ребенка. У меня нет мужчины. У меня нет вас. У меня нет ничего!

Папа! Ты говорил — просто позови, когда будет плохо… Папа!!!

И в этот момент разошлась сизая утренняя дымка и прямо в лицо Бриттани ударил ослепительный золотой луч солнца. Бриттани запнулась на полуслове, замерла, машинально вытирая грязными руками слезы.

Солнце вставало над полем, над дымящейся лентой шоссе, над сонным городком Мисчиф-Крик — над всем миром. Бриттани Кларк протянула к солнцу руки и прошептала:

— Спасибо, па! Я поняла!

Сибилла Ван Занд резко выдохнула и плавно опустила мускулистые руки вдоль тела. Постояла немного — и сошла с войлочного коврика, на котором выполняла упражнения. Ирландский волкодав, изнывавший от калифорнийской жары в тенечке, сделал попытку приподняться и пойти за хозяйкой, но Сибилла раздраженно прикрикнула, и громадный пес с облегчением рухнул обратно.

Сибилла прошла на террасу, уселась за плетеный стол и резким мужским движением поддернула кверху рукава шелковой блузы. Симпатичный молодой мужчина в белой рубашке почтительно налил ей зеленого чаю в хрупкую пиалу. Сибилла с неодобрением посмотрела на него.

— Тони! Иногда мне начинает казаться, что твое призвание — официант.

— Метрдотель, ма, не меньше. Редкий официант знает столько сортов виски.

— Какого дьявола ты торчишь здесь уже пятый день?

— Я думал, ты соскучилась.

— Я и соскучилась! Но почти неделя — этого ни одна мать не выдержит. У тебя есть свой дом…

— Ма, перестань жадничать. Мой дом, твой дом… в конце концов, они все папины. Кроме того, мне пока лучше у себя не появляться. Я же тебе говорил: возможны эксцессы.

Сибилла фыркнула и поднесла пиалу к губам.

— Эксцессы! Очередная блондинка? Или на этот раз брюнетка — я сбилась со счета.

— Я ни при чем. Она сама возомнила бог знает что. Вообрази: я должен на ней жениться! Это же смешно!

— Это не смешно, Тони. Тебе тридцать восемь лет, в этом возрасте…

— У тебя еще не родился я, я помню. У меня тоже.

— Что тоже?

— Не родился. Никто. Наверное.

— Тони, ты должен отдавать себе отчет: я страшно рискую, укрывая тебя здесь. Если отец узнает, а он узнает, то сотрет меня в порошок…

— Ему не удавалось это сделать последние пятьдесят два года, хотя поводов наверняка было больше. Обойдется и на этот раз.