Другая жизнь - Джоди Чапмен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я, пожалуй, поеду. – Анна заерзала, и я выпустил ее ноги.
– Когда у тебя следующая смена? – спросил я, хотя и без того знал наизусть ее график.
– В понедельник, – сказала она, не сводя глаз со связки ключей в руке.
– Тебя целые выходные не будет?
Она отвернулась и посмотрела на мой дом.
– Да. Из-за этого самого.
Тишина вновь начала сгущаться, а я не стал ей мешать.
Анна забарабанила пальцами по рулю.
– У нас будет конгресс. Библейский. Целых два дня сидеть в зале и слушать разглагольствования ораторов в костюмах. – Она зевнула. – Жду не дождусь.
– Разглагольствования?
Она поймала нитку, выбившуюся из ткани брюк.
– О том, как стать хорошим христианином, как жить, как одеваться, как быть, – и все в таком духе. Обычно без этого не обходится.
– И тебе обязательно ехать на все два дня?
Анна кивнула:
– Вот повезло-то, да?
– Это все для людей твоей веры, да?
– По большей части так.
– А меня с собой взять можешь?
Анна посмотрела на меня, сдвинув брови. А потом расхохоталась:
– Шутишь?
– Серьезен, как никогда, – заверил я ее, и у меня в голове все тотчас встало на свои места. – Ну же! Давай в один из этих дней я тоже приеду.
– Нет-нет… Ты не понял. Там невыносимо скучно. Я и сама еду только потому, что должна. По своей воле там не оказываются.
– Но ты ведь сама ходишь по чужим домам, чтобы обратить людей в веру! А тут вдруг такой поворот. Какая удача!
– Ты ведь в Бога не веришь.
Я почесал подбородок.
– Я всегда открыт новому, к тому же для тебя это все важно. Я, скажем так, заинтригован.
Вид у нее был смущенный и испуганный, и я хорошо понимал, что в моих силах помочь ей, рассмеяться и сказать: «Да расслабься, я просто пошутил», и тогда все вернется на круги своя. Но если честно, я вовсе не шутил. Мне хотелось побольше узнать о той горе, что встала между нами. Об этой могучей, мощной, таинственной громаде, которая отбрасывает тень на все без исключения сферы жизни Анны. Хотелось разобраться, с чем именно я столкнулся, – и смогу ли я вообще покорить эту высоту.
Поэтому я, не сводя с нее глаз, дождался, пока на ее лице не поблекнет румянец, пока она не обдумает мое предложение, натягивая носки и обувь; и не проронил ни слова, когда она скрестила на груди руки и вновь их опустила. А потом Анна повернулась ко мне, подняла взгляд и кивнула – и ее лицо, я готов поклясться, на мгновение озарилось радостью.
* * *
На место мы приехали рано, потому что Пит, приятель Анны, вызвался провести какое-то из мероприятий. Конгресс проходил в прямоугольном здании – белоснежном, со стеклянными стенами, – стоявшем посреди сельской местности. Дом попытались облагородить, высадив вдоль стен деревья, но результат получился странным и неожиданным – казалось, будто его уронили сюда инопланетяне.
Внутри я не увидел ни крестов, ни икон, да и вообще не нашел ничего общего с убранством церквей, которые посещал со школьными экскурсиями. Все здесь было новое, сверкающее; на полу – плитка из известняка, белые стены и искусно подобранный деревянный декор. В вестибюле вместо одной из стен высились стеклянные окна, в которые щедро лился свет. Здесь царили пустота и безлюдье.
О религиозном назначении этого помещения свидетельствовала разве что коллекция картин, которые висели на равном расстоянии друг от друга на белых стенах вестибюля: сцены войны и разорения, толпы плачущих людей под огненным дождем, льющимся с неба. Но стоило пройти чуть дальше – и сюжеты менялись: теперь на полотнах воцарялись мир и покой, счастливые семьи сидели за трапезой на изумрудно-зеленых лужайках, жажду они утоляли водой из сверкающего ручья, тянущегося до самого горизонта и уходящего в небо. На одной из картин девочка обнимала льва. Она доверчиво уткнулась в его золотистую гриву, а он положил лапы на ее крошечные ладошки. Люди на этих идиллических полотнах были одеты в футболки поло и хлопковые платья пастельных тонов, а еще в разнообразные национальные костюмы, и на лицах у них читались безмятежность и спокойствие. В руках все держали корзины с плодами.
Я чувствовал себя так, словно попал в художественную галерею, вот только картины тут никто не снабдил поясняющими табличками. Видимо, предполагалось, что посетители и сами все знают.
Анна повернулась ко мне и смущенно пожала плечами.
Актовый зал походил на театральный: посередине вытянутая сцена, ее кольцом окружают зрительные места в несколько ярусов. Тысяча совершенно одинаковых кресел, терпеливо ожидающих, когда их займут. У края сцены оборудовано нечто вроде маленького квадратного бассейна, а над ним висит баннер с надписью: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными»[7]. Ее видно отовсюду.
– Вон мои родители, – заметила Анна, кивнув на две далекие фигурки в конце зала. – Давай сядем тут, – предложила она и положила вещи на ближайшие кресла.
Питу и Джен она заняла места рядом. Сидеть особняком в нашем случае не стоило – тут же поползли бы слухи, но по прошествии немалого времени я обнаружил, что мое появление и так дало повод для пересудов, которые должны были преследовать Анну не один месяц, а может, и многие годы. «Мирских» гостей тут хоть и принимали, но отнюдь не с распростертыми объятиями.
Зал потихоньку начал заполняться, и я обратил внимание на то, до чего тут все похожи. Одеты все с лоском: мужчины в костюмах, женщины в платьях или юбках, а дети все сплошь – крошечные копии своих родителей. Все такие чистенькие, презентабельные, у всех сияют лица – казалось, все они участвуют в собеседовании на одну и ту же должность.
Когда заиграла оркестровая музыка, а гости расселись по местам, я вдруг с изумлением подумал о том, как невелика разница между тысячей пустых кресел и тысячей занятых. Когда все одинаковые, личность теряется из виду. Позже я пойму, что в этом-то весь смысл.
Началось первое выступление, и Пит протянул мне Библию, а Анна нервно заерзала на сиденье.
– Дружба с миром есть вражда против Бога, – заявил со сцены франтовато одетый мужчина. Над головой он держал Библию в черной обложке, будто каждое его слово исходило от самого Бога. – Нельзя забывать о том, что Сатана – это лев, которому не терпится нас поглотить. Он расставляет для нас ловушки – ловушки плоти, желаний, тайных страстей нашего сердца, и, только прочертив
